Исподволь наблюдая на Галактионовой, Бирюков старался уловить в выражении ее лица, в жестах, в интонации голоса оттенки фальши или боязливой скованности. Однако Юлия Николаевна вела себя так раскрепощенно и открыто, что создавалось впечатление, будто она внезапно вырвалась из длительного заточения на волю и упивается неожиданно свалившейся на нее свободой. «Похваставшись» вначале ажурными колготками, Галактионова при дальнейшем разговоре словно забыла о своих привлекающих внимание мужчин прелестях. Во всяком случае, вульгарно не выпячивала их, а если слегка и кокетничала, то это выглядело естественной реакцией в разговоре с мужчинами симпатичной женщины, прекрасно знающей, что она недурна внешностью.
Когда Лимакин записал необходимые показания и попросил Галактионову перед тем, как подписать протокол, прочитать его содержание, Юлия Николаевна, взяв авторучку, беспечно сказала:
— Вот еще, стану тратить время на такой пустяк.
И лихо расписалась в указанных следователем местах.
— Время — деньги? — шутливо спросил ее Лимакин.
— А как вы думали…
Галактионова попрощалась. Уже от порога, обернувшись, глянула на Бирюкова:
— Заходите, Антон Игнатьевич, в гости. Своими глазами убедитесь, что заинтересовавшая вас моя потеря цела и невредима. А о Казаринове, если захотите, могу рассказать еще тысячу и одну историю.
— Спасибо, — ответил Антон. — Криминальные истории предпочитаю слушать здесь.
— Здесь у вас казенно… Что касается криминала, я все до конца выложила.
После этого улыбнулась и вышла. Бирюков встретился взглядом со следователем:
— Какое впечатление?
— Потрясающее!.. Удивительная метаморфоза произошла с Юлией Николаевной. Она, похоже, не чувствует за собой ни малейшей вины.
— Хоть что-то фальшивое уловил?
Лимакин крутнул головой:
— Ничего! Или Галактионова «простая здоровая баба», или великолепная актриса, загубившая в торговле свой талант.
Получив от следователя Лимакина поручение отработать версию по дачному поселку, Слава Голубев стал частым гостем в Родниково. Перво-наперво, несмотря на возрастную разницу, он сдружился здесь со сторожем Александром Григорьевичем Донцовым — человеком не по годам энергичным, общительным и радушным. Бывшая профессия газетного фоторепортера выработала у старика зоркий глаз и прекрасную память на события.
По шутливому выражению самого Донцова, была у него и профессиональная привычка: «Ни дня — без рюмки!» Объяснял он это многолетней необходимостью постоянно поддерживать творческий тонус, так как распространенное в застойные годы газетное славословие сплошь и рядом заставляло идти на сделку с собственной совестью. Поскольку с «тонизирующими» напитками в нашей державе с наступлением перестройки возникла напряженка, то старый репортер, будучи от природы народным умельцем и врачевателем, изобрел свой метод приготовления «турахтина». Иными словами, фруктово-ягодных настоек. В зависимости от применяемого сырья «турахтин» получался разного цвета, но с одним и тем же терпко-кислым вкусом, от которого не только вязало во рту, но и скулы сводило. Однако градусы были, как говаривал сам изобретатель: «В соответствии с ГОСТом. В одной бутылке — шестнадцать, в двух — тридцать два».
Приняв на душу бутылочку, Александр Григорьевич любил «потурахтеть», то есть повспоминать репортерскую молодость. Забавных случаев в его памяти сохранилось великое множество, но самым наболевшим из них был, как в конце пятидесятых годов он фотографировал приезжавшего в Новосибирск Никиту Хрущева и от волнения не захватил в кадр стоявшего рядом с вождем первого секретаря обкома. Секретарь настолько разобиделся, не увидев на снимке собственного лица рядом с хрущевским, что буквально на следующее утро после публикации в вечерней газете Донцов «вылетел из штата редакции без выходного пособия».
Творческий тонус Голубева в допинговых вливаниях не нуждался. Сидя за столом на открытой верандочке небольшого дачного домика фоторепортера, Слава символически пригублял стакан с «турахтином» и поглядывал искоса на двухэтажный терем Виноградовых, расположенный по соседству с донцовским участком. Обычно, когда Слава наведывался в Родниково, дача Виноградовых пустовала. На этот же раз возле небольшой цветочной клумбы копошился одетый в старомодный парусиновый костюм лысый старичок с венчиком белых волос на затылке. Голубев сразу узнал одесского портного Химича. Стараясь ненавязчиво переключить разговор с Донцовым от воспоминаний о давних временах ко дням не так далеким, Слава терпеливо дослушал монолог старого репортера о том, как его уговорили вернуться в штат редакции после «загремевшего» на пенсию обидчивого секретаря, и осторожно спросил:
— Григорьич, что за старик на даче Виноградовых копается?
— Лазарь Симонович, отец потерявшейся Софии. Дедок прижимистый, но умный, — ответил Донцов, наполняя из графинчика свой стакан. — И потурахтеть любит не хуже меня, грешного. Недавно вечерком мы с ним бутылочку на двоих засветили, так Лазарь мне до первых петухов заливал арапа про знаменитые одесские катакомбы, где в Отечественную войну он то ли прятался от немцев, то ли воевал с ними…
— Так и продолжает старик жить у бывшего зятя? — воспользовался паузой Голубев.
— По секрету мне шепнул в тот вечер: «Пока не отыщу Соню, никуда не уеду».
— Не верит, что дочь сбежала с любовником?
Донцов отпил половину стакана и ловко кинул в рот переспевшую садовую клубничину. Почмокав ею, заговорил:
— Кроме самого Максима Вольфовича Виноградова из наших дачников никто в это не верит. Понимаешь, друг мой Слава, София Лазаревна была не из легкомысленных женщин. Озорной возраст она пережила. К тому же из-за полноты выглядела старше своих лет. Какому дураку, сам подумай, нужна в любовницы такая бабища?..
— Откуда же миф о любовнике появился?
— Телеграмма да письмо из Красноярска ложную картинку нарисовали. А до того и сам Виноградов считал, что его супругу или в Новосибирске убили, или где-то здесь, между поселком и железнодорожной платформой. Максим Вольфович — мужик гениальный! Он бы этот уголовный клубок размотал, если б ему мозга на ревность не развернули.
— Кто?
— А бог их знает.
— Как между собой Виноградовы жили?
— Нормально. Дача стараниями Софии Лазаревны содержалась, а Максим Вольфович появлялся здесь, как ясное солнышко, изредка. Человек он крайне занятой. Теперь почаще стал бывать, но хозяйство, в основном, ведет Лазарь.
— Давно, Григорьич, с Виноградовым знаком?
— С первого дня организации нашего поселка. В правлении садоводческого товарищества мы с ним состоим. Когда начинали здесь дачное строительство, я свои газетно-репортерские связи использовал, Максим Вольфович — свои. Он тогда работал на станции технического обслуживания «Жигулей». Ну, а там связи всегда были железные! Иной раз, бывало, дойду до самого высокого областного начальства, чтобы раздобыть, скажем, те же трубы для водопровода. Начальство на моей заявке пишет отделу снабжения строгое указание: «Отпустить!» Прихожу к снабженцам, те со смехом говорят: «Сходи с этим указанием в туалет». В таких случаях за дело брался Виноградов, и через день к поселку подкатывала «Колхида» с полным прицепом труб. Видал, какая система в нашем королевстве?..
— Система — ниппель, — сказал Голубев и опять спросил: — Где теперь Виноградов работает?
— По-моему, в какой-то совместной с иностранцами фирме. Говорю, мужик он гениальный. На трех языках — английском, французском и немецком — запросто шпрехает, как вот мы с тобой по-русски турахтим. Часто по разным заграницам бывает.
— Сейчас поездки за границу в приличную копеечку обходятся. Это сколько же денег надо иметь, чтобы часто туда путешествовать?..
— Дело, как говорится, не в деньгах, а в их количестве, Фирма ему эти поездки оплачивает, да и сам Максим Вольфович не бедный. На днях по старой дружбе заглядывал ко мне с бутылкой итальянского портвейна. От души вечерок поговорили, что называется, о бурных днях Кавказа, о Шиллере, о дружбе, о любви. Порассказывал, как проклятые нами капиталисты живут. Там другая система. Нам бы хоть чуток от них ума перенять. Ну, а насчет стоимости заграничных путешествий говорит, что билет на самолет до Лондона сейчас стоит пятьдесят шесть тысяч. Это еще по-божески. Вот если будет сто тридцать тысяч, тогда летать придется реже.
— Слушай, Григорьич, а чего это у Виноградова фамилия и имя русские, а отчество вроде как у… претендента на пост российского президента? — заинтересовался Слава.
Донцов, отглотнув из стакана, улыбнулся.
— Наверное, как и у того, мама была русская, а папа — юрист.
— Сколько лет Виноградову?
— Дитя военной поры, по-моему, около пятидесяти.
— После исчезновения супруги не женился?
— Говорит, в ближайшее время не намерен совать голову в семейный хомут. Зачем ему при постоянных командировках жена? Это ж, считай, самая дорогая любовница. Дешевле переночевать с одноразовой молодкой. Заглядывал он недавно сюда с одной чудесницей. Увидела дачу и чуть в осадок не выпала: «Макс! У тебя здесь, ну просто зашибись, как хорошо!»
— Как та «чудесница» выглядит?
— Вылитая Венера Милосская, только что руки целые.
— На какой машине Виноградов ездит?