Утром к ней вернулось обычное веселое настроение, если не считать какого-то смутного непонятного беспокойства, словно легкого облачка на небе ее безмятежности: сон совершенно изгладился у нее из памяти, оставив о себе лишь странное воспоминание как о чем-то неприятном, хотя беспокоиться было совершенно не о чем, ибо, как известно, кошмары заменяют подлинные тревоги дня.
Глава седьмая
- Нат Дикштейн собирается украсть уран, - объявил Ясиф Хассан.
Давид Ростов кивнул в знак согласия. Он напряженно размышлял, прикидывая, как избавиться от Ясифа Хассана.
Они прохаживались по аллее у подножья высокого утеса, который служил основанием старой части города. Хассан продолжил:
- Они поставили ядерный реактор в Димоне в пустыне Негев. Французы помогали им строить его и, скорее всего, снабжали ядерным топливом. После Шестидневной войны де Голль прекратил поставки оружия и, наверно, урана.
Это-то ясно, думал Ростов, так что лучше всего подогреть предположения Хассана полным согласием с ним.
- Совершенно типичный для Моссада образ действий, просто взять и украсть тот уран, который им нужен. Именно так эта публика и мыслит. У них менталитет людей, прижатых к стене, что заставляет их не обращать внимание на тонкости международной дипломатии.
Ростов мог заглянуть несколько дальше Хассана - поэтому он и был обеспокоен проблемой, как бы хоть на время избавиться от араба. Ростов знал о строительстве атомного реактора в Каттаре; Хассан наверняка нет: с чего ради сообщать такие секреты какому-то агенту в Люксембурге.
Скорее всего, поскольку в Каире происходили сплошные утечки информации, и израильтяне знают о египетской бомбе. И что же им остается? Делать свою собственную - для чего им и понадобились, по словам человека из Евроатома, "расщепляющиеся материалы". Ростов считал, что Дикштейн попытается украсть какое-то количество урана для создания израильской атомной бомбы. Но Хассан пока еще не сделал такой вывод, и Ростов не собирался помогать ему, ибо незачем Тель-Авиву знать, насколько близко он подошел к разгадке.
Вечером у них в руках появилась распечатка, но, хотя они так и не сдвинулись с места, он промолчал о ней, ибо из этого списка Дикштейн и должен выбрать себе цель. И Ростову не хотелось, чтобы Хассан обладал этой информацией.
У Ростова явно поднялось настроение. Он чувствовал себя как в шахматной партии, когда три или четыре пешки соперника начинали выстраиваться в боевой порядок, а он, видя, откуда последует нападение, готов превратить его в поражение. Он не забыл причины, по которым он вступил в схватку с Дикштейном: конфликт внутри КГБ между ним и Феликсом Воронцовым с Юрием Андроповым в роли третейского судьи, за которым должно последовать в виде награды место в спецшколе для сына - но в данный момент все это отступило на задний план. Сейчас им руководили, держа в напряжении и обострив все чувства, азарт погони и запах добычи.
На пути у него стоял Хассан. Надутый обидчивый любитель, сообщавший о всех его действиях в Каир, в данный момент был более опасным врагом, чем Дикштейн. Несмотря на все свои ошибки и оплошности, он далеко не глуп естественно, считал Ростов, ему присуща определенная сообразительность, типично левантинский склад ума, унаследованный от его папаши-капиталиста. Он может и догадываться, что Ростов хочет устранить его с дороги. Тем не менее. Ростов решил поручить ему какое-то реальное дело.
Они прошли под мостом Адольфа, и, обернувшись. Ростов остановился, любуясь видом, открывшимся сквозь проем арки. Он напомнил ему об Оксфорде, и внезапно Ростов понял, что делать с Хассаном.
- Дикштейн догадывается, что за ним кто-то следит. - сказал он, - и, скорее всего, связывает этот факт с вашей встречей.
- Вы так думаете?
- Ну, посмотри сам. Он отправляется на задание, внезапно сталкивается со знакомым арабом, и тут же за ним повисает хвост.
- Он может это предполагать, но знать он не знает.
- Ты прав. - Глянув на Хассана, Ростов понял, что арабу просто нравится слышать от него такие слова. Он меня терпеть не может, подумал Ростов, но ему нужно, чтобы я согласился с ним, просто жутко нужно. Он горд - и я могу это использовать. - Дикштейн должен проверить, - продолжал Ростов. - Есть ли на тебя досье в Тель-Авиве?
Хассан пожал плечами со следами некогда свойственного ему аристократического высокомерия.
- Кто знает?
- Как часто вы встречались лицом к лицу с другими агентами американцами, англичанами, израильтянами?
- Никогда. Я слишком осторожен.
Ростов чуть не расхохотался. Истина заключалась в том, что Хассан слишком незначительная сошка, чтобы представлять интерес для крупных разведывательных служб, и ему никогда не поручалось ничего достаточно важного, чтобы требовалась встреча с другими агентами.
- Если нет данных в досье, - сказал Ростов, - Дикштейну придется переговорить с вашими друзьями. Есть ли у вас какие-нибудь общие знакомые?
- Нет. После колледжа мы с ним не виделись. Да и в любом случае, он ничего не сможет узнать от моих знакомых. Они ничего не знают о моей тайной жизни. Я не выбалтывал налево и направо...
- Да, да, - подавляя нетерпение, прервал его Ростов. - Но в ходе беседы Дикштейн может задавать вроде бы незначащие вопросы касательно твоего поведения как такового, дабы убедиться, соответствует ли твой образ жизни представлению о тайной деятельности - например, бывают ли таинственные телефонные звонки, внезапные отлучки, друзья, которых ты стараешься не знакомить с окружающими... Есть ли кто-нибудь в Оксфорде, с кем ты продолжаешь видеться?
- Из студентов никого, - у Хассана изменился тон, и Ростов понял, что близок к цели. - Я поддерживаю некоторые связи с преподавателями на факультете - здравствуйте, до свидания - в частности, с профессором Эшфордом - пару раз он свел меня с людьми, которые готовы субсидировать наше дело.
- Если я не ошибаюсь, Дикштейн тоже знаком с Эшфордом.
- Конечно. Эшфорд возглавлял кафедру семитских языков, на которой занимались мы с Дикштейном.
- Вот видите. Дикштейну остается только связаться с Эшфордом и в разговоре невзначай упомянуть твое имя. Эшфорд же расскажет ему, что ты делаешь и какой ведешь образ жизни. И затем Дикштейну станет ясно, что ты тайный агент.
- Что-то сомнительно, - настороженно возразил Хассан.
- Отнюдь, - уверенно ответил Ростов, хотя Хассан был прав. - Это стандартная техника. Я и сам так не раз делал. И всегда срабатывало.
- Значит, если он свяжется с Эшфордом...
- У нас появится возможность снова сесть ему на хвост. Поэтому я бы хотел, чтобы ты отправился в Оксфорд.
- О! - Хассан не догадывался, к чему может привести разговор, и оказался в тупике. - Но Дикштейн мог просто позвонить по телефону...
- Мог, но такого рода разговоры предпочтительнее вести при личной встрече. Ты можешь сказать, что случайно оказался в городе и хочешь поболтать о добрых старых временах... а во время международного разговора трудно быть столь непринужденным. В силу этих же причин и следует прибыть на место, а не звонить по телефону.
- Может, вы и правы, - неохотно согласился Хассан. - Я планировал отправить сообщение в Каир, как только мы разберемся с распечаткой.
Вот именно этого Ростов и старался избежать.
- Хорошая мысль, - одобрил он. - Но сообщение будет выглядеть куда лучше, если вы сможете присовокупить к нему и известие, что удалось снова выйти на Дикштейна.
Хассан стоял, вглядываясь вдаль, словно надеялся увидеть отсюда Оксфорд.
- Давайте вернемся, - коротко сказал он. - Я уже нагулялся.
Настало время проявить общительность и дружелюбие. Ростов приобнял Хассана за плечи.
- Вы, европейцы, такие изнеженные.
- Только не пытайтесь меня убедить, что у КГБ в Москве трудная жизнь.
Выйдя к дороге, они остановились, пережидая поток машин.
- Ох, послушай, - спохватился Ростов, - все время хотел спросить. Ты трахал жену Эшфорда?
- Не больше четырех или пяти раз в неделю, - хмыкнул Хассан и, довольный, громко расхохотался.
Он явился на станцию слишком рано, поезд запаздывал, так что ему пришлось провести тут целый час. Единственный раз в жизни он прочитал "Ньюсуик" от корки до корки. По приходе поезда она едва ли не бегом кинулась к нему по платформе, широко улыбаясь. Как и вчера, она обняла его и расцеловала: на этот раз поцелуй был несколько продолжительнее. Он смутно предполагал, что увидит ее в длинном платье, окутанную шелками, как жена банкира в "Клубе-61" в Тель-Авиве: но, конечно же, Сузи принадлежала к другому поколению в другой стране и явилась в высоких сапожках, голенища которых исчезали под подолом юбки, спускавшейся чуть ниже колен, и в шелковой блузке, стянутой широким поясом. На лицо наложен макияж. Руки ее были пусты, ни плаща, ни сумочки, ни косметички. Несколько мгновений они стояли молча, лишь улыбаясь друг другу. Дикштейн, по-прежнему плохо представлявший, что ему делать, предложил ей руку, как вчера, и. по всей видимости. этот его жест обрадовал ее. Они двинулись к стоянке такси. Когда они сели в машину. Дикштейн спросил: