Этого человека видели в окружении всех генеральных секретарей последнего времени на трибуне мавзолея, на всевозможных вручениях очередных наград, на страницах газет и на экране телевизора. Его фамилия числилась в сонме небожителей. И именно он стоял с непокрытой седой головой у могилы его, Аркадия, матери, скромной и тихой женщины. Подходить к могиле Аркадий побоялся, к тому же заметил неподалеку нескольких крепких людей в штатском. Аркадий отошел в сторону и подошел к могиле только тогда, когда этот человек отошел далеко. Действительно, у входа на кладбище стоял правительственный членовоз и две черные "Волги" рядом, Аркадий их заметил, когда входил на территорию кладбища.
На могиле лежал свежий большой венок. Аркадий поглядел на надпись. "Наташе от Коли" - гласила лаконичная белая по красному надпись. И все.
Вот тут-то и вспомнилось Аркадию его чудесное поступление в МГИМО, с французским и английским языками, прекрасное распределение после окончания, многочисленные загранкомандировки, постоянное быстрое продвижение по службе. Он был неглуп - понял все мигом. Секреты порой раскрываются после смерти близких людей. А не заехал бы сюда именно в этот час, и вообще бы ни о чем никогда не догадался...
Он не стал рассказывать Маше про чудесное явление на кладбище, ему почему-то было это неприятно. И вообще, в последнее время их общение становилось каким-то натянутым. Не было больше той искренности, теплоты, как в прежние годы - разговоры велись только о службе, о Катиных делах, да на проходные темы. Но о себе, о своих чувствах - все реже и реже. Говорить было о чем, они вели интересную насыщенную жизнь - поездки, встречи, банкеты, театры, приемы - вакуум было чем заполнить. И они сами не отдавали себе отчет в том, что в их отношениях образовалась трещина, образовалась тогда еще, до женитьбы, в то роковое утро 9 октября 1973 года, и они до сих пор не знали, что каждый из них делал в то утро, и какова была роль каждого в той трагедии, которая тогда произошла.
Маша заочно кончила исторический факультет МГУ, но так никогда и не работала, хотя ей очень и хотелось. Но надо было воспитывать дочь, сопровождать мужа в длительные командировки, держать в своих руках семью.
После смерти матери Аркадий получил новую квартиру - трехкомнатную на Ленинском проспекте вместо двухкомнатной на Профсоюзной. А вскоре они опять уехали в Париж. И вот недавно вернулись...
- Ну, вот мы и дома, - сказал Аркадий, открывая дверь квартиры. Запах пыли бросился в нос. А так все, вроде бы, нормально, заходила Полина Ивановна регулярно, проверяла...
- Я теперь, Аркаша, что-то и не пойму, где наш дом, - сказала Маша. Сколько мы их сменили. И на Вернадского дом, и на Профсоюзной был дом, и здесь дом, и на бульваре Мишель тоже дом. Никакой точки опоры от такого разнообразия.
- Поедем через пару дней на дачу, Машенька, - обнял её Аркадий и поцеловал в щеку. - Может быть, там наш с тобой дом. Там ведь все начиналось...
У Маши даже слезы навернулись на глаза от такой его нежности. Как же редко он так говорил в последнее время! И она со своей нежностью не хотела ему навязываться, хотя любила его не меньше прежнего, а, пожалуй, все больше и больше. Аркадий стал очень сухим, очень деловым, он действительно сильно уставал на службе, и у него почти не находилось теплых слов ни для Маши, ни для Кати. И глаза все время были холодные и усталые, как будто не сорок лет прожил он на свете, а, как минимум, лет на сто больше.
Маша прижалась головой к его груди. И Аркадий вдруг почувствовал такой прилив любви к ней, как будто и не прошло с той их первой ночи долгих девятнадцати лет, как будто и не терзало их обоих страшное воспоминание о призраке, перебежавшем им дорогу в самый пик их любви...
- Ох, как же здесь пыльно, - сказала Катя, входя в комнату и сразу же чихая.
...И начался долгий и утомительный период расстановки вещей по местам, уборки квартиры. Как же часто приходилось им все это делать в разных городах и странах! И права Маша, когда сказала, что не может понять, где именно находится их дом. Им было хорошо на Профсоюзной, было неплохо в уютной парижской квартире на бульваре Сен-Мишель, в коттедже в Торонто, так толком они не смогли ощутить домом эту новую квартиру на Ленинском проспекте, была ещё и квартира на проспекте Вернадского, где одна в трех комнатах жила постаревшая Полина Ивановна...
... И, конечно, была дача в подмосковном лесу. И, наверное, именно это место на Земле, в каком-то смысле и можно было считать домом, и не только для Маши, проведшей в нем детство, но и для него, Аркадия, хотя, в целом, он провел там не так уж много времени в своей жизни. Но слишком уж значительные события в его жизни были связаны с этим местом. И место это было для него, может быть, и роковым, и жутковатым, но в то же время, и прекрасным, и загадочным, домом - точкой опоры, точкой отсчета...
Сколькими событиями в жизни, значительными и не очень, годами прожитой жизни затушевывался, но так и не смог затушеваться тот роковой день девятого октября 1973 года, то туманное утро, когда, увидев в окне Машиной дачи два силуэта, Аркадий Корнилов сидел в засаде у реки, на мокром пеньке, в сырости и полумраке и ждал...
...Тихо! Вдали послышались шаги... Кто-то приближался. Аркадий почувствовал, что начинает задыхаться. Почему-то, неизвестно по какой причине, он был совершенно уверен, что это идет не случайный прохожий, что это именно тот, кого он ждет. Эта уверенность в том, что сейчас он кого-то увидит, парализовала его. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, так яростно оно стучало. Вот он... Ближе, ближе, ближе... Мужская мощная фигура в светлом плаще, с непокрытой головой. Твердая поступь, руки в карманах плаща. Чеканный шаг. Так... Так... Ближе, ближе... Не может быть! Боже мой! Боже мой! Боже мой!...
... Каким образом попал сюда этот человек? Что все это значит? Не сон ли это? Не кошмарный ли сон? До того все это странно...
... К мосту уверенно, ритмично, положив руки в карманы плаща, шагал Олег Быстров. Развевались по ветру светлые редкие волосы, на тонких губах под усами застыла презрительная ухмылка. Вот он остановился, достал из кармана сигарету, долго не мог прикурить на ветру. Наконец, сумел закурить. Зашагал дальше.
Аркадию захотелось провалиться сквозь землю. Ему захотелось раствориться в этом туманном утре, вообще никогда не существовать. Этот мерзавец переночевал у Маши. Значит, они сговорились за его спиной, может быть, ещё там, в кафе "Метелица". Хороша подруга... Строила из себя недотрогу, девочку... Кулаки его сжались от охватившей его злобы. Олег тем временем приблизился к Аркадию. Его нахальная рожа была уже совсем рядом. Он, он, подлец, конечно, это он во всем виноват! Он совратил её, он у кого-то выведал её адрес, он способен на все, лишь бы удовлетворить свою похоть. Стоит только поглядеть на эту хамскую рожу, эти маленькие глазенки, эти тараканьи усы, чтобы понять, что он способен на все. Он мимоходом, с милой небрежностью отнял у Аркадия то, что являлось для него святым, то, чего он искал всю жизнь, и сделал это просто так, для развлечения, занес Машу в свой многочисленный список. Аркадий сам был свидетелем ещё года четыре назад, как Олег с другим таким же ловеласом считали, сколько у них было женщин. Ни тот, ни другой не смогли точно вспомнить, постоянно сбивались на второй сотне. И вот теперь и Маша, его Маша, его единственная Маша... Ненависть переполняла его душу, и он больше был не в состоянии сидеть в укрытии. Огляделся по сторонам и вышел на дорожку. Вокруг никого не было. Только туман, тишина, черная река. Бесшумно текущая под мостом...
- Эй, погоди-ка, друг! - негромко, каким-то не своим голосом позвал Аркадий.
Ему было приятно видеть, как вздрогнул его соперник. Вздрогнул и резко обернулся. Аркадий шагал прямо на него, вытаращив глаза, судорожно сжав кулаки. Туман сгустился, лежал на земле сплошной пеленой. Под мостом со сломанными перилами тихо текла черная река. Вокруг ни души. Только они, двое, за секунду ставшие смертельными врагами.
- Аркадий? - удивился Олег, но опомнился от неожиданной встречи довольно быстро. - Какими судьбами?
- Я-то приехал к Маше, - побледнев как полотно, срывающимся от волнения голосом проговорил Аркадий. - А вот ты-то что здесь делаешь?
- А я здесь случайно, - отбоярился Олег, спокойно дымя сигареткой. Так, к знакомой одной ездил. А что, разве Маша тоже тут живет?
- Да случайно живет. Тебе не кажется, что сегодня слишком много случайностей?
- Нет, мне, например, не кажется. А если тебе кажется, ты возьми и перекрестись, - начал заводиться и Олег. Неприятная, даже какая-то позорная ночь, колкий прием Маши, откровенно грубые слова напоследок, и главное, брезгливое равнодушие к нему - все это было для него довольно необычно. Несколько сотен женщин, самых разнообразных от бывалых шлюх до молоденьких наивных девочек насчитывал его боевой опыт, но вот такое фиаско случалось с ним крайне редко. А в таком именно виде - до этой ночи никогда. И это при том, что Маша ему действительно очень нравилась, он был почти влюблен в нее. И его стало возмущать то, что Аркадий Корнилов, это ничтожество, имел тут больший успех, чем он. И все потому что он, видите ли, выгодный жених, потому что он, видите ли, выездной. Она там его ждет, а этот баран здесь выслеживает его вместо того, чтобы идти туда, где его ждут. Олег тоже сжал кулаки.
- Ты у неё был, сволочь, я видел тебя в окне! - крикнул Аркадий, совершенно побагровев от бешенства. - Тебе всегда больше всех надо. Ты же никому ничего не оставишь, все только тебе, потаскун!
- Заткнись ты, баран! - вконец рассвирепел Олег. - Ну был я там, был и спал с твоей Машей. Хотя, она такая же твоя, как моя, наоборот даже скорее моя, чем твоя. Хороша девочка, должен тебе сказать! Ох, хороша в постели! - В процессе разговора он стал успокаиваться и благостно улыбаться. - И трахаться хорошо умеет. - Раз не ему, так пусть и Аркашке кайфа не будет. Жених, тоже называется, задристанный. Маменькин сынок, перспективный мальчик, чистоплюй! - Хорошо трахается, - продолжал он глумиться. Ему стало доставлять истинное удовольствие дразнить Аркадия, и он ничуть не боялся его расширившихся от бешенства глаз. Он и не такое видывал. Много интересных событий произошло в его жизни в последние дни. И он ничего не боялся, а уж Аркадия-то, во всяком случае, ничуть.
А Аркадий оцепенел от его жестоких слов и как-то сразу сник. Руки его опустились, губы задрожали.
- Не может быть... Не может быть... Не может быть, - еле слышно шептал он, словно заклинание.
- Как это, не может быть? - продолжал куражиться Олег. - Вполне даже может быть. Дело, Аркаша, житейское, плюнь, парень, на все и дуй туда с ветерком, Машка и тебе не откажет. Только мой тебе дружеский совет, не говори ей, что меня здесь встретил и что-то знаешь. А то начнется выясняловка, гай-гуй всякий, а это тебе не на руку. Напирай на неё и все, без лишних слов, доверься моему опыту, любит она напор. Презервативы у тебя есть? А то у меня все, пустой... И еще, интимный совет, больше всего она любит...
- Заткнись! - крикнул Аркадий и сделал шаг по направлению к Олегу, вальяжно подбоченившемуся на краю моста и небрежно покуривавшему.
- Ты скажи мне, вот что - когда вы с ней договорились о свидании? спросил Аркадий и вытянул вперед правую руку, размахивая ей, чтобы придать своему вопросу значительность. Олег же это принял за выпад и машинально отскочил назад, чтобы ему было удобней нанести Аркадию мощный удар. Но... поскользнулся на мокрых листьях и полетел с кручи в черную холодную воду. Успел крикнул что-то короткое, бранное, типа: "Ах ты... твою мать!", затем раздался всплеск воды, послышалось бульканье... потом ещё слабый крик "Помогите!", а дальше все затихло. Текла река, клубился над ней туман, моросил дождичек. Вокруг никого не было. Туман и зловещая тишина. Аркадий стоял на мосту и мрачно глядел на воду. До него как-то не сразу дошло, что только что он убил человека. Он смотрел и смотрел вниз, в этой черной воде таилась безнадежность. Становилось страшно. Дороги назад, во вчерашний день, в предыдущую минуту уже не было. При всем желании он не мог спасти Олега. Он уже, наверняка, потонул, захлебнувшись в холодной воде или ударившись о какой-нибудь острый предмет, ведь здесь очень высокий обрыв. Все произошло в считанные секунды, и Аркадий даже не успел ни ответить ничего, ни сориентироваться в обстановке - и вот уже результат... Как это странно и жутко...
Аркадию вдруг неожиданно вспомнился их давний поход на пляж, когда вся компания дружно поразилась, что атлетически сложенный Олег не умеет плавать. Он, правда, совершенно не стеснялся этого, заходил в воду, смачно обтирался, крякая и отдуваясь, и, выходя из воды, бросался ничком на песок рядом с очередной подругой. Вот оно - объяснение только что произошедшему...
У Аркадия закружилась голова, он резко отпрыгнул от зияющей дыры. Еще раз оглянулся по сторонам, убедился, что никто ничего не видел и, словно во сне, зашагал к станции. Кругом был туман, потихоньку начинало светать, но все было в тумане, и голова тоже была в тумане, потом на дорожке уже ближе к станции стали попадаться какие-то люди, но он не смотрел в их лица, широкими шагами быстро шел к станции. Скорее, скорее отсюда...
... В теплом вагоне он сладко задремал, совершенно обессилев, ему снилась Маша, потом снилось, как он летит вниз с обрыва, летит, летит и никак не может долететь до воды. Он даже чуть не вскрикнул от ужаса, что так долго летит, а может быть и действительно вскрикнул, но в вагоне почти никого не было и никто не обернулся. А поезд уже подходил к сырому перрону Киевского вокзала. Аркадий сел на вокзале в такси и поехал домой. Дома он разделся, залез под одеяло, но никак не мог унять бешеную дрожь в руках и ногах. А потом наступил тяжелый и долгий сон. Сначала мелькали перед глазами какие-то видения, странные и страшные именно тем, что были совершенно непонятны и необъяснимы, они были из какого-то другого измерения, чем то, в котором он жил предыдущий двадцать один с лишним год. Что-то цветное, шелестящее в ушах, кричащее шепотом, ужасное, а потом... он провалился в долгое забытье...
Долгий сон словно очистил его мозг. Молодость есть молодость, от чего только не в состоянии оправиться молодой здоровый организм?
Проснувшись от глубокого сна и через несколько мгновений вспомнив о случившемся, он резко вздрогнул как от пронзившего его электрического тока, но взял себя в руки и постарался в своих мыслях все расставить по своим местам.
"Я не хотел его убивать", - четко сказал себе Аркадий. - "У меня и в мыслях этого не было. Это случайность. Роковая случайность."
Да и Быстрова не было жалко, слишком уж он ненавидел его. Волновало другое - не видел ли кто? А вдруг были-таки свидетели? И его возьмут, арестуют и запрут в камере с уголовниками, а там будет очень страшно, а потом будет суд, и если докажут, что убийство непреднамеренное, то он получит срок, а если оно окажется преднамеренным, то огромный срок, а то, может быть и... Камера смертников, каменный мешок, ужас матери, пуля в затылок... А что? Он ведь ждал Быстрова у моста, караулил его... Вдруг кто-то видел его? Вдруг? Это и есть доказательство преднамеренного убийства...
Но он сумел взять себя в руки и доказать самому себе, что никто ничего не видел, и никто, кроме него самого ничего не знает. А потом вспомнил слова Быстрова перед его роковым падением, и снова бешенство придало ему сил. Вечером он поехал к Маше. А это вдохнуло в него огромные силы. Взбудораженный произошедшим, вдохновленный её присутствием, словно находясь между двумя полюсами добра и зла, он был любвеобилен и неутомим. Он ласкал Машу, как будто чувствовал, что любит и ласкает её в последний раз в жизни... Он ни о чем её не спрашивал, он не хотел ничего знать, а то, что происходило между ними, было искренне, было великолепно... Положительные эмоции лечили страшное воспоминание, лечили медленно, но уверенно...
Шло время, сначала Олег Быстров числился в пропавших без вести, потом, к весне оказался утопленником. Именно утопленником - никто не говорил о том, что он погиб насильственной смертью, а не сорвался с обрыва и утонул. И тогда до Аркадия постепенно стало доходить, как крупно ему повезло. Ведь только Маша могла догадываться, что утром девятого октября он был в поселке. Но с Машей была особая ситуация. Они как бы хранили заговор молчания, хотя никогда друг другу никакого слова об этом не давали. Они оба считали, что, не говоря об этом, поступают правильно, хотя, наверное, именно это и было их главной ошибкой. Ведь между близкими людьми не должно быть подобной недосказанности, тем более, в таких серьезных вопросах. Впоследствии они поражались, как могли нести на себе в течение стольких лет такой тяжелый груз...
... А кроме них тем туманным октябрьским утром никто ничего не видел...
... Так он думал целых девятнадцать лет...
5.
Тихим сентябрьским днем гулял Аркадий Юрьевич по дачному поселку. Стояло бабье лето, ярко светило солнце, небо было ослепительной голубизны. Утром они с Машей сели на машину и приехали сюда. Уже два года они здесь не были - прошлым летом они уехали отдыхать на Черное море, а потом, так и не посетив дачи, уехали обратно в Париж. Тогда их дом был там. А теперь закончилась долгосрочная командировка, надо было обустраиваться в России, и, как решили оба, находить точку опоры. Покинули они одну страну, приехали в другую, с её новыми особенностями, кое-какими преимуществами и ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫМИ, НЕВЕДОМЫМИ ДОСЕЛЕ ПРОБЛЕМАМИ...
... Дача была уже сильно запущена, облупилась краска, подгнили ступеньки на крыльце, кое-где совсем обвалился забор, и дача представляла собой уже совсем другое зрелище, чем девятнадцать лет назад, когда полный радужных надежд Аркадий впервые попал сюда. Относительный порядок на даче поддерживала только Полина Ивановна, которой, в общем-то, все это уже не было нужно. Но внутри дома все было чисто и аккуратно, как раньше.
Завтра должны были подъехать Полина Ивановна с Катей. А сегодня они с Машей были одни. Аркадий загнал "Волгу" в гараж, попил на веранде кофе и решил побродить по осенним аллеям поселка. На душе было спокойно, славно от того, что у него впереди отпуск, что переезд в Москву, наконец-то, состоялся... На той неделе надо будет ехать устраивать Катю в школу, в одиннадцатый класс... Но эти два дня полностью в их распоряжении...
Маша осталась дома разобрать вещи, приготовить что-нибудь к обеду. Аркадий шел по сентябрьской аллее, залитой солнцем, дышал ядреным лесным воздухом, глядел по сторонам и наслаждался бездельем, как вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Навстречу ему шел мужчина лет тридцати пяти. Аркадий поначалу не обратил на него ни малейшего внимания, но буквально наткнулся на этот неприязненный, колючий взгляд, как на неожиданно возникшее препятствие.