Квартира алениных родителей служила прекрасным продолжением этой невысказанной проповеди. Когда-то это была обычная обеспеченная интеллигентская квартира. Но сегодня выменянные на макулатуру тома Александра Дюма, стоящие на чешских полках (с портретами Высоцкого и Визбора, вставленными между стеклами), выглядели ненамного лучше составленного в сервант хрусталя, радужные блики которого играли на выпуклом экране телевизора «Рубин».
Впрочем, Антон только мельком глянул в родительскую комнату – девушка сразу увела его на васину половину. Пресловутый generation gap, видимо, проходил прямо между комнатами: здесь уже не было портретов русских бардов, зато со стены во всей красе львиной гривы своих дредлокс смотрел Боб Марли. В комнате царило запустение, обои были в пятнах от загашенных – случайно или нарочно? – подумал Антон, – бычков, а кассеты были свалены горой в углу. На диване лежал раскрытый том Кастанеды и полная пепельница окурков от «Беломора».
– Знал бы ты, как я ненавижу моего брата, – сказала Алена, бессильно опускаясь на пол.
– Может, дунем? – предложил сердобольный Антон, нашаривая в кармане початый корабль.
И они дунули. Разок, а потом другой. И тут Антона срубило.
Проснулся он от чудовищного звона. «Эфиопы, – невпопад подумал он, – тоже православные. И значит, это растаманский благовест». Тут он проснулся окончательно и понял, что звонят в дверь. Также он понял, что спал не раздеваясь, а Алены нигде нет. Матерясь, он пошел в прихожую и, зачем-то накинув цепочку, приоткрыл дверь, даже не спросив, кто там.
Пришедшие напоминали продолжение дурного сна – впрочем, не того, что снился Антону.
– Вася дома? – спросил один из них.
– Неа, – ответил Антон, размышляя, сколько секунд понадобится каждому из гостей, чтобы высадить дверь.
– А где?
– Хуй его знает, я за него не ответчик, – сказал Антон и по изменившемуся лицу собеседника понял, что сказал что-то не то, и потому добавил, пытаясь собраться: – а вы по какому делу?
– Он нам должен, – сказал второй.
– Да, я слышал, – вспомнил Антон вчерашний рассказ Алены, – 800 баксов, так?
– 900 уже, – сказал первый визитер, – мы его на счетчик поставили. Завтра будет 950.
– Не будет, – сказал Антон, сам на себя удивляясь, – он вам деньги велел передать. Типа расплатились с ним, все нормально.
Он постарался вспомнить какое-нибудь специфичное слово – «в натуре»? «базаров нет»? – но подумал, что вряд ли сможет его правильно употребить и решил быть немногословным.
Достав бумажник, он вынул оттуда девять купюр – почти все, что осталось у него от лериной щедрости – и показал их гостям.
– Другое дело, – сказал второй.
При передаче денег возникла заминка – Антон стал судорожно соображать, не надо ли взять с названных гостей расписки, те же заподозрили Антона в желании денег им не давать. В конце концов, дверь захлопнулась, Антон запер замок и подумал, что надо бы позвонить Алене на работу, сказать, что васины проблемы он решил. Но страшно хотелось спать, и он свалился на диван в родительской комнате, пытаясь вспомнить сон, от которого его оторвали. Снились ему семь человек, сидящих за большим круглым столом. Перед каждым стоял металлический кубок, а над головой каждого, подобно короне, вращалась его личная планета.
Легкость, с которой Горский разрешил «Дело о девушке-самоубийце», вселяла в Антона надежду, что и «Дело о кислотном овердозе» можно разрешить так же успешно. Так что сделанное неделю назад предложение Владимира упало на подходящую почву: заваривая чай в селезневской кухне, Антон обдумывал слова Альперовича о том, кому это могло быть выгодно. Вне подозрений оказывались Лера и Поручик, который, как понял Антон, не был в доле. С Лерой он уже говорил – и, по логике расследования, нужно было теперь встретиться с Нордманом. По счастью, у Антона сохранился буклет клуба «Ржевский», который он, сам не зная зачем, прихватил в офисе Владимира. Найдя контактный телефон, он набрал номер, решив, что даже если Поручика нет в клубе, ему скажут, где его искать. Трубка заговорила похмельным голосом Нордмана:
– Добрый день, это говорит автоответчик клуба «Ржеский». Наш клуб работает с пяти часов вечера до восьми утра. Сейчас он закрыт, и чтобы утешиться, вы можете прослушать новый анекдот о поручике, признанный лучшим анекдотом прошлого месяца.
Поручик Ржевский решил принять участие в подготовке референдума. Агитаторы сообщили ему новый лозунг: «Чтобы не стряслась беда, голосуй „нет нет да да“„. Ну, Поручик обрадовался, пришел к господам офицерам и говорит: «Господа офицеры! Мне тут новый каламбур сказали. Я дословно не помню, но речь там о референдуме. Короче, что-то вроде: «Чтобы не стряслась беда, суй свой хуй туда-сюда“.
Спасибо за внимание.
Под звук коротких гудков, Антон пытался вспомнить, в каком году был референдум и что за четыре вопроса на нем задавали. Вопросов вспомнить не удалось, что же касается даты народного волеизлияния, то Антон припомнил, что было это года полтора назад – как раз в том месяце, когда Никита привез из Амстердама двадцать марок кислоты и они устроили настоящий кислотный марафон в лучших традициях Кена Кизи и его Merry Pranksters. В конце концов они выяснили, что толерантность заметно возрастает, если принимать слишком часто: последние пять марок, можно сказать, пропали зря.
Когда вечером Антон добрался до Горского, Дима Зубов был уже там. Ни Алены, ни Олега не было, зато на столе лежал бумажный пакетик, про который Зубов как раз что-то объяснял:
– Одним словом – новая сильная вещь. Круто повышает интуитивный потенциал и дает очень яркие визуальные образы. На мой вкус – даже покруче кислоты будет. Ты ж известный психоделический гуру, должен оценить…
– Сколько стоит-то? – спросил Горский.
– Как говорили калифорнийские хиппи, – ответил ему Дима, – если ты считаешь, что можешь купить это, значит, ты не способен этим воспользоваться. – И без паузы добавил: – 40 долларов доза.
– Ого! – сказал Антон, но Горский показал ему на полку, где лежал приготовленный конверт с деньгами. Дима дал сдачу с полусотенной и уже собирался уходить, когда снова зашумело входное устройство. Через минуту в комнату вошел Олег.
Дима представился и протянул ему руку.
– Мы знакомы, – сказал Олег и руки не подал, а вместо этого кивнул Горскому и сказал: – Это он, я его узнал.
– В каком смысле – узнал? – спросил Дима, – мы, что, в «LSDance» встречались?
– Нет, на лестнице в доме Милы Аксаланц.
– Кого? – спросил Дима. По всем правилам жанра он должен был побледнеть, но он даже не изменился в лице.
– Девушки, которую ты убил, – начал было Олег, но Зубов перебил его:
– Ты что, охуел?
Горский попытался изобразить рукой примиряющий жест и с интонацией Кота Леопольда сказал:
– Ребята, давайте только не будем ругаться. Антон вот нам косячок смастерит, а мы пока побеседуем.
– Косячок – это дело, – сказал Зубов и плюхнулся на диван. Олег сел в кресло, а Антон устроился рядом с Димой и начал забивать.
– Понимаешь, – спокойно объяснил Горский, – мы тут на днях с Аленой Селезневой вспоминали ее одноклассницу, Милу Аксаланц. Они, как ты знаешь, играли в такую игру, типа всяких толкинутых игрищ… про Семитронье. Алена тебе рассказывала.
– Ну, – кивнул Дима.
– Дело в том, что кроме них только ты один знал всякие детали – имена, то-се… А Мила перед тем, как… – Горский помедлил, ища подходящее слово, – перед тем как перекинуться, успела Олегу сказать, что у нее только что был Дингард. А Олег как раз тебя встретил на лестнице…Ну, вот я тебя и хочу спросить: чего тебе от девушки надо было? Уж не секса же в самом деле.
Антон подивился тому, как Горский вел беседу: словно вина Зубова уже установлена, да и не вина это вовсе, а так – действие, не подлежащее моральной оценке и интересное только с точки зрения мотивации.
Дима пожал плечами.
– Да ты сам все понимаешь. Ты же гуру, ты должен понимать. Когда мне Алена рассказала про это дело, я страшно возбудился. Ты прикинь: это же галлюциноз! Галлюциноз безо всяких веществ, крутейшая вещь. Вот если тебе кто-то хороший трип рассказал, ты чего хочешь? Вещество такое же попробовать и такой же трип словить, так? А тут – что делать? Поскольку это девка – ее надо трахнуть. С Аленой тогда все обломилось, она меня два месяца мурыжила и так толком не дала… то есть дала, но потом уже, когда она этим Семитроньем вовсе не занималась. Неинтересно было, обычный перепихон.
Антон протянул Олегу косяк, тот прикурил его и передал Диме. Затянувшись, Зубов продолжил:
– И я решил, что если Милу эту самую трахнуть – то тогда вставит по-настоящему. Представляешь, ты ее ебешь, а она в это время в Семитронье… – и он захохотал.
– А не жалко… – начал Олег, но Дима перебил его:
– Конечно, жалко. Столько усилий – и все зря. Уж сколько ее обхаживал, чего только не придумывал – звонил, писал мелом на лестнице всякие глупости, просто как школьник… на секс развел – а все равно: не вставило. Меня от этого, собственно, и злость забрала: просыпаюсь утром, лежит девка подо мной и ни хуя не понимает, как ее наебали… может даже, что выебли, не понимает. Ну, я ей и велел глаза открыть. А как она меня узнала, пришлось съебывать. – Он еще раз затянулся и сказал: – Трава ваша, кстати, совсем не цепляет.