- Прочитайте вот это! - врач протянул газету.
- Вы забываете, у меня человеческие, а не кошачьи глаза. В такой темноте я ничего прочесть не могу.
Неожиданно вспыхнул карманный фонарик и осветил обведенную красным карандашом заметку на первой полосе. Григорий впился в нее глазами.
"Сегодня в пять часов утра, - сообщалось в информации, - приведен в исполнение приговор суда, приговорившего бывшего гауптмана немецкой армии Генриха фон Гольдринга к расстрелу за вооруженное нападение на солдата оккупационных войск. Перед смертью гауптман Гольдринг искренне раскаялся и подал прошение о помиловании. Командование оккупационных войск прошение отклонило".
- Который час? - спросил Григорий и почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Да и голоса своего не узнал - он звучал хрипло и глухо.
Доктор осветил фонариком циферблат ручных часов.
- Без двенадцати четыре.
- Значит, в моем распоряжении час и двенадцать минут. Для смертника час плюс двенадцать минут - это же целая вечность. Или один миг. Как воспринять...
- Поверьте, эта газета жгла мне руки!
- Нечасто приходится читать сообщение о собственной смерти. Не скажу, что это очень приятно, но... не лишено интереса. Кстати, вам неизвестно, почему они так торопятся избавиться от меня?
- Ваша казнь - предостережение для других. Война всем осточертела, люди мечтают о мире и отдыхе. Попытка поставить во главе отрядов, перебрасываемых на Западную Украину, опытных военных руководителей - проваливается. Ваш пример должен устрашить остальных: при расстреле, я слышал, будут присутствовать все, кто колеблется.
- Наглядная, так сказать, агитация? Ну и ну! Молодчики из союзного командования не слишком разборчивы в методах.
- Совершенно с вами согласен. И поэтому я так охотно согласился выполнить просьбу герр Кронне.
- Жаль, что он тогда так быстро покинул кафе. Если бы не...
- О, он так казнит себя!
- Передайте герр Кронне: страшны не мертвые, а живые, глядящие в лицо. Поскольку я вскоре выйду из игры...
- Вы мужественный человек, герр Гольдринг!
- Единственная роскошь, которую я могу себе позволить. Хотя, судя по информации, я умер как трус.
- Ваши друзья узнают, что это не так.
- Буду очень благодарен. А теперь... - Григорий поднялся, давая понять, что хочет остаться один.
Врач нервно заерзал на стуле.
- Одну минуточку!.. Герр Кронне хотел... и я сам, как человек гуманной профессии... Погодите, куда же я задевал ее? Ага, вот, берите, - в пальцах врача, отливая перламутром, блеснула маленькая ампула. - Надо ее проглотить, и вы уснете, тихо и без боли.
- Чтобы никогда не проснуться?
- Да!
Григорий взял ампулку и почувствовал на ней тепло пальцев, только что державших ее.
"Неужели у меня такие холодные руки?" - мелькнула мысль.
- Интересно! - согнув руку лодочкой, Григорий задумчиво перекатывал ампулку по ладони. - В такой маленькой оболочке заключено так много: тихий, безболезненный сон, небытие, которое будет длиться вечно. А если взглянуть шире, то и больше. Гейне говорил, что каждый человек - это весь мир, который с ним рождается и с ним умирает. Что под каждым надгробием похоронена вся история человечества. Не помните, откуда это?
- О, в такой момент... когда в мыслях такой разброд... Очень прошу вас, будьте осторожны с ампулой! Она может упасть, куда-то закатится, и тогда...
Улыбнувшись, Григорий решительно протянул ампулу врачу.
- Чтобы вы не волновались, возьмите!
- То есть?
- Я все равно не воспользуюсь ею. Отпущенное мне время я хочу прожить сполна и встретить смерть, как подобает человеку.
- Именно этого Кронне и опасался! Что же касается меня, то я не понимаю вас, просто не понимаю...
- Каждый живет по-своему и по-своему умирает.
- У вас крепкие нервы. А мои, признаться... - от растерянности врач начал шарить по карманам, наконец вытащил портсигар и дрожащими пальцами прикурил сигарету. - Извините, что без разрешения, две-три затяжки меня успокоят... Простите, совсем не подумал, вы, верно, давно не курили? К сожалению, осталась только одна. Пожалуйста! Ах да, спички!
- Вот за это большущее спасибо, - ноздри Григория с жадностью втягивали запах табачного дыма, и он едва удержался от желания закурить тотчас. - С вашего разрешения спички оставлю у себя для последней затяжки...
- Конечно, конечно... - поспешно поднявшись, врач поклонился. - Не стану вам больше мешать. Мое почтение, герр Гольдринг!
- И мое тоже. Советую переменить место работы. С вашими гуманными взглядами...
- Да, да, это не для меня, никак не для меня... - Врач сделал вид, что не понял смысла, вложенного в последнюю реплику тем, кого он принимал за Гольдринга.
...Зажав сигарету между пальцами, Григорий подошел к окну. Предрассветная мгла рассеивалась, и теперь хорошо был виден квадратный тюремный двор. Там, несмотря на такую рань, было необычайно людно. Солдаты в форме оккупационных войск перебегали от одной группки пленных к другой, два офицера нетерпеливо отдавали команды и снова возвращались к прерванному разговору, очевидно очень веселому и далекому от того, что здесь готовилось, ибо время от времени они разражались хохотом.
"Еще несколько минут, и за мной придут, - подумал Григорий. - Не дадут, черт побери, закурить..."
Чиркнув спичкой, он зажег сигарету и с наслаждением затянулся. Но табак был невкусный. Возможно, потому, что Григорий закурил после долгого перерыва. Натощак. Конечно, дело в этом. Вот и голова затуманилась, а руки и ноги отяжелели. Деревенеют и все. И в глазах темнеет...
Держась за стену, Григорий сделал несколько шагов в сторону койки и свалился на нее, как сноп.
Словно из далекого далека донесся до него звук шагов, показалось, что кто-то склонился над ним. Григорий попробовал открыть глаза, хотел проверить, явь это или сон, но приподнять веки не смог, как ни старался. Они словно налились свинцом. Потом исчезло и это желание. Он больше ничего не хотел и не чувствовал...
* ЧАСТЬ I *
КАПРИЗНЫ СУДЬБЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ
Берта была в восторге от Севильи. Собственно, не так от самого города, с которым она еще не успела ознакомиться, как от нового жилья. Подумать только! Вместо шаблонной берлинской квартиры в ее распоряжении домик с патио, то есть внутренним двориком посредине, где среди вечнозеленых деревьев и пышных цветов неугомонно журчит фонтан, наполняя кристально чистой водой небольшой, выложенный мраморными плитами бассейн.
- Наш маленький эдем! - сказал Иозеф в день приезда, выйдя с женой на тенистую веранду. Она огибала домик со всех четырех сторон, замыкая патио.
- О! - только и могла воскликнуть Берта в изумлении.