"Не в тему, но миленько", - отметил Максимов.
Всю стену напротив места Василия Васильевича занимали мониторы системы видеонаблюдения. На восьми экранах беззвучно двигались гости в зале. Камеры отслеживали их общим планом и выборочно, по отдельным группам.
- Освоился? - спросил Василий Васильевич, запирая дверь на ключ. Присаживайся.
Он указал на стул по правую руку от себя, сам, обойдя стол, с усталым выдохом опустился в кресло. Оно тоже издало такой же протяжный натруженный стон, спружинило, плавно опустившись на гидравлике ниже, объемный живот Василия Васильевича спрятался под столом.
Максимов пробежался взглядом по стене, лицом к которой его усадил Иванов. Глазок видеокамеры скорее всего был вмонтирован в торец полки с книгами. Мысленно прикинул угол обзора. Там, куда упиралась биссектриса воображаемого угла, без труда разглядел тускло поблескивающую точку.
"Кино так кино, - решил Максимов. - Можно, конечно, попросить выключить. А как проверить?"
Василий Васильевич наклонился, выдвинул ящик стола.
- Ты перекусить успел? - спросил он, не выпрямившись.
- Чисто символически.
- Тогда делаем так.
Василий Васильевич выставил на стол тарелку с бутербродами, военный юморист Славка-Бес за размер и толщину уважительно величал такие "хозяйскими". Потом достал рюмки и бутылку "Посольской".
На столе лежала книга в потрепанном переплете с закладкой в середине пожелтевших, замасленных страниц.
Давным-давно, в детстве, у Максимова была такая же, зачитанная донельзя и уже от одного этого дорогая сердцу книга. И обложка у нее была такая же, желто-коричневая, с полустертой фигурой великого сыщика в долгополом макинтоше и фирменной клетчатой кепке с двумя козырьками.
Максимов, не скрывая иронии, посмотрел на Василия Васильевича. Шеф охраны холдинга, смутившись, бросил "Собаку Баскервилей" в ящик стола.
Не спрашивая согласия, разлил водку по рюмкам.
Покрутил в пальцах свою, сосредоточенно о чем-то думая.
"Если и он сейчас выдаст "не понимаю", я повешусь", - с тоской подумал Максимов.
- О Ашоте Михайловиче сегодня говорили много, - начал Иванов. - Разные и разное. Я скажу одно - лучше человека я не встречал. А насмотрелся на всяких и всякое... - Последнее слово он проглотил. - Все в этом доме осиротели. Я в том числе. Хоть и башка уже вся седая.
- Церквушку он построил? - спросил Максимов.
Иванов чуть прищурил глаза, прошив Максимова взглядом. Потом кивнул.
- Он, пусть земля ему пухом. Мы в тот день участок под дом смотреть приехали. Ашот Михайлович вышел на околицу поселка, прошел к кладбищу. Постоял, помолчал, осмотрелся... И приказал ехать в Москву. Через неделю начали церковь строить. И лишь когда на ней крест установили, дал команду копать фундамент под дом. Узнал от работяг, что баня в поселке давным-давно накрылась, и через три дня там ремонт в полный рост шел. Не Сандуны, конечно, отгрохал, но трубы заменил и в приличный вид привел. Вот такой человек был. - Василий Васильевич тяжко вздохнул, сжал рюмку в крепких пальцах. - Что тянуть... Давай выпьем.
Водка после северного спирта пошла, как вода. Но на сердце все равно осталась тяжесть.
Василий Васильевич взял бутерброд, придвинул тарелку к Максимову.
- Налетай, - пробормотал он с набитым ртом.
Второго приглашения Максимову не потребовалось. Он с наслаждением вонзил зубы в сочный кругляш "Докторской" колбасы. Несмотря на печальные обстоятельства, жизнь продолжалась. А чтобы жить, надо есть.
Незабвенный и непревзойденный Славка Бес учил, что спать, жрать, пить и баб валить надо при первой же возможности. Потому что другой может и не представиться. Особенно, если служишь в спецназе Советской армии.
Славку жизнь помотала по всему свету, причем исключительно по тем местам, где люди с азартом стреляли друг в друга. Особо не вникая в причины и мотивы пальбы, Славка сам стрелял и отстреливался, закладывал фугасы и сам подрывался на чужих "сюрпризах", безжалостно жег и горел сам, травил других и сам едва уносил ноги от загонщиков. Короче, жил всласть, как умел и считал нужным. Последний бой, как прощальную гастроль, он закатил в Мертвом городе.
Видение вдруг всплыло перед глазами: лицо Славки Беса, белое от известковой пыли, расширенные зрачки, уже видящие то, что заповедано живым. Максимов усилием воли отогнал видение. Но сразу же прихлынуло другое, где Славка выглядел как живой, с весело блестящими бесовскими глазами. Отогнал и это. Решил, что не время и не место сейчас для дружеской беседы со Славкой Бесом. Пусть пережитое пока побудет в Прошлом*.
##* События романа О. Маркеева "Тотальная война", ОЛМА-Пресс, 2002.
В настоящем был отставной безработный начальник охраны холдинга с глазами больного пса.
Если бы Эрнст Неизвестный задумал ваять статую, символизирующую тотальную безнадегу, лучшей модели, чем Василий Васильевич Иванов, придумать было невозможно.
Иванов осел в кресле грузным, плохо отесанным монолитом, налившись каменной неподвижностью. Мерно и монотонно шевелились только тугие желваки на скулах. На лице застыла суровая усталость, как у красноармейца в окружении: все уже кончено, а сам еще жив. Как жить? Бес его знает. Куда ни кинь - всюду клин: немцы не подстрелят, так свои в назидание другим расстреляют.
- Чемоданы уже приказали паковать? - нейтральным тоном поинтересовался Максимов.
Василий Васильевич очнулся от мрачных раздумий и отрицательно покачал головой.
- Пока работаю. Шефа личной охраны отстранил, на фиг. Вот теперь сам рулю. - Он указал на панель мониторов.
- Кабинет его?
- Ну. - Иванов кивнул. - Мой на втором этаже.
Максимов повернулся к мониторам видеонаблюдения. Гостей в зале заметно поубавилось. На центральном экране крупно показывали вдову, сидящую в кресле. Какой-то статный молодой человек подошел к ней, поднял безвольную руку женщины, поднес к своим губам.
Гордый профиль с острой кляксой бородки под нижней губой, зачесанные назад тугие вихры волос, толстые и сильные, как смелые мазки масляной краски. Свободные, незажатые движения. Подкупающая смесь уверенности в себе и полной раскрепощенности. На бизнесмена совкового разлива он абсолютно не походил, скорее - из богемных кругов, но в деньгах нужды не испытывал.
"Он бабам - нравился за то, за что не должен знать никто", - пришла на память строчка из лагерного шансона.
- Кто такой? - спросил Максимов, оглянувшись.
- Ай, крендель из "новых". - Иванов скорчил пренебрежительную гримасу. - Монстр пиара.
- В самом деле?
- Матоянц так считал.
- Тогда - другое дело.
Максимов повернулся к экрану, чтобы получше разглядеть молодого человека, но он уже исчез. В кадре осталась только вдова, она разговаривала с какой-то молоденькой барышней, примерно Карининого возраста и чем-то неуловимо на нее похожей.
- Да не косись ты на них! Я тебе другое кино покажу.
Иванов вытер пальцы салфеткой, взял со стола пульт видеомагнитофона.
- Ты у нас не из слабонервных, как мне доложили. - Он демонстративно козырнул осведомленностью.