— Наверно, будет проще, — сказал Пауэрскорт, понимая ее боль и смущение, — если вы просто запишете мне эти адреса.
Элизабет Донтси направилась к письменному столику возле окна.
Пауэрскорт, не читая, опустил записку в карман и развернул ее только в поезде на обратном пути в Лондон. «Доктор Риверс Кавендиш: Харли-стрит, 45». Фешенебельный адрес! «Миссис Кэтрин Кавендиш: Челси, Тэйт-стрит, 36». «А может, это Кэтрин Кавендиш отравила своего любовника? — размышлял Пауэрскорт. — Да нет, вряд ли. А вот доктор Риверс Кавендиш, которому под конец жизни наставили рога, вполне мог убить Донтси. Зная черепашью скорость предварительных дознаний в уголовных делах, он мог рассчитывать, что успеет скончаться, прежде чем его привлекут к суду. И вот еще что: любой медик прекрасно разбирается в ядах».
Сара Хендерсон думала об Эдварде. На часах было всего лишь начало десятого утра, а она уже передумала немало. Оказывается, ее пальцы могли стучать по клавишам и превращать стенографические закорючки в четкий машинописный текст, нисколько не мешая мыслям бродить где угодно. Сару занимало, собирается ли Эдвард сделать ей предложение, и если да, то когда же он на это решится. Вчера, под покровом вечерних сумерек, они провели сорок пять пылких и нежных минут возле фонарного столба на набережной. Тогда ей казалось, что она вот-вот услышит заветный вопрос. В конце концов, в словах «вы выйдете за меня замуж?» не было ни одного из трудных для Эдварда «бэ» или «пэ». Может, самой предложить ему поговорить серьезно? Но правильно ли это будет? Мужчины, по словам ее верной школьной подруги, у которой было два старших брата, а также опыт полудюжины почти состоявшихся помолвок, всегда рады пригласить тебя на прогулку, сходить с тобой в театр, обниматься и целоваться. Но стоит попробовать выяснить наконец отношения, как у них мигом тускнеет взгляд и обнаруживается масса неотложных дел. «Это даже не их вина, — объясняла подруга, — они просто так устроены. Вот мы же с тобой не можем часами глазеть на беготню по крикетной площадке или гонять в футбол?» Саре было о чем поразмыслить. Ну, например, где поселиться, когда они с Эдвардом поженятся? Она с самого раннего детства считала, что главное в замужестве — это возможность постоянно переставлять мебель в собственном доме. И тут, с дома, и начинались трудности. С одной стороны, нельзя оставить мать, с другой — несправедливо, чтобы Эдвард начал семейную жизнь рядом с больной тещей, которая будет каждый вечер донимать его, обсуждая очередное судебное разбирательство. Кроме того, Сара думала о профессиональной карьере Эдварда. Станет ли он после триумфа в деле Панкноула выступать на процессах или предпочтет прежнюю, тихую, кабинетную работу? Пока что в нем не заметно стремления к переменам…
Тут на лестнице послышались его шаги. Эдвард обладал просто телепатической способностью узнавать, что вторую стенографистку куда-то вызывали.
— Доброе утро, Сара, — сказал он. — Какая вы нарядная сегодня!
Девушка была в черной юбке, кремовой блузке и строгом синем жакете.
— Спасибо, Эдвард, — кивнула она, вспоминая вчерашние объятия у фонарного столба.
— У меня отличные новости, — объявил он, любуясь рыжим завитком у ее белоснежного лба. — Лорд Пауэрскорт пригласил нас в следующий уик-энд в любое время прибыть на Манчестер-сквер. Он хотел позвать нас в их сельский дом, но леди Люси сказала, что там еще ничего не готово для близнецов.
— А где у них сельский дом? — спросила Сара.
— Это находится, высокопарно выражаясь, в благословенной глуши Нортэмптоншира. У них там есть и площадка для крикета, и теннисный корт, хотя сейчас грунт еще сыроват. Дом очень старинный, лорд Пауэрскорт полагает, что его владельцы сражались еще при Креси и Азенкуре[42].
— Боже мой! — неопределенно откликнулась Сара, весьма смутно представляя, когда происходили эти битвы. Вот Эдвард, тот знает все.
— А еще там обитает призрак. Мистер, миссис или, быть может, юная мисс Призрак. Настоящее звенящее-цепями-в-полночь-привидение. Ну, я пойду. Обещал лорду Пауэрскорту сходить в городской архив, порыться в завещаниях. В суд мне сегодня не надо.
— Завещания? Какие? Для чего они лорду Пауэрскорту?
— Завещания наших бенчеров, — понизив голос, пояснил Эдвард. — Пауэрскорт думает, что они как-то связаны с убийствами. До встречи, Сара, увидимся позже.
Туфли Эдварда быстро застучали вниз по лестнице. А минут через пять Сара услышала другие, тяжелые шаги, медленно приближавшиеся к ее цитадели. «Кто-то важный, — подумала она, — и очень грузный». Последняя ступенька перед площадкой скрипела только под весом за центнер. Сопровождавшее шаги пыхтение и ворчание свидетельствовали о том, что подъем давался гостю нелегко. Дверь отворилась, на пороге появился казначей Куинза.
— Извините, что отрываю вас от работы, мисс Хендерсон, — свысока бросил он. — Я ищу молодого человека, которого все называют Эдвардом. Мне сказали, что он, скорее всего, здесь.
Сара была поражена. К ней еще никогда не приходил сам Бартон Сомервилл. И зачем вдруг ему понадобился Эдвард? Да, для нее, конечно, Эдвард важнее всех на свете, но ведь он всего лишь референт одной из контор.
— Его здесь нет, — пролепетала она.
— Вижу, — угрюмо буркнул Сомервилл. — Не знаете случайно, где он?
— Он, кажется, пошел изучать завещания бенчеров Куинз-Инн для лорда Пауэрскорта.
— Что?! Завещания бенчеров? — прорычал Сомервилл. — Стало быть, этот Эдвард работает теперь на Пауэрскорта? А жалованье получает в Куинзе? Возмутительно! Мы с этим разберемся, барышня.
— Эдвард наверняка поставил в известность мистера Керка, сэр. Он очень щепетилен в таких вопросах.
Бартон Сомервилл фыркнул, хлопнул дверью и, гневно сопя, потопал вниз.
Саре стало не по себе. Эдвард не говорил, что поручение лорда Пауэрскорта секретное, но вдруг у него будут из-за нее неприятности? Беспрестанно поглядывая в окно, она увидела, как привратник в форменном сюртуке тащит в суд груду документов, и у нее засосало под ложечкой. А Эдвард придет еще так не скоро!
Два дня спустя Пауэрскорт сидел в нижней гостиной на Манчестер-сквер. Через десять минут должна была прийти Кэтрин Кавендиш. А доктору Кавендишу сыщик отправил письмо с просьбой принять его в кабинете на Харли-стрит.
Заглянула леди Люси.
— Фрэнсис, любовь моя, тебе это понравится! — весело сообщила она.
— Есть новости?
— Есть. В девичестве миссис Кэтрин Кавендиш звали Кэтрин Чедвик. Она была танцовщицей, выступала в театре «Альгамбра», театре герцога Йоркского, а потом в клубе любителей крикета «Услада джентльмена». На сцене «Альгамбры» она, по слухам, солировала, была, так сказать, примой кордебалета.
Мозг Пауэрскорта тут же заработал, выстраивая версии. Чем выделялась среди других танцовщиц эта прима и почему ее хореографическая карьера скатилась от балета до варьете?
— Господи помилуй! Вот уж не думал, Люси, что кто-то из твоих родных вращается в столь пикантном обществе.
— Да нет, — рассмеялась леди Люси, — с богемой они не знакомы. Эти сведения я получила от миссис Трубы.
Пауэрскорт изумленно поднял брови.
— Ты ее знаешь, Фрэнсис. Миссис Трубой за глаза называют миссис Смит, она живет через дом от нас. Ее сын учится в одном классе с Томасом, а муж — довольно известный врач, наверное, принимает пациентов где-нибудь на Уимпол-стрит или на Харли-стрит. Он знаком с доктором Кавендишем, а про его супругу говорит, что она просто прелесть.
— А миссис Смит не говорила тебе, что у доктора Кавендиша проблемы со здоровьем и он вскоре покинет наш бренный мир?
— Об этом я не слышала.
Раздался звонок. Миссис Кавендиш оказалась стройной темноволосой женщиной в длинном сером платье. У нее была гибкая худощавая фигура с необычайно тонкой талией и яркое красивое лицо. Несмотря на то что она недавно потеряла любовника, серые глаза искрились дерзостью, а губы словно звали к поцелую. Пауэрскорту вспомнился забавный, хотя и несколько вульгарный критерий красоты, который он когда-то услышал от одного беспутного офицера в Индии, в Симле, летней резиденции британских властей. Критерий этот основывался на поэтической строчке о Троянской войне, разразившейся из-за прекрасной Елены, «чей дивный лик тысячу кораблей пустил по морю и спалил гордые стены Илиона». Красавиц Симлы на мужских офицерских вечеринках оценивали по этой шкале, и одной восхитительной леди, помнится, присудили семьсот пятьдесят морских судов. Ее рекорд продержался до последнего в сезоне бала во дворце вице-короля Индии. Миссис Кавендиш в той игре, несомненно, получила бы высокие очки. Ну а всему танцевальному ансамблю прелестных «услад» во главе с такой солисткой полковые арбитры присудили бы, должно быть, целый флот.
— Спасибо, что пришли, — учтиво встретил гостью Пауэрскорт.
Миссис Кавендиш молниеносно оценила обстановку и стиль дома, и дерзкий блеск в ее глазах тут же потускнел.
— У вас очень мило, лорд Пауэрскорт.
Он перешел к делу:
— Боюсь, миссис Кавендиш, мне придется задать вам несколько вопросов о мистере Донтси.
— Задавайте, — не смутилась она. — Я ж знала, что мы не про политику на Балканах будем беседовать.
Пауэрскорт вежливо улыбнулся:
— Когда и где вы познакомились, миссис Кавендиш?
— С мистером Донтси? Месяца два назад, в приемной моего супруга. Муж закрутился допоздна, как часто бывает у врачей. Алекс, то есть мистер Донтси, в тот вечер был последним пациентом, а я сидела, ждала возле кабинета, потому что мы с доктором уже опаздывали на вечеринку. С Донтси мы тогда просто поболтали, ну вот как сейчас с вами. — Сказано это было весьма вызывающе.
— И после той беседы все и началось, миссис Кавендиш? Регулярные встречи, свидания?
— Мистер Донтси был такой ми-илый… Он часто приглашал меня на ланч, и это всегда была роскошная еда с дивными винами. В винах он разбирался изумительно, обожал все эти чудесные дорогие сорта, которые так красиво называются: «Шато Тур де Бланш», дивный сотерн, вы знаете, «Шато Флёр Кардиналь», «Лез Амурёз», «Шасань Монраше».