8 апреля (утро? Наверное)
Мама в восторге. (Благословила меня шепотом в прихожей, даже икону принесла)
Надо было брать Дормидонтыча (с таблетками он бы может и потянул (адресок надо записать))
Я ненавижу шампанское, мохито, текилу золотую, олигархов, лимузины и бородавочника Буя.
(ЛИМУЗИНЫ, блин. И Буй в фуражке водителя. Боже, я схожу с ума)
Последнее, что помню – я хихикаю как падшая женщина круглая идиотка.
Арбузы я тоже ненавижу.
Оооо, боже.
Я проснулась от того, что у меня страшно замерзла нога, зачесалась пятка, а во рту поселилась такая сухость, что мне показалось, что у меня снова вырвали язык. Попыталась открыть глаза и поднять от подушки голову, но не смогла. Потому что что-то тяжелое придавило меня к кровати. На грудь мою пышную будто плита каменная упала.
– Клео, – простонала я. Нет, ну а что? Эта кошка всегда от чего-то спит непосредственно на мне. Восемь килограммов чистейшей красоты. Очень похожая на меня статью.
– Черт, да что ты неугомонная какая, дай поспать, – ворвался в мой умирающий мозг ужасный, измученный стон. Точно не кошачий. О, нет… Нет, нет, нет. Это же просто какой-то сон? Вот я сейчас открою глаза и… И окажусь дома, а на груди моей будет спать моя кошка. Я выпью кофе. Точно. Венский себе сделаю, с посыпочкой.
Иногда лучше жевать чем говорить. Точнее, лучше притвориться мертвой. А еще лучше не притворяться, а просто сдохнуть. А еще…
Я открыла один глаз и чуть не заорала. Леднев рядом лежал, ага. Из одежды на чертовом носороге были бинты и, ооооо… Ыыыыыы.
Я всхлипнула, и распластавшись блинчиком начала выползать из-под руки мерзавца, по-хозяйски сжимающей мою грудь.
Да ну нет. Да не было ничего. Подумаешь, я проснулась в чужой кровати. Это же еще ни о чем не говорит. Просто мы устали после бара. Где я, кстати?
Ну и что, что мои трусы лежат сейчас на голове этого гада. Мои любимые, в полосочку разноцветную. И совсем не рейтузы бабкины, как Парашка сказала. Это женские боксеры. Ну, да, чуть длинноватые, но очень удобные и живот подтягивают. Боже. О, боже. Почему они у него на голове?
Я голая? Я абсолютно голая. А, нет, не абсолютно. В бусиках, которые надела вчера зачем-то. Я ведь их носить не умею совсем, кажусь себе в них Надюхой из кино. Колхоз, короче, имени Струина. А сейчас они еще и пошлыми кажутся.
В памяти начинают вспышками всплывать флешбеки. Бар. Я танцую. Мужской туалет. Что я там забыла? Твою мать, лучше не вспоминать. Пожалуйста, милый мой крошечный мозг, не дай мне вспомнить. Награди меня амнезией. Ууууу, хочется выть и биться в истерике.
– Арбузик, принеси водички, – простонал адский демон, выдергивая меня из воспоминаний о моем безумии. Иначе как объяснить вот это вот все? Только бы мама не узнала о моем грехопадении.
– Непоправимого ведь не случилось, – всхлипнула я, заворачиваясь в, от чего-то порванную в лапшу, дорогую шелковую простыню. – Вы меня не обесчестили?
– Я? Ну что ты, конечно нет, – хмыкнул Леднев, уставившись на меня абсолютно здоровым ясным взглядом.
– Господи, спасибо. А вы не такой уж подонок и насильник. Что-то порядочное еще осталось в вас, – еще немного и я бы пустилась в пляс, невзирая на странную тянущую боль во всем организме. Как после скачек на лошади и дня проведенного в спортзале. Ой. Ну да, я ходила в конную секцию в детстве, потому знаю. Но меня оттуда выгнали, потому что у них хилые лошадки были, а я была крупным ребенком.
– Я – нет. Но ты. Ты просто вихрь, маленькая свинка, – хмыкнул мерзавец. Танцы откладываются. Буду проваливаться под землю. – Огненный смерч. Что ты творила своим ртом, это просто…
– Замолчите. Заткнитесь. – сейчас я наверное не на арбуз была похожа, а на пожарный грузовик, закутанный в шелка. – Извращуга. Маньячелло. Скот вы…
– Почему скот то? Главное в караоке орала ты, так, что нас чуть не побили. Если бы не Буй… Водички принеси, а? Все равно встала, а потом…
– Я пела? – проныла я. О боже, ну тогда понятно почему у меня так болят мышцы. Меня точно отхайдокали несчастные посетители караоке. Наверное били чем-то очень тяжелым. И на ногах мышцы – мы наверное убегали. Пою я ужасно. Мое исполнение похоже на вой тревожной сирены смешанный со стоном умирающего диплодока.
– Ага, рюмку водки. А потом мы с тобой в мужском туалете…
– Молчи, умоляю, – прорычала, осматриваясь по сторонам. Пол усеян разодранными упаковками от презервативов. О, черт, он что в гостиницу меня приволок? Меня, как последнюю шлюшку, в отель на час? И мое платье валяется на полу, а лифчик болтается на рогатой люстре, как флаг, рядом с разодранными колготками, за которые я отдала кучу денег. Боже, какой срам. – Еще раз назовешь меня свинкой, я достану щипцы для кастрации быков и использую их по назначению.
И я, сама того не желая, скольжу взглядом туда, где у бесстыдно раскинувшегося извращенца находится то, что я только что обещала ему отрезать. Господи. Ну за что? Ну да, я не выполнила своих обещаний, так ведь у меня уважительные причины были, а то что…
– Ты же сама вчера просила. Кстати, ты отбитая конечно. Так весело мне еще ни с одной бабой не было. Одни водяные бомбочки из гондонов чего стоят. Я столько бабок отвалил за то, чтобы Буй мог замять последствия твоих безбашенных шалостей, что заслужил награду, моя необузданная, горячая, пухленькая кобылка, – в его глазах пляшут джигу сотни чертей. И выглядит проклятый сноб как огурчик, в отличие от меня. Даже повязка не портит этого развратного демона. Он врет все, не могла я сама… Я ж берегла себя для того единственного, с которым буду готова прожить до корнца жизни. Я не могла, я не такая.
Я ТАКАЯ.
– Нравится? – хмыкнул нахал и наглец и маньяк еще. – Может…
– Обрыбишься, дурак, – морда у меня сейчас треснет от прилившей к ней крови. Надо делать что-то. Бежать надо. Точно. Подхватываю платье с пола. Вода? На столике стоит стеклянная бутылка с дорогой французской водой. Я хватаю ее и не глядя бросаю в Леднева. Судя по воплю и мату я попадаю в цель. Значит у меня есть немного форы. Не погонится же он за мной голый, подбитый, с трусами, которые на его голове болтаются как колпак Буратиино. Все таки он слуга народа и богатей. Мистер Твистер, мать его за ногу. Некомильфо ему гоняться за падшей женщиной размера трихуэль. Зачем я ему? Ну чего он пристал? Он же меня ненавидит? Считает толстой и глупой. И я его не выношу, гада такого мерзотного.
Я несусь во весь опор, так мне кажется. По коридору в рваной простыне. Не знаю куда. Лишь бы подальше. Забьюсь сейчас в какой-нибудь угол, там нацеплю платье и домой. Мне срочно нужна ванна, железный скребок и лекарство от дурости и чувства лютого стыда. А потом я позвоню в риэлтерскую контору. Нужно все продавать и бежать на край земли. Как же я его ненавижу. Ненавижу этого носорога толстокожего, который воспользовался моим нервным состоянием. Всю жизнь мне под откос пустил. Ну почему я дура такая?
Платье натягиваю в лифте. Сумочку хорошо прихватить успела Там, кажется деньги есть. На такси хватит. Я очень хочу домой. К Клео и новенькому телевизору. Какао хочу и… Сдохнуть.
Ненавижу!
Ненавижу!
Ненавижу!
Водяные бомбочки с пятнадцатого этажа самого дорогого отеля в городе. О, какая я идиотина.
А мы предохранялись? (я же не все презервативы использовала на дурость?)
Я не помню.
Мне страшно.
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Ботинки жалко. Лифчик был фуфло. Зашитый.
Купить новый лифчик.