– Если он сделает это, ему не жить. Потому что тогда всем станет ясно, что он пытался обмануть Гаврилова и совет.
– Если ты скажешь, им тоже не жить, – усмехнулся вдруг сам Гаврилов, – так что терять им нечего!
– Все дело лишь в том, – ответил я, – Что я не скажу. Вернее, не скажу вам.
– Ты так думаешь? – спросил Гаврилов после паузы.
– Я в этом уверен, – ответил я, внутренне молясь, чтобы все произошло так, как я задумал. Страх скребущимся котенком нашептал, что, возможно, та молодая пара просто выкинула пакет в урну, не став терять на него время, и все, что я говорил, только привело меня к неминуемой смерти с обеих сторон... но я надеялся, что мое дитя спасет меня и в этот раз, потому что еще ни разу информационный гений Приятель не дал ему ошибиться в своих рассчетах.
Так произошло и на этот раз: сразу же после моих слов в окно вошли громкие, усиленные мегафоном слова: «Здание окружено! Местность оцеплена! Гаврилов! Власов! Куравлев! Петров! Андрейченко! Жаров! Инакин! Варидзе! Арсеньев! Немедленно выходите с поднятыми руками!»
Они дрогнули, эти труднопробиваемые люди, и, скорее почувствовав, чем увидев эту дрожь, я бросился на пол, рассчитывая перекатиться и спрятаться за трибуной.
В следую секунду все вскочили со своих мест, в коридоре раздалось сразу несколько автоматных очередей, послышались крики, стоны, я успел перекатиться и бросить свое тело за трибуну, не преминув удариться плечем, головой и боком об острую боковую грань; сзади во мгновенно нарастающих криках четко грохнул выстрел, вслед за которым прозвучали еще два, потом еще один.
Затем в комнату ворвались люди в камуфляже с автоматами в руках.
И на весь небольшой зал для собраний раздалось:
"Стоять! Стреляю на поражение!
Они остановились...
– И тебя так скоро отпустили? – спросила Настя, всматриваясь в мое лицо, словно искала подтверждение рассказанной полусказочной истории.
– А чего меня сейчас держать? Сообщения поступили от меня, свидетельства – тоже, улики предоставил я... вот они и решили выделить мне охрану, и охранять до конца следствия и суда. Люди нормальные, понимают, что чуть богу душу не отдал.
– Значит, моего отца убил Куравлев, – тихо переспросила она, сжимая побелевшими пальцами подолкотники кресла.
– Да, он, – ответил я.
– Потому что Самсонов не дал ему экземпляр, за который Куравлев заплатил?
– Ну не только потому, Настя. Твой отец был ОСНОВНЫМ свидетелем, знающим, кто попал в элитную группу, а кто нет... он был объектом для трех человек сразу. А Куравлев был ближе всего, ему твой отец доверял. Потому он и успел быстрее.
Она всхлипнула.
– Я думала, никогда больше не буду плакать... Значит, он остался жив.
– Да, жив, – в который уже раз ответил я, – Но это не надолго, потому что те, кому надо, уже знают, что из-за него началась вся заваруха, и из-за него они сейчас в столь опасном положении. Когда Власова и других из тех, кто ничего противозаконного в этом деле не совершал, отпустят или осудят условно, что, в принципе, одно и то же, он испытает все, что ему полагается. Если до этого как-нибудь случайно не умрет.
– Мне почему-то жалко Самсонова, – сказала она.
– Да что его жалеть, – вздохнул я, – Такой мерзавец, что на десятерых хватит. Он ведь не просто так туда пришел, а с диктофоном. Хотел, небось, потом шантажировать собравшихся... Ну, его первым и застрелили, сам Куравлев, потому что оба знали, что оба – не из группы: один заказывал, другой обманул.
– А что Эрик? – спросила она. – Его почему?
– Потому что опасались, что ты ему все рассказала. Хотели обезопасить себя, – соврал я. Ведь вправду, не стоило рассказывать девченке, что чуть ли не единственный ее товарищ, который три ночи подряд залазил к ней в спальню «поболтать», согласился работать на Куравлева с тем, чтобы его люди смогли украсть Настю «с гарантией».
Мы надолго замолчали.
Настя переодически промокала глаза платком, более не смотря на меня, а я думал о том, что через несколько минут она уйдет из моей жизни навсегда. Уйдет, так и не встретив во мне любимого человека.
«Старый козел, – упрекнула совесть, – через десяток лет песок начнет из штанов сыпаться, а туда же!»
«Но дело-то мы раскрыли!» – возразил здравый смысл, оставаясь истинно здравым только в той части ответа, где речь не шла о процентном подсчете, кто больше сделал для раскрытия дела: Приятель или я.
– Я все-таки заплачу тебе, – вдруг сказала Настя, посмотрев на меня, – У меня ведь теперь много денег.
– Не надо.
– Надо! Меня бы два раза убили, если бы не ты! – она придвинулась ближе и прямо в лицо посросила, – Пожалуйста... Возьми.
– Хорошо, – сдался я, – Можешь пробовать уговаривать своего опекуна.
– Его еще не назначили, и я могу тратить свои деньги, которые папа откладывал мне на ежегодные покупки. А там много.
– Ты когда домой поедешь? – как бы невзначай спросил я.
– Сегодня, – ответила она, отвернувшись и, кажется, чему-то злясь. – Прямо щас и поеду! – встала, поправляя свою полупрозрачную блузку и короткие шорты. Вздохнула. Повернулась ко мне лицом.
– Спасибо тебе, Мареев, – прекрасные дымчатые глаза смотрели задумчиво и, вроде бы, спокойно, – За все спасибо.
Она повернулась и пошла в прихожую, чтобы остановиться у дверей и еще раз взглянуть на меня.
– До свидания, – сказала, пытаясь открыть мой новый, нехитрый замок.
– Ну уж нет, – рявкнул я, – так просто я тебя не отпущу!
– А что? – живо отреагировала она, поворачиваясь ко мне лицом, вскидывая подбородок, блестя глазами, придавая лицу удивленно-испытующее выражание. – Что ты сделаешь?
– Отвезу домой, – негромко ответил я.
– Ну, – вздохнула она, сразу же растеряв остатки удивления, – отвези.
– Настя, кто там у тебя сейчас есть?
– Тетя приехала. Со своим отпрыском. Еще хуже, чем Артем.
– Почему хуже?
– Потому что прыщавый! – внезапно разъярилась Настя, окинув меня бешеным взглядом и не переставая сплетать и расплетать побелевшие от усилий пальцы. – Ну что ты на меня так смотришь?!
– Любуюсь, – ответил я, чувствуя, как пересохло горло, – Любуюсь.
– Н-да? – спросила она уже горадо тише. – Что, нравится?