- По-моему, я знаю, что ждет нас, - сказал Эл Макки, наблюдая, как рыжая девица шести футов ростом в дорогих джинсах и свободной блузке шествует к двери с табличкой "Подбор актеров". Может после отставки ему удастся получить место охранника? Может ему надо подать заявление? В тот же момент еще одна огненноволосая красавица скользнула, как гепард, перед их машиной, улыбнулась смертельно худому детективу и вошла в ту же дверь. Может ему подать заявление в охранники сегодня же? Наплевать, сколько им платят!
Внутренний вид здания разочаровывал меньше, чем внешний. По крайней мере на стенах здесь висели плакаты с рекламой фильмов: некоторые старые вычурные и тщательно разрисованные, некоторые новые - яркие, бросающиеся в глаза. Рекламы известных фильмов, которые студия выпускала на протяжении трех поколений. Некоторые напоминали про покойных звезд, которых Эл Макки почти забыл. Некоторые рекламировали звезд сегодняшнего дня. Но за исключением плакатов, здание ничем не отличалось от офисов других фирм, принадлежащих гигантской корпорации. Эта студия была лишь одной паучьей лапкой, хотя, если говорить начистоту, самой известной.
Еще один охранник направил их на третий этаж (Там не было даже лифта. Они что, издеваются? Даже в полицейских участках есть лифт!), где они обнаружили вместилище власти - кабинеты покойного Найджела Сент Клера, холостяка и бонвивана, президента фирмы. Его имя уже убрали из стеклянного указателя кабинетов рядом с лестницей. К концу недели его имя исчезнет с бланков. На стоянке его имя закрасили через 26 часов после того, как его вскрыл и осмотрел паталогоанатом, а затем переслал в похоронное бюро. (Говорили, что здесь ценится место на стоянке, а не доступные девицы).
Похороны Найджела Сент Клера проходили по высшему разряду. Его некролог написал сценарист-лауреат Оскара. Его продекламировала актриса, тоже лауреат Оскара, дабы тем самым опровергнуть жалобы, что студия Найджела Сент Клера редко снимала женские фильмы. Похоронную церемонию подготовил режиссер, также получивший Оскара. В дополнение к пришедшим на похороны самым известным в индустрии кино людям, режиссер догадался нанять трех "плакальщиков" из Актерской гильдии - двух женщин и одного мужчину того типа, которые включали фонтаны слез в ту же секунду, как раздавалась команда "Камера! Мотор!"
Известные посетители похорон съехались со всего света. Найджела Сент Клера очень любили, он возглавлял многие гуманные начинания в мире киноискусства. Он лично придумал и организовал "Банкет на Беверли Хиллз в помощь голодающим всего мира" по две тысячи долларов за приглашение. Две кинозвезды в горностаевых манто ввезли на тачке черную икру. Советский консул прислал приветственную телеграмму, в которой говорилось, что покупка такого количества икры исправила положение, испорченное с начала афганской войны, когда "ястребы" били ящики с русской водкой. Найджел Сент Клер был также в первых рядах движения в защиту свободы творчества, не говоря уж о многочисленных ужинах под девизом "Спасем дельфинов". Однажды он устроил в своем трехакровом поместье прием, на котором одновременно демонстрировались научные фильмы Жака Кусто и известные фильмы, поддерживающие гарантии Первой поправки к конституции. Было очень занятно нюхать кокаин и глядеть, как на одном экране Жак Кусто показывал на что-то рукой, и это заставляло переводить взгляд налево, на другой экран, где Линда Лавлейс со своим насморком натирала мозоли на гландах, массируя языком восьмидюймовую волосатую салями, в самом знаменитом и кассовом фильме в защиту свободы творчества, за которую ратовал Найджел Сент Клер.
Поэтому его жизненный путь был безупречен. О его достижениях говорили от Малибу до Сент-Морица, понижая голос в полумраке горящих свечей и запивая минеральной водой наркотические таблетки. То, что кто-то захотел убить такую порядочную личность, было выше человеческого понимания. Разве он не олицетворял само сострадание? Он первым публично потребовал амнистии для другого Настоящего Удачника, босса киностудии, которого какой-то раздраженный брюзга обвинил в растрате студийных денег. Окружной прокурор смог доказать всего лишь кражу жалких ста тысяч долларов. И за это его выгнали с работы! Люди ДЕЛА были потрясены. Взбешены. В деловых газетах печатались статьи, в которых они давали волю своему гневу. Абсолютно возмутительным было то, что такого парня отдали под суд за какие-то сто штук! Человека, который мог попасть в "Бистро", не заказывая предварительно столик!
Голливуд устраивал приемы в честь бывшего могула. Он стал чаще бывать у психотерапевта, который обещал судье, что его пациент в течение нескольких месяцев избавится от своей печальной привычки. Вскоре все шесть знаменитый ресторанов пускали его без предварительного заказа. Метрдотели французы и итальянцы - стали драться за его внимание, обзывая друг друга лягушатниками и макаронниками. Каждый хотел заполучить его к себе. Им наплевать, что он крадет столовые приборы! Он стал известнее Клинта Иствуда. Его любили больше, чем Багдадского Вора.
Его сделали президентом на студии, более крупной, чем та, с которой его выгнали. Он стал голливудской сказкой, сделавшейся былью. Тем материалом, из которого делались фильмы. У людей кино в его присутствии навертывались слезы на глаза. Мужчины и женщины целовали его с сочувствием и состраданием.
В каком-то смысле все это было создано Найджелом Сент Клером, когда на бульваре Сансет заблудшего могула грубо выдернул из собственного "роллс-ройса" не кто иной, как Бакмор Фиппс, услыхавший от подружки из офиса окружного прокурора, что тот подписал ордер на арест сей знаменитой персоны, и что копа, его арестовавшего, могут показать по телевидению. После того, как тем же вечером его выпустили на свободу под залог, именно Найджел Сент Клер быстро организовал вывоз падшего коллеги из полицейского участка и начал крестовый поход, дабы спасти его от неминуемого срока в тюряге.
Найджел Сент Клер лично предложил председателю совета директоров решение проблемы: как не позволить ручонкам бывшего могула вновь дотянуться до вожделенной банки с вареньем. Это реальный план, согласился председатель совета директоров, хотя и признался в личной беседе с Найджелом Сент Клером, что с удовольствием поджег бы стервеца, а потом утопил бы его в самом глубоком месте океана. Что и случилось бы, поскольку и председатель совета директоров, и Найджел Сент Клер знали, что у стервеца отсутствует не только честность, но и мозги, и талант, и лояльность, и предприимчивость, и вообще ему надо вести себя прилично, а не то его выживший из ума дедушка (отец председателя совета директоров) лишит этого мерзавца наследства и ему придется жить на пособие, как какому-нибудь ниггеру.
Это была, как все знали, деликатная проблема, учитывая, что практически каждое воскресенье "Лос-Анджелес Таймс" печатала злобные статьи о том, как студии, получавшие сотни миллионов от проката кинофильмов, ни разу не заявили даже о грошовой прибыли. (Ну и что из того, что студийные бухгалтеры заказывали красные чернила для записи убытков десятигаллонными бочками?) Выходит, теперь этот стервец - сынок председателя совета директоров - должен сесть, как какой-нибудь нищий, укравший колпак с "мерседеса"?
И не Найджел ли Сент Клер, этот Генри Киссинджер ДЕЛА, придумал вполне осуществимый план для председателя совета директоров? Для паршивого вороватого мерзавца существовало только одно средство: посадить его так высоко в студийной иерархии, что он просто не сможет воспользоваться своими липкими лапами. Чтобы украсть большую сумму, ему придется пройти через цепь других пиратов и мошенников, и многие из этих старых воротил были слишком тертыми, чтобы позволить ему отрезать кусок от их пирога. План был блестящий.
Поэтому именно Найджел Сент Клер, в большей степени, чем кто-либо другой, был Создателем звезд в ДЕЛЕ. После того, как публика увидела, к каким результатам привела дипломатия Найджела Сент Клера, некоторые служащие других студий начали надеяться, что обнаружатся их растраты.
Найджел Сент Клер открыто доказывал, что его кузен заслуживает прощения. В конце концов, именно его кузен имел смелость организовать в Голливуде банкет с требованием импичмента и тюремного заключения для этого мошенника Ричарда Никсона. А теперь Найджел Сент Клер не был даже именем на асфальте. Между прочим, когда Мартин Уэлборн с Элом Макки вошли в его бывшую приемную, его бывшая секретарша стояла у окна и наблюдала, как сонный студийный маляр вписывает на стоянке новое имя.
Она вздохнула и промокнула сверкающую каплю на щеке, когда Эл Макки показал полицейский жетон и попросил разрешения поговорить с Германом Сент Клером Третьим, новым временным главой киностудии.
- По-моему, мы уже рассказали тем другим детективам все, что знаем, сказала она, возвращаясь к своему столу, чтобы высморкаться в бумажный платок.
Она была в самом подходящем для замужества возрасте, с задом, напоминающем арбуз, и глазами оцелота. Она была очаровательна.
- Дело передали нам, - сказал Эл Макки. - Извините, но мы обязаны еще раз поговорить со всеми.
- Это очень печально, - сказала секретарша. - Вот уже много дней подряд я не могу уснуть. Мы все любили старого мистера Сент Клера. - Затем она быстро добавила, - Не то, чтобы мы не любили нового мистера Сент Клера так же, как и старого... Просто... невыносимо видеть, как на стоянке закрашивают его имя. Сразу понимаешь, что его могло вообще не быть. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Да, это трагично, - сказал Эл Макки, заметив табличку на столе с ее именем - Тиффани Чарльз - и вспомнив, что ее телефон записан в рапорте Шульца и Саймона.
- Ну, наверное, такова жизнь, - сказала Тиффани Чарльз в то время как Мартин Уэлборн оглядывал довольно скромную приемную, увешанную фотографиями ныне покойных и здравствующих Сент Клеров - больших и маленьких студийных боссов.
Тиффани Чарльз вынула из ящика стола инкрустированную драгоценными камнями шкатулочку, проглотила две таблетки успокоительного, запила их минеральной водой и сказала:
- Я могу придумать только одну еще более печальную вещь: это если из тротуара на бульваре Голливуд выломают вашу звезду.
Эта мысль заставила ее содрогнуться, но она представила себе двух огромных, потных рабочих, сексуально разламывающих кирками асфальт, и немного пришла в себя. Тогда она обратила внимание, что удлиненные печальные глаза Мартина Уэлборна становились чувственными, когда он смотрел прямо в глаза. Он был не очень старым - примерно такого же возраста, как папа Тиффани Чарльз, что само по себе уже возбуждало. И он был довольно рослым парнем с красивым телом. Интересно поглядеть на его ягодицы. Тиффани Чарльз испытывала слабость к моложавым пожилым мужчинам, таким как этот, и к огромным потным животным, которые действовали напрямую и никаких тебе заигрываний. Это ей напомнило о деле:
- А что случилось с другими двумя детективами? Их не ранили, не убили?
- Детективов ранят только в кино, - сказал Мартин Уэлборн, и его мальчишеская улыбка заставила Тиффани Чарльз почти позабыть больших потных животных.
- Кто вам делает зубы? - спросила она. - Они у вас великолепные.
- Господь бог, - сказал Мартин Уэлборн.
- Вы хотите сказать, что у вас настоящие зубы?
- Да.
- О-о! - сказала Тиффани Чарльз, разрывая сердце Элу Макки.
- Вернемся к покойному мистеру Сент Клеру, - сказал Эл Макки воплощение долга.
- Ну что же, - философски сказала Тиффани Чарльз, - нельзя же все время думать о прошлом. Мистеру Сент Клеру это бы не понравилось. Он говорил, что о тебе судят по твоей последней вечеринке.
Что было одним из последних прощальных слов Найджелу Сент Клеру в этом кабинете.
Когда их пропустили во внутренний офис преемника Найджела Сент Клера, Германа Сент Клера Третьего, двадцатипятилетнего выпускника Лос-анджелесского университета, имеющего множество мохнатых и длинных рук, он диктовал письмо своей стенографистке, Джильде Латур. Готовься не к стенографии, а к стено-графии и голо-графии, говорили ей, этот помоложе своего дяди Найджела.
Но одевались они одинаково. Между прочим, Герман Сент Клер одевался почти как Мартин Уэлборн. Он был похож на биржевого маклера из Пасадины. И у него был загар. Не тот поддельный загар от кварцевой лампы. Не тот, каким представляет себе остальная часть земного шара загар калифорнийский, а загар, о котором и не мечтал даже Джордж Гамильтон. У него был загар сильнее, чем получается, когда держишь у лица рефлектор, сидя на краю бассейна в самых верхних поместьях Трусдейл Истейтс, единственного места в Беверли Хиллз, где можно загореть по-настоящему. В дни немых фильмов Настоящие Удачники задумали отгородить Беверли Хиллз Великой стеной, но их планы сорвала остальная часть населения. Теперь из-за столпотворения проехать в Беверли Хиллз труднее, чем в центр Лос-Анджелеса, и только на вершине холма можно убежать от смога, который разъедает легкие, обжигает глаза и срывает больше игр в теннис, чем тысяча телефонных звонков от импресарио. И теперь давняя идея Великой стены не кажется такой сумасбродной. Почему так называемые лидеры общин всегда не слушают Настоящих Удачников до тех пор, пока не становится слишком поздно? Настоящие Удачники все время их предупреждали: Вьетнам, Тримайл Айленд. А Рональд Рейган? Он не мог попасть в "Браун Дерби", когда туда еще наведывались настоящие кинозвезды. Если бы они набрали кирпичей и сложили Великую стену, можно бы было хорошо загореть и на Беверли Хиллз, не забираясь на самую вершину, как вонючий калифорнийский кондор.
- Отдохни, Джильда, - сказал Герман Третий стенографистке.
Эл Макки не поверил своим глазам: в ней росту по меньшей мере девять с половиной футов, и она умеет писать письма? Страна чудес!
И офис был получше. Куча европейского антиквариата (здесь его называли восстановленная мебель), фотографии Германа Третьего с кинозвездами и государственными деятелями, несколько оригиналов рекламы картин, выпущенных студией и ставших киноклассикой, и целый лес раскидистых папоротников, бросающих таинственную тень на скульптурный подбородок Германа Третьего.
У могуленка было костоломное рукопожатие.
- Рад познакомиться. - Он радостно улыбался, заставив Эла Макки подумать, кто делает его зубы.
- Мы сожалеем, что вынуждены вновь задавать вам вопросы, - сказал Эл Макки, когда обоих детективов подтолкнули к восьмифутовой софе из мягкой серо-стальной кожи, напротив которой стояли два журнальных столика, сплошь покрытые киножурналами.
Один из них был открыт на объявлении во всю страницу жаждущей славы и обнаженной до пояса актрисы. Она была красавицей, но казалась несколько плоскогрудой. Эл Макки наклонился, чтобы получше ее разглядеть. Подпись под фотографией гласила: "Вы верите, что мне только десять?"
- Хорошая идейка, как вы думаете? - спросил Герман Третий.
Эл Макки посмотрел на Мартина Уэлборна. Жаждущей славы актрисе было всего десять лет.
Потом Эл Макки заметил два раскрытых тома размером с телефонный справочник, содержащие фотографии актеров и актрис. Дальше лежала книга поменьше с именами режиссеров и их импресарио с пометками на полях, которые, казалось, сделаны каким-то шифром.
- Надо знать слабости врагов, - подмигнул им Герман Третий, - если хотите договориться. Эй, а вы знаете Ральфа Вайзенхарта, он работает по убийствам в участке Беверли Хиллз?
- ет, - сказал Мартин Уэлборн.
- Кажется, не знаю, - сказал Эл Макки.