- Потом о ней было два сообщения. Первый раз её видели в Тегеране, в тот же вечер. Четыре дня спустя - в Исфахане. Первый раз - все ещё одну. В кафе. Она ворвалась туда, назвав свое имя и объявив, что вернулась с Луны. Там оказались англичане. Они попытались предложить ей выпить и успокоиться. Она чуть не убила одного из них, ударив его стулом. На этом все кончилось. Вызвали полицию, но она выбежала на улицу. Полагают, что она перелезла через стену дворца, который раньше принадлежал Исмаилу Хар-Бюри. Ты про него слышал?
- Да, в Иране его предали политической анафеме, - кивнул Дюрелл. - Я думал, шах приказал посадить его в тюрьму.
- Он сбежал и скрывается.
- Значит, девушка у Хар-Бюри.
- Мы не знаем, - вздохнул Игит. - Что касается наводки на Исфахан, то она смутная и неопределенная. Американцы из археологической экспедиции, работающие в Персеполисе, недалеко от Дашт-и-Кавир, в жуткой пустыне, утверждают, что видели её на верблюде.
- На верблюде?
- В караване, держащем путь на север, в пески.
- Прямо Алиса в стране чудес, - заметил Дюрелл.
- Остальное тебе доскажут в Тегеране, - пообещал Игит.Она красивая девушка. Ты получишь удовольствие, разыскав её.
Когда Дюрелл приземлился в Тегеране, лежавшем под сенью горы Демувенд, там шел редкий летний дождь. Как всегда, таксист попался чрезвычайно темпераментный; разноцветные трамваи сверкали, брызгая водой из-под железных колес; жизнерадостный полицейский на посту у площади Юсефабад с беззаботной элегантностью игнорировал моросящие капли, хотя его гордые усы промокли и поникли. Дождь не ослабил невыносимой жары. Но он демократично капал и на велосипедистов, и на белые фуражки военной полиции, и на курсантов военной академии в мундирах, и на крыши из рифленого железа, и на нео-ахеменидские скульптуры древних лучников у Национального банка, где Дюрелл поменял золотые швейцарские франки на местную валюту. Было четыре часа дня, когда появился Ханниган, пробираясь через толпу школьников с бритыми головами и школьниц с косами и в серых фартуках. Тегеран, основанный каджарской династией в качестве столицы в 1796 году, во многих своих районах казался примитивным и незавершенным. Ханниган, который был представителем секции "К" в посольстве, выглядел одновременно взъерошенным и недовольным.
- Добро пожаловать в наш персидский рай, Каджун.
У Рэйфа Ханнигана были бледно-зеленые блестящие глаза и масса рыжих веснушек на невыразительном лице. Сквозь помятую легкую одежду просматривались широкие плечи. Его глаза эльфа не отрывались от прохожих, оказавшихся в это время у кафе неподалеку от Парк-отеля, где зарегистрировался Дюрелл. Движение по бульварам Шах-Реза и Фирдоуси казалось оживленней, чем несколько лет назад. Неподалеку от старой площади Тап-Хун в живописных магазинчиках в беспорядке перемешались итальянские аккордеоны, американские кремы для волос, немецкие пишущие машинки, парижские духи, а в книжных лавках медицинские книги о сексе соседствовали с брошюрами на фарси о диалектическом материализме. Ханниган покосился на двух мужчин, приветствующих друг друга поцелуями, и тяжело вздохнул.
- За мной следили, Каджун. Я не мог от них избавиться. Ты его видишь?
- Вижу, - ответил Дюрелл. - Третий столик справа. Чэнг Ханг Та-По. Будда, придерживающийся сталинистской линии. Как я понимаю, его интересует сложившаяся ситуация.
- Он посмотрел на нас. Держись, парень, он идет сюда, а для этого нужна чертовская наглость.
Ханг Та-По представлял из себя гору желтой улыбающейся плоти, которая скользила между столиками с грацией лебедя в деревенской заводи. На нем был двубортный костюм в старорусском стиле, облегавший внушительную фигуру. Его густые черные седеющие волосы были жесткими, как щетина у борова. Он легко ступал на подушечках пальцев, напоминая японского борца сумо, и продемонстрировал своеобразную элегантность в солидном кивке Ханнигану и в медленном торжественном повороте головы при взгляде на Дюрелла.
- Туда, где упала жертва, слетаются стервятники, - произнес он на безупречном английском.
- Если это Конфуций, в чем я лично сомневаюсь, - спокойно заметил Дюрелл, - то он в вашей стране сейчас не в почете.
- Вы правы. Это мое собственное изречение. Никто не удивился вашему приезду, мистер Дюрелл.
Та-По улыбнулся.
- Как и вы, сэр, не удивились, увидев меня. Мы знаем вас достаточно хорошо и уже наметили день расплаты за то многое зло, которое вы нам причинили.
- Вас могут вышвырнуть из страны за эти слова, - улыбка Дюрелла была словно высечена из камня.
- Мы все очень скоро станем persona non grata, если не совсем тривиальный вопрос о моей соотечественнице не прояснится.
- Вашей соотечественнице?
- Я буду с вами откровенен, - заявил Та-По. Его черные глаза сверкнули и погасли. - Мы считаем, что Таня Успанная принадлежит Китаю, что бы там Советы про неё ни заявляли.
- Она сделала свой собственный выбор, - возразил Дюрелл.
- А-а, но ведь бедная девочка не в своем уме. И мы согласны её принять. Ей нужна помощь, нежная забота матери...
- Могу представить её нежность, Чэнг.
- Потому я вас предупреждаю, Дюрелл. Мы знаем, где её искать. Мы найдем её. Наши люди уже в Исфахане. Видите, я ничего не скрываю. Иранский патриот Исмаил Хар-Бюри с нами сотрудничает.
- Хар-Бюри - ваша марионетка, - сердито огрызнулся Ханниган. - Он агитирует за Китай, используя вашу помощь в борьбе против шаха.
Ханг Та-По глянул на Ханнигана, а затем снова обратился к Дюреллу.
- Ваш здешний дружок, шпион империалистов, направит вас, сэр, в Исфахан, чтобы вы сотрудничали с тамошним английским агентом Ми-6, мистером Адамом Билем. А мы вам советуем признать, что доблесть - это прежде всего благоразумие, и ближайшим же рейсом улететь в Женеву. Это дело вас не касается. Если вы вмешаетесь, то очень пожалеете. А по дороге домой можете заодно передать мои поздравления вашему турецкому агенту, мистеру Игиту. Как я понимаю, он стал счастливым отцом ещё одной дочери.
Китаец грузно поднялся и склонил свою седеющую голову. Казалось, он забавляется, но Дюрелл не был в этом уверен. Ему не нравилась непроницаемость взгляда Та-По. Только на миг в нем сверкнула ненависть, буквально физически пронзив Дюрелла.
- Всего хорошего, сэр. Вы предупреждены.
Дюрелл сидел молча, держа руки на столе, и смотрел вслед удалявшемуся легкой походкой Та-По. Ханниган вздохнул и покачал головой. Веснушки ярче проступили на его лице, а блестящие зеленые глаза потускнели.
- Я считаю, у нас нет времени сочинять новые афоризмы вместо Конфуция, - сказал он. - Лучше я введу тебя в курс дела.
Дюрелл невесело улыбнулся.
- В этом уже нет необходимости. Ханг Та-По только что сообщил мне все, что нужно.
Исфахан, жемчужина юга, город прекрасных мавзолеев, минаретов, мечетей, дворцов и садов, был построен великим шахом Аббасом на фундаменте, заложенном парфянами, Сассанидами и арабами, а после того, как Каджары перенесли столицу в Тегеран, покоился в глубоком и сладком сне.
Дюрелл прилетел частным самолетом, предоставленным Ханниганом, которым управлял молодой отчаянный фарси Айзек Сепах.
- Зовите меня Айком.
Сепах бегло говорил по-английски, его блестящие усы были черными, как смоль. Он был строен и красив, и наверняка работал на иранскую службу безопасности. Все разведки мира бросились на поиски Тани Успанной.
- Я вам покажу достопримечательности, - предложил Айк.Вы знаете, Мейден-е-Шах был когда-то площадкой для поло? Я тоже играю в поло. Здорово. Узнаете Масджид-е-Шах, голубую мраморную мечеть, всю в мозаике? Голубизна и золото. Как сладкий сон. Полный умиротворения. Вон Али-Кепа, королевский зал для банкетов, и старейшая мечеть Джам-а. Я могу вас туда отвести. И Чегель-Сотун, здание с сорока колоннами - только настоящих там двадцать, а остальные двадцать - просто отражение в бассейне. Но ведь вместе - сорок, да? И девушки красивые. Но очень религиозный город. По соседству, в Нафджабаде, есть даже исповедующие зороастризм. Все здесь поэтично, как в Ширазе, где Саади жил и писал "Гулистан". Соловей Шираза. Мы, персы, все ещё очень романтичны. Хафиз в четырнадцатом веке тоже писал прекрасные газели. Знаете хоть одну?
- Несколько, - отозвался Дюрелл.
- Вы не слишком разговорчивы, - обиделся Сепах.
- Ты это восполнишь, Айк.
- Ребенком я ходил в религиозную школу, в медресе. Папа был членом Мейджлиса - палаты парламента. Меня вышвырнули, когда застукали в одном из безнравственных ночных клубов. Они травили меня до самого Лалезара, а я был недостаточно смышлен. Я хотел устроиться на базаре - это истинно персидское слово, вы ведь знаете, - но не устроился. Тогда я поступил в армию. В кавалерию. Я всегда любил лошадей. И не жалею.
- Смотри, куда летишь, - заметил Дюрелл.
- Вы нервничаете, Сэмуэл. Так на фарси будет "Сэм".