— Какой суп? — тут же спросил Пауэрскорт.
— Борщ. Что-то такое из свеклы, подаваемое с крепкой русской водкой и, видимо, сдобренное какой-то смертельно ядовитой приправой. Вскрытие показало, что Донтси, так звали покойного, отравлен. Суть дела в том, что Сомервилл недоволен действиями полиции. Инспектор, которому поручили вести расследование, для него слишком молод, ему подавай кого-нибудь постарше, кто не станет копать глубоко и поспешит побыстрее закончить расследование. В общем, он настрочил жалобу комиссару (должен сказать, что угодить этому Сомервиллу, похоже, просто невозможно). Так вот, ко мне он явился, чтобы разузнать о вас, дорогой Фрэнсис. Правда ли, что вы самый опытный в Лондоне частный детектив? Умеете ли вы держать язык за зубами? Проявите ли надлежащее уважение к личной жизни его коллег? И так далее и тому подобное. Разумеется, я дал вам самые лучшие рекомендации. — Чарлз Огастес Пью легким щелчком ногтя стряхнул пылинку, дерзнувшую опуститься на его рукав. — Не скрою, Фрэнсис, у меня тут свой интерес. Обычный для таких случаев гонорар — пятьсот гиней аванса, а затем по полсотни гиней в день — позволил бы мне обновить ассортимент моих рубашек.
— А этот Сомервилл не спрашивал, сколько мне лет?
— Пожалуй, только это он и упустил. Держу пари, что завтра он пригласит вас в свое логово и предложит заняться расследованием.
— Что ж, видимо, это единственный благовидный предлог отвертеться от хлопот, связанных с переездом, — вздохнул Пауэрскорт. — Они приводят меня в отчаяние, к тому же, должен признаться, от меня мало толку. Люси как-то сразу соображает, что куда положить, а я только неприкаянно брожу вокруг. Но расскажите, Чарлз, вы же адвокат и вам этот мир знаком не понаслышке, — что представляет собой этот Куинз-Инн?
— Куинз? — повторил Пью задумчиво, глядя в пылающий камин. — Ну, формальные сведения общеизвестны. Это самая малочисленная из судейских корпораций. И самая молодая — ей нет еще и полутора веков. Основана в тысяча семьсот шестьдесят первом году. Георг III получил ее в подарок от своей невесты, Шарлотты-Софьи Мекленбургской, которая потом родила ему пятнадцать детей. Куинз находится недалеко от Мидл-Темпла, на берегу Темзы. Его члены очень высокомерны. Как бы их поточнее описать? Знаете, Фрэнсис, они напоминают мне кавалергардов, которые мнят себя элитой армии, увы, вовсе не являясь таковой.
Повидавший немало кавалерийских полков, элитных и неэлитных, Пауэрскорт усмехнулся.
— А что вы можете сказать о покойном, Донтси, кажется?
— Да, Александр Донтси. Наш ровесник, уже лет шесть как в ранге королевского адвоката, недавно избран бенчером. У него были свои странности. Иногда он выступал в суде просто блистательно, причем вне зависимости от того, какое слушалось дело: развод, уголовное преступление или тяжба о собственности. В такие дни Донтси мог бы, наверное, добиться оправдания даже самого Джека-Потрошителя. Но случалось и так, что он выглядел абсолютно беспомощным. И это, конечно, очень нервировало готовивших дела поверенных — они никогда не знали, каким будет Донтси в день суда.
— Известно ли что-нибудь о его грешках? — спросил Пауэрскорт. — Женщины, карты, дорогие покупки?
Чарлз Огастес Пью рассмеялся:
— Слухи о его романах ходили всегда, но зацепиться не за что. Ничего такого, что могло бы привести к бракоразводному процессу.
— Он был женат?
— Да, к тому же на красавице. И вот еще что: у него огромный дом, кажется, в графстве Кент. Роскошная усадьба с сотнями комнат и старинным парком, в котором бродят стада диких оленей. И отличная коллекция живописи. Правда, — усмехнулся Пью, — примерно год назад кто-то говорил мне, что родня опасается за его разум. Он снял со стен Рубенса и Ван Дейка и развесил вместо них этих французских импрессионистов — всякие там пруды с кувшинками, дрожащие пестрые пятнышки, которые якобы передают очарование полей и гор… ну, сами знаете, о чем я.
— Что-то мне все это не нравится, — задумчиво проговорил Пауэрскорт. — Я имею в виду не вкусы Донтси — он имел полное право вешать у себя на стенах то, что ему нравилось. А вот люди, которые мнят себя элитой… Повидал я таких. Скажите, Чарлз, согласились бы вы на моем месте взяться за это дело? Мне, честно говоря, что-то не хочется.
— Решать вам, — ответил Пью. — Но подумайте хорошенько. Ведь если бы пару лет назад вы не вмешались в дело о фальшивых шедеврах, то Центральный уголовный суд приговорил бы невиновного Хораса Алоизиуса Бакли к повешению за убийство.
В заставленной ящиками и коробками столовой Пауэрскортов оставалось свободным только место у стола. Уже завтра должны были приехать грузчики, чтобы перевезти весь скарб во временное обиталище на Манчестер-сквер, и леди Люси за утренним чаем выглядела, как генерал накануне великой битвы. Ее супруг, не открывая, вертел в руках письмо в изящном, под стать сорочкам Чарлза Огастеса Пью, конверте. О визите Пью Пауэрскорт рассказал жене еще накануне.
— Ну ради Бога, Фрэнсис! — взмолилась леди Люси, которую раздражало, что в то время как она исполнена готовности к действию, хозяин дома не решается даже распечатать конверт. — Давай, бомбы там нет, ничего не взорвется.
— Прости, Люси, прости. Просто я прекрасно знаю, что там, внутри. — Сморщившись, словно в предвкушении ледяной ванны, — Пауэрскорт вскрыл конверт и прочел послание. — Стиль довольно напыщенный, — сказал он, передавая письмо жене.
— «Глубокоуважаемый лорд Пауэрскорт! — вслух прочитала леди Люси. — К вам обращается казначей юридической корпорации Куинз-Инн. 28 февраля сего года во время банкета умер один из наших бенчеров, королевский адвокат мистер Александр Донтси. Вскрытие показало, что он был убит. В связи с абсолютно не удовлетворяющими нас персональным составом, методами и поведением лиц, назначенных столичным департаментом полиции вести дознание, я от лица корпорации письменно изложил комиссару свои возражения, а также определенные намерения. Надежные сведения о том, что вы являетесь одним из лучших частных детективов Лондона, побуждают меня пригласить вас, чтобы обсудить некоторые надлежащие меры. Буду крайне признателен, если сегодня днем вы посетите мои апартаменты».
Леди Люси сложила листок и убрала в конверт.
— По-моему, Фрэнсис, он не слишком-то считается с полицией.
— Он-то? Нисколько. Но вот что делать мне? Не хочется браться за это дело, не люблю я этих сутяг. Да и не время сейчас, ведь у нас столько хлопот.
Леди Люси считала, что время как раз самое подходящее: муж только болтался у нее под ногами, и без него ей будет стократ легче организовать переезд. Казалось, само провидение, сжалившись над ней, послало ему это предложение. Однако она не собиралась высказывать свои мысли вслух.
— Ты же знаешь, Фрэнсис, мои взгляды. — Какими бы ни были обстоятельства, какая бы опасность ни грозила ее мужу и Джонни Фицджеральду, леди Люси никогда не отговаривала их от рискованных расследований. — Кто-то убил мистера Донтси. И этот кто-то способен убить еще многих, пока ты его не остановишь. А насчет переезда не волнуйся, — сказала она, накрыв крепкую руку Пауэрскорта своей маленькой ладонью. — Мы как-нибудь справимся.
Смерть Донтси изменила атмосферу в Куинз-Инн. Юные джентльмены прекратили с хохотом носиться по лестницам и лупить друг друга папками в библиотеке. Те, кто постарше, приглушенно обсуждали, каким именно ядом был отравлен их коллега. Но горше всех оплакивал Донтси один человек в кабинетике под самой крышей. Это была Сара Хендерсон, двадцати лет, высокая и стройная, с копной рыжих волос и ярко-зелеными глазами. Она служила в Куинз-Инн стенографисткой, и здесь ее считали своеобразным талисманом. Бесконечные ухаживания мужчин Куинза Сара умела отклонять мягко и деликатно: ей очень приятно получить очередное приглашение в театр (в оперу, на ланч, обед, балет и пр.), но, к сожалению, она ужасно занята. В Финсбери, в колледже, который готовил секретарей со знанием стенографии и машинописи, ей и ее сокурсницам внушили, что романов на работе следует бояться как чумы. Ничто — ни неверная запись, ни ошибка при расшифровке, ни даже неподобающий для офиса наряд — не создаст таких сложностей, не навлечет таких бед. Эти наставления девушки получили от престарелой одинокой преподавательницы и в итоге оживленных обсуждений пришли к выводу, что, видимо, подобная роковая ошибка (например, роман с женатым господином, который отказался оставить супругу и бросил возлюбленную, когда той было уже под тридцать) когда-то навеки сломала жизнь их наставницы.
Сара была без ума от мистера Донтси. Она обожала звук его голоса, негромкого и мелодичного, богатого оттенками интонаций. Ее восхищало, как изящно он откидывался на спинку стула, вытягивая ноги под столом, когда диктовал ей вступительную или заключительную речь… Кстати, диктовку он, в отличие от многих своих коллег, считал делом вполне естественным и всегда искоса следил за карандашом стенографистки, стараясь не опережать ее руку. Ну просто море, море обаяния! А какие у него манеры, как он учтив — никогда не забудет справиться о здоровье ее матушки.
Мистер Донтси и все прочие члены Куинза были бы немало удивлены, узнай они, сколь важное место занимает их повседневная деятельность в жизни матери Сары, миссис Берты Хендерсон. Каждый вечер, придя домой, девушка во всех подробностях отчитывалась о событиях на работе. Ее матерью двигало не навязчивое любопытство, а искренний жгучий интерес человека, прикованного к постели артритом. Бедная женщина с трудом передвигалась по их маленькому домику в Эктоне, к тому же у нее была редкая форма рака, и жить ей оставалось не больше двух-трех лет. Мир лондонских магазинов, омнибусов и уличной толчеи был закрыт для нее навсегда, и его полностью заменил Куинз, где она мысленно пребывала целыми днями. Миссис Хендерсон знала, какие гравюры украшают тот или иной кабинет, кто из бенчеров над каким делом трудится, а дочь регулярно привозила ей юридические журналы, чтобы она могла узнать подробности о жизни интересующих ее персон. В результате, как полагала Сара, ее матушке, возможно, уже хватило бы знаний, чтобы грамотно выступить со стороны защиты или обвинения на каком-нибудь рядовом процессе в окружном суде. Куинз стал для бедной женщины чем-то вроде ее любимых историй с продолжением из дамских журналов.
Миссис Хендерсон сообщила Саре, что, когда она узнала о кончине мистера Донтси, ей так захотелось посетить его похороны, что она даже попыталась проверить, сможет ли дойти от дома до шоссе. Увы! На полпути силы ее иссякли, и, если бы не помощь какого-то прохожего, она вряд ли добралась бы обратно. Поэтому она умоляла дочь с особым вниманием наблюдать за церемонией. Сара улыбнулась и пообещала представить самый детальный отчет о похоронах, когда бы они ни произошли.
К весне она готовила матери сюрприз. Правда, для его осуществления нужна была инвалидная коляска, одно упоминание о которой приводило миссис Хендерсон в отчаяние. Сара чуть не плакала от жалости, понимая, что кресло на колесиках означает для ее матери полную зависимость и начало долгого (или краткого) пути к окончательной неподвижности. Но ведь оно позволило бы ей осмотреть Куинз-Инн, воочию увидеть его залы, кабинеты и, наконец, всех тех, кто пока что живет только в ее воображении. А если повезет с погодой, можно посетить и соседний Мидл-Темпл, отдохнуть там в роскошном парке, наблюдая шествие юристов в Центральный уголовный суд… Ах, какой бы это был чудесный день! Сара поделилась своими планами со старшими братом и сестрой, которые жили отдельно, и брат одобрил ее замысел, но сестра категорически возражала, и девушку по-прежнему терзали сомнения. Но она не переставала думать, как бы порадовать больную мать.
Пауэрскорт вошел в огромную приемную казначея Куинз-Инн. За столом сидели трое — сам Бартон Сомервилл и два королевских адвоката: слева — специалист по коммерческому праву Баррингтон Персиваль, тщедушный человечек с острым личиком и крошечной бородкой, справа — специалист по уголовному праву, гигант с пышной бородой Габриэль Кэдоген.
— Спасибо, что пришли, лорд Пауэрскорт, — начал казначей. — Мы хотели бы провести с вами небольшую предварительную беседу. Надеюсь, вы не склонны действовать второпях? Суть дела вам понятна?
Пауэрскорт кивнул.
Уже через минуту его симпатии были на стороне полиции. Перед этим судейским триумвиратом нельзя было не почувствовать себя жалким просителем. Обычно к Пауэрскорту обращались за помощью либо люди, наслышанные о его громких расследованиях, либо те, кому его рекомендовали прежние клиенты. Первым из них был, между прочим, не кто-нибудь, а сам лорд Роузбери, бывший премьер-министр и министр иностранных дел. Репутация Пауэрскорта вполне устроила бы воспитателей принца Уэльского, но не бенчеров Куинз-Инн.
— Какого вы мнения о полиции, точнее, о лондонской полиции? — зычно осведомился Кэдоген, и Пауэрскорт подумал, что человек с таким голосом вполне мог бы служить пароходной сиреной в порту. Басовитое эхо еще долго рокотало под потолком.
— Очень высокого, сэр, — ответил Пауэрскорт. Он не кривил душой — полицейские не раз бескорыстно помогали ему в расследованиях. — Как я понял, между вами и старшим инспектором произошло какое-то досадное недоразумение, но, я уверен, его легко уладить. — И он миролюбиво улыбнулся собеседнику. — А если все дело в том, что он молод, — продолжал он, — то возраст тут совершенно ни при чем. Я слышал самые лестные отзывы о его способностях. Ведь в вашей среде наверняка тоже бывали случаи, когда молодой человек добивался больших успехов благодаря своим особым дарованиям.
— Что-то мы таких не встречали, — буркнул Бартон Сомервилл, — во всяком случае, в Куинз-Инн.
Пауэрскорт понял, что здесь не особенно благоволят к молодым талантам.
— Скажите, лорд Пауэрскорт, — совсем призрачным по сравнению с зычным басом Кэдогена голоском прошелестел Баррингтон Персиваль, — а зачем нам вообще сотрудничать с полицией? Умей они расследовать дела, кто бы стал нанимать частных детективов? Вы остались бы без работы. Но ведь это не так.
— Я всегда работаю в самом тесном контакте с полицией, — сказал детектив. — Это дает массу преимуществ. Там я могу ознакомиться с подробными отчетами и протоколами. У них есть досье на каждого из преступников. Наконец, о таком штате я могу только мечтать. Мне помогают лишь мой близкий друг и еще один джентльмен из Шотландии, которого я иногда привлекаю к расследованию, а полицейских по всей стране тысячи. Без их помощи обойтись очень трудно, подчас невозможно.
Вновь загудел бас Габриэля Кэдогена — он приступил к перекрестному допросу:
— Скажите, лорд Пауэрскорт, каким был бы ваш план расследования, если — я подчеркиваю, — если мы пригласили бы вас выяснить обстоятельства убийства? Как вы решали бы эту задачу?
Пауэрскорт начинал закипать. Интересно, думал он, не припас ли убийца Донтси яда, чтобы вернуться и прикончить эту гнусную троицу? Хотелось бы на это надеяться.
— Понятия не имею, — натянуто улыбнулся он. — Обычно идеи возникают по ходу дела.
— Но разумеется, существуют какие-то общие принципы, на которых основан ваш метод расследования? — взявшись за лацканы сюртука, вздернул подбородок Кэдоген. Так и виделись ряды внимающих ему присяжных. — Невозможно поверить, чтобы у такого опытного детектива, как вы, не было своих специфических приемов.
Еще раз прокатившись по залу, грохочущее эхо утонуло в складках бархатных драпировок.
— Никаких особых приемов у меня нет, — сказал Пауэрскорт.
Троица переглянулась. Разговор, очень походивший на допрос, шел весьма своеобразно, но к тому, что последовало дальше, Пауэрскорт оказался не готов.
— Нельзя ли попросить вас выйти, — произнес Бартон Сомервилл, — и несколько минут подождать снаружи? Мы вас вызовем.