Праведное пламя поглотит даму,
Которая захочет бросить невинных в огонь.
Готовое к штурму, войско воспламенится,
Когда в Севилье увидят чудовищного быка.
Шесть дней будет длиться осада города,
Будет дана большая и тяжелая битва,
Трое сдадут город и будут прощены,
Остальных сразят огнем, все будет в крови.
Кто достоин раскрыть книгу сию и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее.
Во внутреннем дворе дома номер тридцать четыре по улице Сьюдад-Хардин епископ Магальянес нетерпеливо жал кнопку звонка на двери квартиры номер двадцать три. Темнокожий гигант в сутане держал над ним зонт, то и дело напряженно оглядываясь.
Наконец за дверью послышались шаги.
– Что вам угодно? – поинтересовался старик лет семидесяти во фланелевых брюках и клетчатой рубашке, опиравшийся на никелированный костыль.
– Артуро Антонио Брачо?
– К вашим услугам.
– Здравствуйте. Меня зовут Сесар Магальянес. Я прибыл из Ватикана с важной миссией. Мне хотелось бы с вами поговорить.
Хозяин дома впился глазами в епископский перстень на руке гостя.
– Монсеньор… Что же это я держу вас на пороге? Проходите, прошу вас.
Брачо провел гостей в маленькую гостиную, обставленную в соответствии с мещанскими вкусами пятидесятых годов, если не считать того, что место телевизора занимал большой орган. Все трое расселись вокруг стола, под люстрой.
– Вы завтракали? Не желаете ли перекусить?
– Нет, спасибо, – ответил Магальянес за двоих. – Извините за беспокойство, но в архиепископской канцелярии сказали, что вы поддерживали отношения с братом Зеноном Ункарой. Это правда?
– Очень давние отношения, что верно, то верно, – старик снял очки, держась за оправу, чтобы не запачкать стекла. – И очень близкие. Мы были добрыми друзьями… А я ведь даже на похоронах не был, здоровье не позволило. Вы расследуете его смерть?
– Вы давно познакомились?
– Страшное дело… – Брачо, которому уже приходилось общаться с духовными особами такого ранга, знал, что его задача отвечать на вопросы, а не задавать их. – Тридцать лет назад.
– Расскажите.
– Я тогда руководил хором церкви Святого Варфоломея, и, надо сказать, наш хор добился больших успехов… Нас даже пригласили в Ватикан на обсуждение реформы певческого канона. Приближался Второй собор, и, как известно вашему преосвященству, многие элементы литургии собирались «сделать проще для понимания».
– Продолжайте, – велел епископ, надеясь, что на его лице не отразилось глубочайшее презрение к так называемому собору.
– Во время той поездки в Рим мы с Зеноном и познакомились. Сначала дальше простого знакомства дело не пошло. Но вскоре мне захотелось взглянуть на одну старинную партитуру из библиотеки, и тогда мы сошлись поближе. Зенон навестил меня, как только переехал в Севилью вслед за своими любимыми книжками. Я уже вышел на пенсию, и свободного времени у меня было хоть отбавляй, так что мы начали общаться. Насколько это было возможно с таким человеком.
– С каким человеком?
– Зенон был очень замкнутым. Я предлагал ему поселиться у меня. Но он предпочитал оставаться в отеле, считал, что мы будем друг друга стеснять. А у меня ведь предостаточно места. Обстановка осталась еще от родителей. Я не был против, чтобы он сам выбрал себе комнату. Но Зенон всегда настаивал на своем. После долгих уговоров он устроил кабинет в бывшей спальне для гостей в другом крыле. Приходил туда почти каждый вечер со своими бумагами.
– В последнее время вы не замечали ничего странного? Никаких намеков на самоубийство?
– Говорю же вам, Зенон был очень скрытным. С годами это проявлялось все сильнее. Поначалу он заходил ко мне выпить кофе и поболтать. А потом стал открывать кабинет своим ключом, не ставя меня в известность. А если заходил, то все время молчал, будто воды в рот набрал. В последний раз мы виделись очень давно. Бедняга был сам не свой.
– Он никогда не говорил ничего необычного? Такого, что могло запасть вам в память?
– Да нет… Только жаловался иногда.
– На что?
– На то, что собственными руками загубил свою жизнь. В детали он не вдавался. Да я и не спрашивал.
Магальянес молчал. Он рассматривал возможности, просчитывал риски, переформулировал вопросы. И старался не смотреть в окно.
– Вы мне позволите осмотреть другие комнаты?
– Знаете, мне тяжело выходить из дома, в последнее время особенно… Но, если хотите, я могу дать вам ключ.
Старик достал из кармана большую связку ключей, украшенную золотистым брелоком, снял нужный ключ и протянул епископу.
– Квартира пятнадцать. Будьте как дома.
– Спасибо.
Вышколенный телохранитель догадался, что его хозяину не нужна компания, и остался на месте, неловко притулившись за столом.
Магальянес не стал брать зонт и пересек внутренний двор, не обращая внимания на дождь. У двери квартиры номер пятнадцать в его кармане ожил мобильный телефон. Епископ вставил ключ в замочную скважину и лишь тогда ответил на звонок.
– Слушаю.
– Ваше преосвященство? Это Амадор.
– Я вас узнал.
– Звоню сообщить последние новости. Вы можете говорить?
Многоквартирные дома не отличаются разнообразием планировки. Квартира номер пятнадцать не была исключением: из тесной прихожей открывалась дверь в стандартную жилую комнату со старым обеденным столом, одновременно служившим письменным, рядом стул с прямой спинкой и пирамиды картонных коробок, иные из которых доставали почти до потолка.
– Я вас слушаю. Говорите короче.
– Да, конечно. Комиссар Арресьядо выяснил происхождение анонимок. Их отправляли из магазина комиксов на улице Калатравы. Здесь, в Севилье.
– Немедленно туда. Держите меня в курсе. – Епископ даже не подумал поздравить верного помощника с долгожданным успехом. – Что-нибудь еще?
Магальянес не стал нагибаться, чтобы проверить содержимое коробок. Приподняв на одной из них крышку носком ботинка, он увидел именно то, что ожидал: разнокалиберные обрезки бумаги, совсем как в номере отеля.
– Сегодня утром мои люди схватили Альваро Тертулли. При нем нашли три чемодана. Если считать первый, из Майрена-де-Алькор, нам остается найти всего один.
– Вы хотите сказать, что нам остается найти еще один.
– Ну да…
– Вы не забыли, что сегодня последний день?
– Разумеется, нет, монсеньор… Я только…
– Где вы держите племянника Тертулли?
– В соборе, в Колумбийской библиотеке. Мы перенесли все наши операции туда.
– Заставьте его заговорить.
– Можете на нас рассчитывать.
– Буду рассчитывать.
И Магальянес прервал разговор, не дожидаясь дальнейших обещаний.
На столе лежали ножницы, дешевая авторучка и стопка писчей бумаги. Епископ наугад взял один лист и поднес к окну. На белой бумаге проступили слова, с силой нацарапанные ручкой.
Оконное стекло заливали струи дождя. То, что творилось в городе, все больше напоминало начало потопа.
столько лет храню прокл Адепты
защища книги расшифровать подлинное
послание зловещее послание
в зможно остановить их Рукопись Б
способствовать
в
Магальянес нисколько не удивился тому, что содержание предсмертной записки Ункары совпало с его выводами. В конце концов, ключевое слово было известно давно: Откровение в Слове. Разгадку надо было искать в Архиепископской библиотеке, но это могло и подождать.
За долю секунды, не успев додумать мысль до конца, епископ понял, в чем состоит истинный смысл существования Тайного Союза Защитников Церкви и какова его собственная роль в происходящем.
Оставалось только гадать, каким из двух возможных бедствий обернется этот день.
Серое небо.
Первое, что увидел Ривен, проснувшись от боли в руке на грязном каменном полу.
Новый день проникал в окна библиотеки дворца Сан-Тельмо мучительным для глаз белесым свечением.
Накануне парковщик уснул прямо на полу, абсолютно обессиленный. Теперь он смутно припоминал детали ночной экспедиции, затянувшейся дольше, чем простой переход из одного здания в другое. Загороженный стеллажом люк, длинные коридоры, чей-то неотвязный шепот и зловещие тени. Рядом стоял заветный чемодан.
В библиотеке Сан-Тельмо хранились старинные издания и документы, доставшиеся по наследству от всех до единого учреждений, успевших перебывать во дворце.
Ривен вскочил на ноги, отряхнул шинель, достал из кармана сигару. Сон совершенно не придал ему сил, зато прочистил мозги и помог определиться, что делать дальше.
Да пошел он куда подальше, этот Альваро Тертулли, старый болван со своей инквизицией, Тайными Кругами Высшей Магии, международным заговором с центром в Севилье, гребаной рукописью и дохлыми попами… И чокнутая лесбиянка по кличке Эрнандес пусть катится туда же. Скатертью дорога.
То обстоятельство, что он не помнит большую часть своей жизни, Ривена уже не беспокоило.
У него были чемоданы, и на этом стоило сыграть. И выиграть столько, чтобы больше никогда не скитаться по подъездам.
Парковщик, прихрамывая, вышел в вестибюль и отыскал тяжелые двери главного входа, по счастью, незапертые.
На улице все так же шел дождь.
Зайдя в первую попавшуюся телефонную будку, Ривен набрал номер службы спасения ноль-девять-один и попросил, чтобы его соединили с Главным полицейским управлением.
– Мне нужно поговорить с комиссаром Арресьядо, – потребовал парковщик.
– Подождите минуту.
Через несколько секунд в трубке послышался знакомый хрипловатый голос.
– Кто говорит?
– Ривен.
– Отлично. – Комиссар еле ворочал языком, словно пьяный. – И что же тебе нужно?
– У меня есть то, за что ты рвешь жилы вот уже который день. Согласен на обмен.
– Бог в помощь, – равнодушно отозвался комиссар.
– Да ты просто пьян, если думаешь, что я стану тебя уговаривать. Пока.
– Разумеется, я пьян. На что меняемся?
– На двадцать тысяч. Идет?
На этот раз Арресьядо ответил чуть быстрее, но все таким же скучным голосом.
– Согласен. Увидимся через два часа. Ты где?
– Нет. Я не могу раньше половины пятого. Шестнадцати тридцати.
– Хорошо, – неохотно согласился комиссар. – Но ты придешь туда, куда я скажу. В ресторан «Эль-Гальего» на улице Саладо.
– Ты угощаешь, приятель.
Ривен повесил трубку и отправился на университетскую стоянку искать краденый «Рено-5».
Позволив дождю смывать с его шинели библиотечную пыль, парковщик погрузился в мысли о пережитом за последние пять дней и о новых знакомых, которые, если разобраться, ровным счетом ничего для него не значили. И вдруг подумал: а что, если он прямо сейчас встретит Эрнандес?
Редкие прохожие в панике шарахались от компании омерзительных нищих, шагавших по улице Калатравы. В середине процессии шел сам Амадор.
Уродливые. Грязные, злобные, больные. С ними обращались хуже, чем с детоубийцами. Они жили в дерьме и питались отбросами.
Хотя в последний день года Севилья окончательно превратилась в обезлюдивший зачумленный город, нищие гордо вышагивали и заносчиво оглядывались по сторонам: пусть богатые неженки знают, чье время настает. Они фамилиары новой инквизиции, безымянные каратели, готовые пойти на все, чтобы выполнить приказ… Они ждали слишком долго, и вот миг торжества настал.
На двери «Дельты-99» висел амбарный замок. Бродяги колотили в дверь, стучали по стеклу витрины, но никто не отзывался.
– Закрыто. Похоже, никого.
– Так откройте, – распорядился Амадор.
Толстая старуха достала из кармана передника, надетого поверх пальто, отмычку и принялась возиться с замком, выставив внушительный горб. Бездомные собратья окружили взломщицу, скрывая от посторонних глаз. Через несколько секунд замок поддался. На то, чтобы справиться с щеколдой, ушло еще меньше времени.
Поводырь помог Амадору переступить через порог, остальные бродяги потянулись следом. Половина стаи не поместилась в тесной лавке и болталась на улице.
– Вот прилавок, дальше стойка с комиксами, тут еще боковая дверь, в подсобку, наверное, – рассказывал поводырь. – Похоже, она заперта изнутри. На полу валяется мужская одежда. Даже носки. Кому-то стукнуло в голову раздеться догола посреди магазина.
Амадор молчал.
Из-за двери в подсобку не доносилось ни единого звука.
Слепой чувствовал, что это вход в очередной тупик, но не хотел спешить с выводами. Он даже вообразить не мог, какая сила выступила на стороне Тайного Союза Защитников Церкви в борьбе с Магистрами Высшей Магии.
Нетерпеливая свора ждала сигнала хозяина, чтобы выбить дверь. Но Амадор повидал слишком много, чтобы всерьез поверить, будто обычные полицейские могут выйти на след Великой Ложи. Его отряд привык иметь дело с людьми, а не с высшими силами. У бродяг были кухонные ножи из нержавеющей стали, но в горнах магов плавились такие металлы, против которых были бессильны не только инквизиторы, но и сам Господь.
Слепой наконец отдал приказ, и дверь пала.
Амадор нисколько не удивился, когда потрясенный поводырь сообщил ему, что на полу, в луже запекшейся крови лежит голый обезглавленный труп с перевернутой пентаграммой на запястье.
Разрази меня гром.
Повторив про себя слова старинной божбы, Ривен усмехнулся: темное небо только что рассекла молния. Он как раз проезжал аллею, ведущую к центру для детей-сирот.
Вместо того чтобы ехать на стоянку, парковщик оставил машину около поля для гольфа, за слегка покосившимся строением, когда-то служившим раздевалкой. Чемодан лежал в багажнике; сообщать о нем Эрнандес и Альваро Ривен не собирался. Он решил немного выждать и смыться под каким-нибудь предлогом. Пожалуй, ему вовсе не стоило являться на эту встречу. Ведь решение было принято. Наверное, все дело было в простом любопытстве. И в деньгах, которых Альваро ему еще не заплатил.
Между деревьями уже виднелась башенка маньеристской часовни. Эрнандес ждала у входа на ажурной металлической скамье. Девушка сидела вытянув ноги и опустив голову. Она успела переодеться. Разбросанные по воротнику черного пальто золотистые волосы, казалось, делали мрачный день немного светлее. Услышав шаги, Эрнандес подняла голову и посмотрела на Ривена. Тот поймал ее взгляд и пожалел о том, что пришел.
– Привет.
– Где Альваро? – Девушка не поднималась с места, а Ривен остался на ногах.
– Заболел. Утром у него разболелось в груди, и мы здорово испугались. Пришлось искать в справочнике адрес больницы. Альваро сейчас там. Я хотела пойти с ним, но потом решила, что ты начнешь психовать, если не застанешь нас на месте.
– Ясно.
– Думаю, там ничего страшного. Знаешь, а я к нему привязалась. По-моему, он славный старик, а тебе как кажется?
– Вы нашли чемодан?
– Да. Он у Альваро.
– Я, конечно, тоже надеюсь, что с ним все в порядке. – Парковщик отвернулся от Эрнандес и облокотился о белую ограду. – Не хватало еще побывать в такой заварушке бесплатно.
– А ты? Достал чемодан? – Девушка встала, подошла к Ривену и положила руку ему на плечо.
– Ничего я не достал.
Ривен чувствовал на своем плече ее легкую, нежную и твердую руку и не смел повернуть голову.
– Я по тебе скучала, – голос женщины наполнился нежданной теплотой. Тем более нежданной, что прежде она говорила совсем иначе.
– Да что ты говоришь.
– Может быть, когда все это кончится…
Женщина обняла парковщика за талию и уткнулась лицом в его мокрую шинель.
Он и так потерял слишком много времени.
– Альваро поехал в больницу на «Пассате»?
– Да. – Эрнандес обиженно отстранилась.
– А как же ты сюда добралась?
– На такси. – Ее голос сделался совсем далеким.
Ривен сунул руку в карман.
Он отчаянно жалел о том, что пришел на эту встречу.
Эрнандес пятилась назад, а из-за ограды бесшумно выступали нищие. Еще одна партия пересекала аллею. Ривену вдруг показалось, что он смотрит кино: просвет между стволами, листва в каплях дождя, женский голос. Не хватало только музыки, ласковой и протяжной, с кельтскими мотивами.
Кособокий нищий с кухонным ножом бросился на парковщика. Ривен размахнулся и изо всей силы воткнул лезвие в грудь нападавшего. Нож вошел так глубоко, что ему пришлось упереться в тело ногой, чтобы вытащить оружие.
Но даже этот удар не помог ему выплеснуть и тысячной доли ярости на Эрнандес.
Ривен поискал девушку глазами и обнаружил на стоянке в конце аллеи, но убивать взглядом он не умел.
Засмотревшись на Эрнандес, парковщик пропустил удар в пах, к счастью, довольно слабый, от пожилой панкушки, и не успел уклониться от руки вонючего старика с подведенными глазами, скользнувшей ему под шинель. Разом отшвырнув обоих, Ривен увидел, что нож старика обагрен кровью. Боли не было. Парковщик освободил себе путь к отступлению, пнув в живот подвернувшегося бродягу, и огляделся. Выигранных секунд хватило, чтобы убедиться: часовня полностью окружена. На этот раз нападавших было слишком много. Описав в воздухе дугу лезвием ножа, Ривен перепрыгнул через ограду. Там уже поджидал толстяк с остатками еды в седой бороде, но парковщик давно его приметил. Еще один взмах ножом. Девчонка лет пятнадцати в куртке, беспрестанно выкрикивавшая ругательства, швырнула камень и угодила Ривену в затылок. Тот понял, что пора спасаться бегством. Расчистив путь при помощи лезвия и армейских ботинок и напоследок отбросив метким пинком зазевавшуюся старуху, он метнулся к аллее.
Вот деревья.
А вот и боль в боку.
Ривен был крепче и сильнее своих преследователей и легко оторвался от них на довольно большое расстояние. Теперь у него появилось время ощупать бок и обнаружить, что пальцы перепачканы кровью. Вскоре нищие начали отставать.
Надо было пробираться к машине.
Ривен понимал, что с такой раной на своих двоих далеко не уйдешь.
Ветки хлестали его по плечам и спине.
Бродяги, а с ними и Эрнандес, остались за деревьями.
Что ж, сказать по правде, он тоже будет по ней скучать.
Амадор назначил встречу в Апельсиновом дворике собора. Комиссар Арресьядо ждал на балконе, закуривая одну сигарету от другой. Рубашка и галстук пестрели пятнами от вина и блевотины; комиссар пил со вчерашнего вечера, и сырой промозглый день не принес ему никакого облегчения.
Сквозь легкую алкогольную пелену черный собор казался еще величественнее. Огромное, цельное, ушедшее в себя, ощетинившееся зубцами и башенками, залитое дождем здание возвышалось над городом, словно вечная крепость зла. Стены его были столь высоки и надежны, что мало кто догадывался о существовании собора в соборе, о страшной тайне, хранимой благочестивыми стенами. Давящий. Неуязвимый. Его называли пустой горой. Но демоническая сила, исходящая от собора, была сильнее мощи его стен.
Арресьядо, проживший в Севилье почти всю жизнь, вдруг с новой силой ощутил воздействие этой зловещей магии; возможно, виной тому были события последних дней и смерть Бенарке, но он, потрясенный, разбитый, лишенный собственной воли, завороженно взирал на собор и даже не заметил, как к нему вихляющей женской походкой подошел поводырь Амадора.
– Ты ко мне, комиссар? – спросил мальчишка, обнажив кривые зубы в бесстыдной улыбке.
– Ты у меня однажды напросишься пистолетом по морде.
– Уж я бы поиграл с твоим стволом. Жалко, что нас Амадор ждет.
С этими словами он развернулся и двинулся в сторону придела Покаяния.
Комиссар последовал за ним. Апельсиновый дворик – большая прямоугольная площадка под открытым небом, засаженная апельсиновыми деревцами, сейчас абсолютно мокрыми от дождя, похожими на призраки – был разбит на месте арабской мечети. В тысяча двести сорок восьмом году, захватив Ишби-лью, христиане устроили на этом месте кладбища. С тех пор оно источало скорбь.
Мальчишка отвел полицейского в закрытый для публики северный неф и воровато огляделся, дабы убедиться, что за ними никто не подглядывает. Внутри было зябко от скопившейся на стенах сырости; акустика собора превращала ленивое бормотание дождя в оглушительный рев.
За время существования собора его северному крылу довелось сыграть немало ролей. Теперь под галереями, на которых размещались часовни Святого Николая, Святого Мартина, Святого Георгия, Святой Екатерины Старой и Святой Екатерины Новой, располагались книгохранилище и залы Колумбийской библиотеки.
Следуя за молодым бродягой, по-хозяйски, словно собственный дом, обходившим собор, Арресьядо чувствовал, как пьяное возбуждение сменяется апатией и ленью. Он определенно бросил пить слишком рано.
Колумбийская библиотека, основанная младшим сыном мореплавателя Эрнандо Колумбом, нашла пристанище в стенах собора в тысяча пятьсот пятьдесят третьем году. Хотя в закрытом для посетителей хранилище вот уже который год шла нескончаемая каталогизация, исследователи предполагали, что оно содержит приблизительно восемьдесят тысяч томов, включая кодексы, рукописи и инкунабулы.
Главный вход в библиотеку охраняла старуха с застарелыми синяками на лице. За дверью было сумрачно и холодно; Арресьядо едва не налетел на тележку из супермаркета, набитую пожухлыми овощами, чей вид удивительным образом вписывался в пыльную и заброшенную атмосферу хранилища. Поводырь шагал дальше через вестибюль и научный зал; за ним располагался конференц-зал, где начиналась лестница, ведущая в архивы. Три смежных помещения в северной галерее заполонили нищие; они играли в карты, листали порнографические журналы или просто сидели на полу, тупо глядя перед собой; судя по всему, то, что они видели, вполне их устраивало. Амадор ждал гостя за пустым столом в маленьком кабинете. На этот раз он был очень серьезен.
– Здорово, комиссар. Есть что-нибудь новенькое? – слепой перестал обращаться к полицейскому на «вы».
– Ни хрена у меня нет, – комиссар тяжело плюхнулся на грязный стул с другой стороны письменного стола.
Разумеется, Амадор не мог видеть ни апатии во взгляде Арресьядо, ни черных кругов у него под глазами, ни пятен на одежде. Но, чтобы сделать выводы, ему с лихвой хватило голоса.
– Мы наведались в магазин комиксов. По твоей наводке, можно сказать. Правда, хозяину, предполагаемому автору наших анонимок, кто-то отрезал голову. Так что он был неразговорчив. – Слепой наконец улыбнулся. – Ты о нем что-нибудь разузнал?
– Ничего. Этот Пасиано Гомес был воплощенной нормой. Никаких проблем с законом. Никакого прошлого. Вообще ничего.
Амадор старался оставаться спокойным, хотя медлительные интонации легавого порядком его бесили.
– Этот парень был посредником, не более. Письма писал кто-то другой. Вы срочно предоставите мне список всех контактов Гомеса за последний месяц.
– Перебьетесь. Я же сказал, у него не было ни друзей, ни родственников. В свободное время он запирался в подсобке и теребил свой отросток. Где я тебе возьму этот список?
– В таком случае вы нам больше не нужны.
– Сам составляй свой список. Азбукой Брайля.
Будь рядом Романа Бенарке, она предупредила бы своего комиссара, что со столь опасным человеком следует разговаривать по-другому. Она призвала бы Арресьядо сохранять благоразумие. Будь она рядом…
Но комиссару давно надоело, что этот сброд обращается с ним как с мальчиком на побегушках. С этим пора было заканчивать; в конце концов, они его еще не купили.
В этот момент Арресьядо твердо решил не говорить Амадору об утреннем звонке Ривена.
– Вы не только перестали приносить пользу, но и утратили контроль над собой. Нам здесь такие не нужны. Убирайтесь.
Лишь мрачный взгляд юного поводыря и толпа нищих за открытой дверью не позволили комиссару ответить так, как ему хотелось. Он встал.
– И последнее, Арресьядо. У меня сложилось впечатление, что вы потеряли интерес к жизни; я даже догадываюсь почему. – Слепой говорил ровным голосом, четко выговаривая каждое слово. – Так вот: не вздумайте нас предать. Мы веками совершенствовали навыки, позволяющие напомнить любому человеку о том, как слаба и уязвима его плоть.
Комиссар был слишком раздосадован, чтобы по достоинству оценить угрозу.
Бредя к выходу под темными сводами собора, он не мог избавиться от чувства, будто позабыл что-то важное. Лучшим способом прогнать это мерзкое ощущение было утопить его в вине.
Ривен оставил машину с чемоданом в багажнике на Пласа-дель-Дуке, неподалеку от улицы Вулкана; он понятия не имел о том, что ждет его в мансарде, но это было единственное место, куда точно должен был наведаться Альваро. До встречи с комиссаром оставалось достаточно времени, и парковщику не хотелось идти на нее, не повидавшись напоследок со священником.
Ривен разрезал окровавленную майку ножом и перевязал кусками чистой ткани глубокую царапину на боку. К счастью, шинель не пострадала, и в ней можно было ходить по улице, не привлекая любопытных взглядов. Впрочем, даже центр города был практически пуст; еще один день в преддверии потопа. Проклятие конца года.
Улица Вулкана являла собой узкий проулок с разбитой мостовой между улицей Хоакина Косты и площадью Аламеда-де-Эркулес. В одном из расположенных на ней домов было два подъезда, жилой и овощная лавка; Ривен направлялся в соседний дом с единственным подъездом, непонятно зачем обозначенным цифрой 1.
Парковщик осторожно выглянул из-за угла, проверяя, не следят ли за домом, но то, что предстало его глазам, потрясло его сильнее любой очевидной опасности.
Ривен подумал, что ошибся улицей, но украшенная изразцами вывеска была слишком приметной. Улица Вулкана. Никаких других правдоподобных объяснений он так и не придумал.
В подъезде, где они провели три ночи у женщины по имени Алеха, размещалась аптека.
Об этом сообщала нарядная реклама в рамке из пробирок, градусников и прочих медицинских приспособлений.
Не долго думая, Ривен вошел в магазин.
– Что вам угодно? – поприветствовал его симпатичный толстяк лет тридцати пяти в белом халате и при галстуке.
– Прошу прощения, но разве в этом доме нет квартир?
– Вообще-то, нет. По крайней мере, уже очень давно. – У аптекаря с утра не было покупателей, он скучал и был не прочь поболтать.
– Насколько давно?
– Значит так: видите ли, я здесь работаю девять лет. А открыл аптеку еще мой дед, в тысяча девятьсот сорок восьмом году; что было в этом доме раньше, я не знаю. Моему бедному отцу все это досталось по наследству. В нем совсем не было коммерческой жилки, но что поделаешь. А потом и мне пришлось впрячься.
– А что на верхних этажах?
– Мы, собственно, торгуем не только лекарствами, но и всяким медицинским оборудованием. На втором этаже выставлены ортопедические товары. У нас есть специальный лифт для посетителей, которые не могут ходить. На третьем этаже лаборатория, а на четвертом склад. Если хотите, я могу показать.
Ривен был сыт по горло аптекарскими «видите ли» и «собственно» и не собирался поддерживать разговор. Он лишь озвучивал собственные мысли, ни к кому не обращаясь.
– Я был здесь три дня назад. Это был жилой дом, причем очень старый. Здесь жили шлюхи. Я даже ночевал в мансарде.
– Очень жаль… Вы, должно быть, ошиблись улицей.
– Дай бог, чтобы так оно и было, приятель.
Ривен покинул аптеку, не попрощавшись с хозяином, и остановился на тротуаре, чтобы еще раз прочесть название улицы и убедиться, что никакой ошибки нет.
Все это было форменным безумием.
Развернувшись, парковщик побрел к машине, очень медленно и осторожно, словно разом утратив веру в законы природы. У него сильно болел бок. И мучительно кололо в запястье.
Ривену казалось, что теперь его вряд ли сможет удивить хоть что-нибудь, однако, дойдя до улицы Трояна, он столкнулся с феноменом еще более странным, чем исчезновение целого дома.
По проезжей части бежала свора бродячих собак.
Городские власти давно позаботились о том, чтобы на улицах не осталось ни одного бездомного пса. Большая стая, преспокойно разгуливающая по центру Севильи, была явлением из ряда вон выходящим. Девять животных разных мастей и размеров, все как один без ошейников, держались по-хозяйски уверенно и казались предвестниками новой эры.
Ривен шел через мост к своему «Рено», а на скамейке на Пласа-дель-Дуке плакала молодая женщина с большой сумкой и ярким полосатым зонтом.
Женщина под полосатым зонтом быстро справилась со слезами. Такое случалось не в первый раз. С тех пор как Мигель Арсаль внезапно исчез, а пожилые родители отправили ее в Португалию на аборт, у нее то и дело случались приступы рыданий. По вечерам, когда, возвращаясь домой, она замечала целующуюся парочку в машине… По воскресеньям, и во все остальные дни недели…
Немного успокоившись, девушка поднялась со скамейки и пошла по улице Альфонса Двенадцатого к дому номер девятнадцать, в котором размещалась публичная библиотека. После Португалии ровным счетом ничего не имело значения. Она по-прежнему носила линзы вместо очков, по-прежнему ходила заниматься в библиотеку, чтобы не сидеть целый день взаперти под укоризненными взглядами родителей. Она забросила диету и думала о своей диссертации не больше, чем о недостающем куске головоломки из старого сна.
Библиотека оказалась закрыта, и девушка уже собиралась повернуть назад, но вспомнила, что идти ей некуда, и, поражаясь собственной смелости, прошмыгнула в полуоткрытую дверь служебного входа. Поднявшись по лестнице, она вошла в читальный зал.
За несколько ежедневных занятий она успела познакомиться с девятью библиотекарями, двадцать одним подсобным работником и даже с директрисой. Научилась обращаться с компьютером, ксероксом и наушниками в аудиозале. Привыкла прятаться от самой себя среди стеллажей и длинных столов и по привычке продолжала работать над диссертацией, хотя давно не чувствовала ни сил, ни желания ее защищать. Тем сильнее она удивилась, обнаружив, что зал совершенно пуст.
Девушка робко постучала в дверь с табличкой «Только для персонала» и уже хотела уйти, когда на пороге появилась знакомая сотрудница с пластмассовым стаканчиком кофе в руках.
– Привет, – кисло поздоровалась та.
– Привет, Мария. Слушай, вы что, уже закрылись? Дверь внизу была не заперта, вот я и…
– Мы сегодня даже не открывались. Но не беспокойся. Ты здесь своя.
– Я думала, вы только на праздники закроетесь.
– Выходит, ты ничего не знаешь?
– Нет. Я вчера приходила, и… – Девушка пожала плечами.
– Мы и сами только утром узнали, – сконфуженно призналась библиотекарша. – Настоящая катастрофа. Сейчас многие в отпуске, но… Я даже не представляю, как такое могло случиться. Когда мы утром пришли… Это то ли какой-то культурный террор, то ли колдовство. Во всех компьютерах стерты жесткие диски. Все дискеты и микрофильмы стерты. Все наши каталоги пропали. А главное, – Мария скорбно махнула рукой, – все книги переставили. Устроили настоящий хаос. С этого года у нас полтора миллиона экземпляров. Представляешь, что это такое: переставить столько томов?
У девушки случались дни, когда не было сил купить билет на автобус; она хотела сказать об этом, но промолчала.
Зазвонил телефон.
– Придется ответить. Меня здесь оставили на случай, если будут звонить из управления. Остальные разошлись, что делать, все равно непонятно. Только не уходи. Чувствуй себя как дома.
Девушка перестала думать о библиотечном бедствии через несколько секунд. Единственное преимущество депрессии заключается в том, что, погрузившись в собственные беды, мы перестаем замечать несовершенства окружающего мира.
Выбрав стол в дальнем конце зала, она прислонила полосатый зонтик к стене и достала из сумки тетрадь и две папки.
Материалы для диссертации, которые ей удалось собрать.
Двадцать второго января тысяча девятьсот девяносто восьмого года, когда Ватикан рассекретил архивы инквизиции, она училась в аспирантуре на факультете новой истории и готовилась писать диссертацию под руководством профессора Мигеля Арсаля, с которым у них случилась связь, сексуальная для него, любовная для нее и невидимая для остальных. Вскоре она получила приглашение от самого кардинала Йозефа Ратцингера и вошла в число первых семидесяти историков, допущенных к тайнам, хранимым церковью на протяжении многих веков. Однако если интерес большинства ее коллег не простирался дальше конца восемнадцатого века, наша аспирантка решила заняться эпохой более близкой и по времени и по теме своего диплома. И с изумлением обнаружила сообщение о немыслимых событиях, произошедших во Франции в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, через пятьдесят девять лет после того, как папа Пий Восьмой упразднил инквизицию. Доклад на девяти страницах без заголовка был подписан неким лионским священником П. Онфлером и, судя по всему, предназначался прелату римской курии кардиналу Дьеппу. На первых страницах была изложена краткая биография главного действующего лица, аббата Бульяна. Вышеназванный аббат родился в тысяча восемьсот двадцать четвертом году; будучи рукоположен в священники, еще до тридцати лет приобрел репутацию специалиста в одержимости дьяволом; провел бессчетное количество сеансов изгнания бесов, в том числе из знаменитой монахини Адель Шевалье, которая сделалась его любовницей, основал вместе с ней так называемую Церковь Искупления и предложил собственную доктрину спасения души. Согласно ей, невинные души должны были слиться с душами грешников при помощи нечестивых ритуалов, вроде смешения причастного вина с мочой и совокуплений с животными. Ходили слухи, что двоих сыновей Бульяна и Шевалье принесли в жертву. В тысяча восемьсот семьдесят пятом году аббата отлучили от церкви. Тогда же он познакомился с известным французским оккультистом Эженом Винтра, основателем секты кармелитов, которую возглавил после его смерти. Затем кюре в более цветистом стиле, приставшем скорее ловкому журналисту, чем серьезному биографу, поведал о грандиозном скандале, потрясшем французские оккультные круги: розенкрейцеры заподозрили Бульяна в том, что он проник в тайны Высшей Магии, и якобы даже заслали в его секту своих агентов. До самой смерти – приключившейся в тысяча восемьсот девяносто третьем году при обстоятельствах, которые и вправду можно было назвать странными – мятежному аббату казалось, что за ним следят. Онфлер завершил экскурс в историю непростых отношений эзотерических обществ своего времени весьма таинственной фразой: «Есть все основания полагать, что паши братья, верные последователи И., также предприняли определенные усилия, чтобы вырвать из рук Бульяна загадочную книгу, которой приписывают чудодейственные свойства». Девушка сразу догадалась, что И. означает «инквизиция». А из этого следовало, что, несмотря на буллу Пия Восьмого, положившую конец существованию зловещего ордена, он не исчез и продолжал тайком искоренять ересь. Впрочем, отец Онфлер не стал распространяться на эту тему. Покопавшись в архивах, студентка узнала, что и сам французский священник, и его адресат в римской курии вскоре скончались.
Девушка вернулась в Севилью, полная решимости сказать Мигелю о своей беременности, но тот куда-то пропал.
С тех пор она жила в перевернутом мире: в нем подлинные катастрофы казались заурядными неприятностями, а досадные мелочи приобретали катастрофический масштаб.
Библиотекарша, закончившая говорить по телефону, плюхнулась на стул рядом с читательницей.
– Я тебя отвлекаю?
– Нет, что ты. Я просто задумалась.
– Само собой, звонили из управления. Сообщить, что история просочилась в прессу.
– Ужас.
Обе замолчали, погрузившись в свои мысли. Через несколько минут библиотекарша снова заговорила:
– Только на то, чтобы правильно расставить книги, уйдет не один месяц, представляешь? Не говоря уж о том, что мы потеряли базы данных зала выдачи и региональных филиалов. С кучей книг можно распрощаться навечно…
Девушка кивнула.
Они еще долго сидели за столом, время от времени возвращаясь к обсуждению последствий библиотечного теракта.
Ни одной из них не приходилось слышать об Откровении в Слове.
Ривен стоял на перекрестке, ведущем к улице Саладо, дожидаясь, когда загорится зеленый. На этот раз он взял чемодан с собой.
Смеркалось. Дождь не прекращался.
Парковщик знал, что опаздывает на встречу, но чувствовал, что комиссар его дождется. Больше всего на свете ему хотелось избавиться от чемодана, получить деньги и исчезнуть.
Отыскать кабак под названием «Эль-Гальего» оказалось несложно. Дверь ресторана была закрыта, но на стук вскоре вышла официантка. Женщина лет пятидесяти, маленькая и хрупкая, но симпатичная и полная энергии. Бэйджик на кармане белой блузки возвещал о том, что ее зовут Амелия. Официантка молча провела Ривена через пустой зал и указала на отдельный кабинет; там ждал Арресьядо.
Полицейский сидел, навалившись на стол, и приканчивал вторую бутылку «Рибейро-Бланко». Перед ним стояла нетронутая порция осьминога. Остекленевшие глаза и рубашка в засохших пятнах говорили о том, что он пьет уже давно и стремительно теряет связь с реальностью.
– Кого я вижу, наш отважный боец! Присаживайся. Здесь нас никто не побеспокоит. И на время не смотри. Эта карга не закроет, пока я не уйду. За ней должок.
Официантка на мгновение обернулась на пороге кухни и послала легавому взгляд, полный обжигающей ненависти.
Ривен поставил чемодан на стул, а сам уселся на соседний.
– Выпьешь вина? Как видишь, я на тебя зла не держу.
– Что-то не хочется.
– Ты не подумай, сначала я действительно хотел тебя убить, но потом… – комиссар пожал плечами, – понял, что совсем не держу на тебя зла.
– Ты мне просто камень с души снял.
– Ведь, если так разобраться, ты кто – просто парень с ножом, в этой истории ты пешка… Знаешь, я вчера много об этом думал. Вспоминал. Обо всем… Как нашел Роману на полу… Что толку тебя винить… Тебе просто не повезло… Корни этой истории уходят очень глубоко…
– Ты деньги принес?
– …Что-то такое я пытаюсь уловить и все никак не могу… – он плеснул себе еще вина. – Сколько ни стараюсь… Проще всего…
Ривен придвинулся к столу и отставил бутылку, чтобы видеть глаза комиссара.
– Слушай, друг, ты не на приеме у психотерапевта и не с девочкой на свидании. Деньги принес или нет?
– Проще всего было бы тебя застрелить, – в подтверждение своих слов полицейский достал огромный пистолет и направил его в лицо парковщику, – и на этом успокоиться. Типа, я отомстил гребаному убийце и все такое. Но нет… Ты, конечно, редкий урод… – Ствол «Росси-971 «ходил ходуном в дрожащей руке Арресьядо, и ему пришлось опереться на локоть, чтобы удержать тяжелое оружие. – Но ты здесь ни при чем… Разумеется, никаких денег я тебе не принес… – Он подлил вина. – А виноват во всем я, это я сделал так… Вернее… Я ничего не сделал…
На протяжении этого бессвязного монолога Ривен в упор разглядывал комиссара. Он был совершенно разбит. Не из-за пушки, конечно. Парковщик и вправду расстроился из-за денег; деньги были пропуском для выхода из игры. Еще одна дверь захлопнулась у него перед носом.
– Ты не… Я никогда не думал, что это будет так больно…
– Где мне искать людей, которым нужны чемоданы?
– Дурная девка…
– Где твои хозяева?
– Бедная глупышка…
Ривену все это порядком надоело.
Проведя обманный маневр левой рукой, он ударил Арресьядо ребром ладони по запястью и заставил выпустить оружие.
Комиссар, за плечами которого имелся колоссальный опыт кабацких схваток, отреагировал мгновенно, почти инстинктивно. Но и Ривен не дал застать себя врасплох. Он схватил противника за уши и притянул к себе и тут же отбросил назад стремительным ударом колена в нос. Полицейский растянулся на полу.
Он был очень силен, но пьян, пьян, но очень силен.
Подойдя к скорчившемуся на полу сопернику, Ривен дважды пнул его в ребра и с двух сторон врезал по почкам. Потом он с размаха погрузил кулак в живот комиссара, разом выбив из него смесь желчи с выпитым за два дня алкоголем вместе с воздухом и последними остатками решимости. Выдохнув, Ривен немного отступил, чтобы не запачкать ботинки рвотой.
Повалявшись немного лицом вверх, Арресьядо начал подниматься, но парковщик тут же приставил к его горлу нож. Голос Ривена звучал очень ровно, но в глазах горел дьявольский огонь.
– Где твои хозяева?
Арресьядо зашелся хриплым смехом и едва не подавился собственной желчью.
– В соборе… В… Колумбийской библиотеке… – В искаженном болью голосе явственно слышались издевательские нотки.
– В каком приделе?
– Покаяния…
Ривен отошел в сторону. Он был слишком умен, чтобы вообразить, будто комиссар разоткровенничался от боли и страха.
Обернувшись на хозяйку ресторана, глядевшую на окровавленного полицейского с порога кухни, парковщик подумал, что давно не видел таких довольных лиц. Что ж, хоть кого-то в этот вечер он порадовал.
Ривен подхватил чемодан и, ни слова не говоря, вышел на улицу.
Там царили тьма и дождь.
Свернув за угол, парковщик заметил двух полицейских, изучавших багажник краденого «Рено».
И прошел мимо.
Автомобиль Магальянеса уже давно торчал в немыслимой для полупустого города пробке при въезде на улицу Мигеля де Манары, неподалеку от резиденции архиепископа.
Магальянес никуда не спешил. С тех пор как епископа направили в Севилью довести до конца дело, ради которого много лет назад был создан Союз, он постепенно терял воодушевление и теперь ощущал себя скорее не двигателем событий, а пассивным созерцателем осуществления чужой воли.
Мимо на полной скорости промчалась пожарная машина.
Потеряв терпение, Магальянес отправил шофера справиться, из-за чего образовался затор. Темнокожий священник, отвечавший за безопасность епископа, то и дело протирал запотевшее стекло, стараясь разглядеть, что происходит на улице. Водители других машин отчаянно давили на клаксоны. Новости по радио становились все тревожнее для тех, кто догадывался, в чем дело.
Шофер вернулся очень быстро.
– Монсеньор… Боюсь, это надолго.
– Что случилось?
– Архив Индий… Крыша обрушилась. Полицейские говорят, из-за дождя. Пришлось перекрыть движение. Даже военных привлекли, чтобы оцепить зону.
– Что стало с книгами?
– Говорят, почти все пропали.
Архив Индий.
Большое квадратное здание напротив Архиепископского дворца и кафедрального собора, построенное зодчим Хуаном де Эррерой, в котором хранились документы, связанные с эпохой открытия Нового Света. Тысячи уникальных манускриптов и карт. Место паломничества историков со всего мира.
Епископ мысленно приплюсовал очередную катастрофу к двум другим, о которых говорили по радио: к саботажу в Публичной библиотеке и потопу в библиотеке университета.
Кто-то вырвал страницу из книги человеческого знания.
До резиденции оставалось всего несколько метров, такое расстояние ничего не стоило пройти пешком, но Сесар Магальянес никуда не спешил; он догадывался, какую картину застанет в Архиепископской библиотеке.
Епископ неподвижно сидел на пассажирском сиденье, опустив веки, и размышлял об Откровении в Слове.
Нюрнбергская «железная дева».
Должно быть, самое изящное из придуманных человечеством орудий пыток.
Полый саркофаг в форме человеческого тела, утыканный шипами, которые впиваются в плоть помещенной внутрь жертвы. Шипы вынимаются, поэтому палачи могут варьировать их количество на протяжении допроса.
Альваро представился случай проверить, как работает знаменитый механизм. На собственной шкуре.
Священник знал, что находится в одной из главных городских библиотек, в зале, где хранятся редкие старинные книги. Он смутно помнил голоса людей, которые притащили его сюда в полубессознательном состоянии и бросили за тяжелой дверью, не пропускавшей наружу криков и стонов. Наедине с темнотой и болью.
Эту боль невозможно было ни определить, ни описать. Погруженный в спасительное полузабытье, Альваро не отдавал себе отчета, сколько раз вокруг него сжимались и снова разжимались железные челюсти, сколько раз палачи повторяли один и тот же вопрос.
Где пятый чемодан?
В первый раз зубья «железной девы» вошли в его руки, ноги, живот и левое плечо очень медленно. Не так глубоко, чтобы нанести существенные увечья, но достаточно, чтобы он взвыл от боли.
Потом несчастного ненадолго оставили в покое, и он, ослепший, глухой, обессиленный, медленно истекал кровью, стараясь не думать о проклятом пятом чемодане, чтобы против воли не выдать тайны.
Ривену пришлось долго прятаться в темном подъезде на улице Пласентинес, напротив угрюмой массы кафедрального собора, пока солдаты расставляли металлические заграждения вокруг разрушенного Архива Индий. Наконец толпа рассеялась. Ривен спрятал чемодан в мусорном баке и вновь принялся ждать, не выпуская из вида придела Покаяния.
Суровый святой, опершись на меч, следил за ним с фасада базилики.
Парковщик несколько раз терял терпение и уже намеревался лезть по стене или штурмовать вход, но стены были слишком высокими, запоры надежными, горгульи зловещими, а взгляд святого воителя делался все мрачнее. Ривен отнюдь не собирался рисковать своей шкурой, еще крепче впутываясь в это паскудное дело, он всего лишь хотел немного заработать; и, если придется, смыться из города, пока все не успокоится.
Первой появилась Эрнандес.
Девушка шла по тротуару, подняв ворот черного пальто. Ривен одним движением вытащил нож и выбросил лезвие. Прежде чем достать ключ и начать бороться с замком, Эрнандес тревожно огляделась по сторонам. Как только она отвернулась, Ривен бесшумно пересек улицу. Девушка вошла в придел и уже собиралась закрыть за собой дверь…
– Ни звука, или я вспорю твою киску до самого горла.
Как ни странно, при виде Ривена лицо женщины озарилось искренней радостью. Впрочем, наткнувшись на непреклонный взгляд его зеленых глаз, она моментально сменилась ледяной ненавистью. Ривен захлопнул дверь и прижал Эрнандес к шершавой каменной стене.
– Люди из Союза здесь?
– Да.
– Альваро?
– Тоже.
Словно в подтверждение ее слов, в дальнем углу Апельсинового дворика послышались голоса. Ривен насторожился.
– Сдается мне, здесь не одна история, а несколько сплетенных вместе. Почему бы не начать с твоей?
– Моя очень простая, – Эрнандес ни капли не испугалась; она будто и вправду ждала момента, чтобы поведать о своей роли в этом деле.
– Я слушаю.
– Защитники Церкви вышли на меня через одну монахиню, которая работала вместе со мной в приюте. Я с охотой продала бы им чемодан, хранившийся у моего… отца. Но у них был другой план. Поскольку вы рано или поздно все равно связались бы со мной, я должна была оставить чемодан в укрытии и сделать его приманкой, чтобы втереться к вам в доверие и в конце концов привести их к остальным чемоданам. За это мне обещали очень много денег. И избавление от директрисы в качестве бонуса. Разумеется, я согласилась.
У Ривена не нашлось, что противопоставить столь примитивной логике выживания, которой он и сам следовал, сколько себя помнил. Напоминать о совместной прогулке в ад не было смысла. Эта женщина жила настоящим, прочие грамматические времена она не употребляла.
– Сегодня я пришла сюда в последний раз, чтобы получить свои деньги и выйти из игры… Нам давно известно, что пятый чемодан у тебя, Альваро они пытают лишь потому, что не знают, как к тебе подступиться, – Эрнандес сделала паузу, чтобы парковщик мог как следует прочувствовать ее слова.
– Я могу быть твоим посредником. Проси у них что хочешь. Потом мы оба исчезнем. – На мгновение ее взгляд снова потеплел. – Вдвоем, хотя бы на первое время… Если захочешь.
Ривен прижал лезвие к ее горлу.
– Не переборщи; еще немного сентиментальности, и твоя героиня лишится своей притягательной тайны. Я сам хочу с ними поговорить. Мы пойдем туда вместе.
Одной рукой парковщик придерживал Эрнандес за локоть, другой прижимал нож к ее левой лопатке; так они прошли под аркой и оказались в сумрачном Апельсиновом дворике. Оба двигались медленно, глядя себе под ноги и стараясь не угодить в одну из старых оросительных канав, мокрая листва нашептывала им дурные предзнаменования. В окнах северного крыла плясали отблески пламени. На крытой галерее, вход в которую стерег череп, выбитый в стене в память о рабочих, погибших во время строительства, отчетливо слышались голоса. Судя по всему, внутри полным ходом шло веселье.
Вход в нефы, примыкающие к Колумбийской библиотеке, оказался не заперт.
Эрнандес и Ривен шли на слабое сияние с ведущей в книгохранилище лестницы. Оставив по левую руку научный зал, конференц-зал и кабинеты, они стали подниматься по ступенькам. Внезапно голоса смолкли, и их со всех сторон обступили неизвестно откуда появившиеся нищие, вооруженные ржавыми кухонными ножами всех существующих размеров.
Слишком много клинков на один складной ножик.
Ривену хватило одного взгляда на своих противников, чтобы понять: прикрываться Эрнандес, как щитом, бесполезно. Разглядеть бродяг в полутьме было невозможно. Все та же масса лохмотьев, болячек и коросты, которую парковщик привык лицезреть в последние дни; готовые в любую минуту растерзать свою жертву, они выжидали, передавая по кругу бутылки дорогого вина… С Новым годом.
Впервые за очень долгое время Ривен бросил нож.
Бродяги отвели парковщика на второй этаж, в большой длинный зал, образованный тремя смежными часовнями, по стенам которого были развешены книжные полки. Половина зала лежала во тьме: люстры зажигать не стали, чтобы свет в окнах не заметили с улицы. Лишь в глубине помещения горели свечи. Там, у странной металлической конструкции, ждали несколько человек.
– Мы знали, что ты придешь.
Посреди зала в окружении веселых пьяных бродяг, с кривой усмешкой на губах, гостей встречал Амадор.
– Я знал, что ты придешь.
Нищие расступились, пропуская Ривена к слепому. Эрнандес оказалась у него за спиной и, подумав, отошла к стене, стараясь держаться подальше от пьянчуг, так и пожиравших ее глазами.
В книгохранилище не было никакой мебели, кроме полок из темного дерева, на которых в беспорядке пылились тома и рукописи. У полок не было защитных стекол, укрепленные на стенах канделябры находились в опасной близости от ценных и весьма горючих фолиантов.
Никто не произносил ни слова; только дождь стучал по крыше собора.
– Мы, незрячие, зависим от звуков… Этот бесконечный шум сводит меня с ума.
С этими словами Амадор резко развернулся, будто хотел убежать от ненавистного шума, и, опираясь на трость с крестообразной рукоятью, проковылял к «железной деве». Дверца орудия была открыта. Поводырь вворачивал два новых шипа, длиннее других, на уровне глаз Альваро. Старик, нагой и окровавленный, жался к задней стенке «девы», жадно хватая губами воздух.
Палач завершил свое дело, вытер о штаны испачканную красным руку и присоединился к остальным, уступив место Амадору.
Ривен медленно приблизился к жуткой металлической фигуре; если бродяги хотели его запугать, у них ничего не вышло. Какие важные персоны ни входили бы в пресловутый Союз, грязная работа, как всегда, доставалась оборванцам.
Подойдя поближе, Ривен оказался лицом к лицу с Альваро, задыхавшимся от боли и ужаса в тесном железном саркофаге. Узнав парковщика, священник окинул его долгим взглядом, полным отчаяния и внезапного тепла. Он ни о чем не просил, ни на что не надеялся… «Слава богу, мне не придется умирать в одиночестве, среди этого сброда».
Ривен отвел глаза и заметил в углу четыре чемодана, которые удалось собрать Защитникам. Нищие, не долго думая, взломали замки и достали драгоценное содержимое: кипы старых, пожелтевших газет.
Амадор с кривой усмешкой посматривал на парковщика, опираясь на дверцу «железной девы».
– Итальянская, а точнее сказать, падуанская пресса пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого годов. Никакой ценности не представляет… – Слепой дернул уголком рта. – Сколько усилий и сколько смертей, и все ради жалких пяти килограммов старой бумаги… Наш Господь большой шутник, тебе не кажется?
– У святого отца из нашего приюта не было мнения на этот счет. У него все силы уходили на то, чтобы лапать воспитанников.
Слепой хохотнул.
– Ты в точности такой, как мне описывали. Надеюсь, у тебя обо мне тоже сложилось адекватное впечатление… – И, внезапно изменив тон, спросил почти заискивающе: – Заключим сделку?
– Для того я и пришел.
– Пятый чемодан у тебя?
– В надежном месте.
– Ты его открывал?
– …
– Ладно… Не важно. Сколько?
– Двадцать кусков.
– Я дам тридцать, если буду в тебе уверен; деньги не имеют значения. А в качестве бонуса можешь забрать эту рухлядь, – слепой кивнул на Альваро.
– Я, в свою очередь, должен быть уверен, что меня отсюда выпустят. Мертвецу деньги ни к чему.
– Как скажешь. Предлагай свои условия.
– Вы… не можете… этого сделать… Ривен. – Слабый голос священника не вязался с каменной твердостью его слов.
– Не бойтесь, я без вас не уйду.
– Вы не понимаете… Вы не можете этого сделать… если чемодан у вас, книга… Книга там, где должна быть.
Амадор, готовый заставить пленника замолчать, замер, положив руку на дверцу «железной девы», и жадно ловил каждое слово.
– О чем это вы? – грубо спросил Ривен.
– Я приехал в Севилью… чтобы найти вас, Ривен.
– Вы сами не знаете, что говорите.
– Уже пробило… двенадцать?
Никто не ответил.
– Полночь… наступила?
Амадор кивнул.
– Я могу… доказать. – Альваро отчаянно ловил губами воздух. – Мой дядя кардинал Тертулли приказал мне… просил меня отдать Рукопись Бога вам, Ривен.
Парковщик повернулся к слепому, стараясь не обращать внимания на бредни старика.
– Вернемся к вопросу о деньгах. У вас вся сумма с собой?
Альваро настаивал:
– Послушайте… я могу доказать, что вы… избранный. Если новый год уже… начался, должен появиться знак… Посмотрите на свое запястье, снизу.
Ривен не двигался.
Внезапно он вспомнил, как невыносимо жгло руку.
И резким движением отдернул рукав.
На запястье горела пентаграмма.
Парковщик не произнес ни слова.
– Вы новый… Хранитель.
– Проклятые маги, – пробормотал Амадор; он не нуждался в зрении, чтобы понять: на руке Риве-на и вправду появился знак, о котором говорил священник.
Ривен хранил молчание.
Первых лет своей жизни он не помнил, настоящее казалось ему форменным безумием, а будущее он не желал принимать, но не знал, как спастись от неизбежного.
Перед глазами Ривена мелькали воспоминания последних дней, неровного пути, которому он был не только свидетелем, но и пунктом назначения, тугой спирали, пружины, готовой вот-вот разжаться.
– Старый дурак… – прошипел Амадор, обращаясь к запертому в железном чреве, окровавленному, задыхавшемуся пленнику. – Я почти поверил, что ты посланник небес, а ты, оказывается, жалкий лакей дьявола, привыкший делать грязную работу за своего хозяина. А мы, отбросы, убийцы, чудовища по локоть в крови… последняя надежда мира.
Выплюнув эти слова, полные презрения и неподдельной горечи, слепой с силой захлопнул дверцу орудия пытки. Священник успел закрыть глаза, чтобы не видеть хищных шипов, готовых вонзиться ему в лицо.
Наверное, он закричал, но герметичная дверца не пропускала звуки.
Ривен инстинктивно зажмурился вслед за Альваро.
Открыв глаза, он с изумлением обнаружил, что все вокруг позабыли о священнике и с тревогой смотрят ему за спину.
Парковщик обернулся.
Посреди зала стоял комиссар Арресьядо и с нарочитой, почти комической медлительностью обеими руками поднимал пистолет.
Никто не слышал, как он вошел. Комиссар был все в той же перепачканной белой рубашке, с трудом держался на ногах и не мог выговорить ни слова. Он был мертвецки пьян.
Один из нищих скользнул к Амадору и что-то зашептал ему на ухо. Остальные притихли: чтобы пьяный безумец начал палить направо и налево, хватило бы и неосторожного вздоха. Только вода журчала, стекая по стенам, чтобы впитаться в черную землю дворика.
Ривен, похоже, и сам терял рассудок: вместо того чтобы беспокоиться из-за спятившего легавого, он вдруг с неумолимой ясностью осознал, что Альваро больше нет. Эрнандес, стоявшая ближе всех к Арресьядо, не сводила с него испуганных глаз.
Герои в зале отсутствовали.
Тем удивительнее оказался поступок поводыря, который совершенно неожиданно для всех бросился на комиссара.
Так песнь дождя слилась с песнью пламени.
Выстрелив в мальчишку, полицейский пошатнулся от отдачи и резко отступил назад, задев Эрнандес; та отлетела к стене, повалив канделябр, горящие свечи посыпались на полки, и книги моментально вспыхнули. Мертвый поводырь растянулся на полу со светлой улыбкой на губах. На смену ему уже спешили другие бродяги, но Арресьядо не прекращал жать на спусковой крючок. Огонь за один миг сожрал старую бумагу и дерево и устремился дальше в поисках новой пищи. Жар и звуки выстрелов вывели Ривена из оцепенения, и он рванулся к выходу, расталкивая нищих. Амадор валялся у ног «железной девы», которая, казалось, наслаждалась творящимся вокруг адом. Густой дым мешал дышать и думать. Бродяги кидались на комиссара, словно собаки на медведя, но никак не могли с ним совладать. Беззубый старик с седой гривой ринулся на парковщика, целя ножом ему в глаз, но Ривен отбросил нападавшего ударом ноги в грудную клетку и еще тремя ударами прекратил его кошмарное существование. Арресьядо наконец удалось сбить с ног, но он продолжал яростно сопротивляться. Ривен пробирался к выходу по огненному коридору. Эрнандес каталась по полу, пытаясь сбить пламя со своих светлых волос. Ривен рывком накинул ей на голову полы ее собственного пальто, чтобы перекрыть огню доступ кислорода. Потом он сорвал пальто и отбросил прочь. Дым не давал парковщику как следует разглядеть лицо женщины, но ему вовсе не хотелось смотреть на почерневшую, изувеченную плоть. Задыхаясь от запаха горелого мяса, Ривен подхватил Эрнандес на руки и понес к дверям. Потолочные балки уже пылали. Песнь огня становилась все громче. Обезумевшие нищие в панике метались по залу, толкаясь и падая друг на друга. Живая поленница, готовая на растопку. Не выпуская женщину, Ривен расчищал себе путь армейскими ботинками, круша черепа и ломая кости, расталкивал живых и наступал на мертвых; парковщик не чувствовал, как едкий дым забивает легкие, как из глубин души поднимается волна веселого безумия, он хотел одного: выбраться живым из преисподней…
Из окна Архиепископской библиотеки епископ Магальянес зачарованно смотрел, как полыхает Севильский кафедральный собор, превратившийся в гигантский крематорий.
Не торопясь, в одиночестве – темнокожий великан взломал замок и остался снаружи – епископ бродил по заваленным книгами коридорам, ища подтверждение своим догадкам.
Александрийский кодекс, греческая Библия третьего века, которую принято считать древнейшей из сохранившихся. Библия Гуттенберга, первый экземпляр, напечатанный в Майнце в тысяча четыреста пятьдесят пятом году. Протоколы процесса тамплиеров от тысяча триста восьмого года. Материалы Тридентского собора из года тысяча шестисотого. Отречение Кристины, королевы шведской, подписанное в тысяча шестьсот пятьдесят четвертом. Таргум Неофити. Парижские Псалтыри. Евангелие из Россано. Евангелие Раббулы.
Винчестерская Библия. Беатус Ливанский. «Книга о шахматах» Джакобо Чессу. Карта океанов Андреа Бенинказы. Бенедиктинский кодекс. Гимн «Да ликуют…». «Роман о Розе». Бестиарий Пьера Гандида. Карта мира Андреаса Вальспера. Житие Матильды Каносской. Астрономические таблицы Себастьяна. Требники, каноны, кодексы, карты, миниатюры…
Предположение епископа оказалось верным: брат Зенон Ункара пытался одолеть свое сумасшествие безумием высшего порядка. Теперь не представлялось возможным узнать, когда Братство Пентаграммы подослало к библиотекарю своего человека и как ему удалось втереться в доверие к старому монаху, но тот, осознав свою страшную, самоубийственную ошибку, попытался исправить положение поистине варварским способом. Обрезки. Бедный старик решил, что заслужит прощение Господа, уничтожив священные книги, чтобы те не достались нечестивцам, а на деле воплотил в жизнь план Рукописи: приблизил Откровение в Слове.
Нестройный хор сирен многочисленных «скорых», полицейских машин и пожарных расчетов прервал размышления Сесара Магальянеса.
Из окна пожар выглядел весьма впечатляюще. Языки оранжевого пламени разрезали ночную тьму, неуязвимые для лившегося с черного неба дождя.
Клубы дыма напоминали гигантскую бычью голову, совсем как в центуриях одного французского пророка.
Прелат прибегнул было к спасительному трезвомыслию, но на этот раз математический анализ дал единственно возможный ответ: неизвестные из уравнения Бога не будут найдены никогда.
Никто не праздновал наступление нового года.
Ривен достал из мусорного ящика чемодан, взломал замок и бережно спрятал под шинель книгу с перевернутой пентаграммой на обложке, точь-в-точь такой, как татуировка на его руке; и не оглядываясь побрел прочь, придерживая за плечо ослепшую Эрнандес.
Девушка прижимала к лицу мокрый платок, который дал ей парковщик, чтобы хоть немного облегчить муки, а главное, чтобы не демонстрировать чудовищную маску, сотворенную огнем. Боль вырывалась из горла Эрнандес приглушенным звериным рычанием.
Ривен не знал.
На краешке его сознания зацепилось воспоминание о том, что рукопись нужно отвезти в Аталайю. Но куда именно, кому и зачем, он не знал. Вроде бы так говорил Альваро.
Ривен шел куда глаза глядят, стараясь не думать о проклятой книге, хранителем которой ему суждено было стать, и об истории, у которой не было ни начала, ни конца.
Он не знал.
Небо не прояснялось.
Дождь не прекращался.
Ривен и Эрнандес свернули с темного проспекта на темную улицу, оттуда в темный проулок, потом в другой, еще темнее, и еще, и еще…