– Та-ак, – протянул я задумчиво, – кажется, картина выстраивается... Не хватает только двух вещей.
– Каких?
– Способа убийства Самсонова, а так же человека, который стоит за спиной твоего отца. И, разумеется, я все еще не просмотрел документов, которые должен был просмотреть... Знаешь что?
– Что?
– Я бы хотел, чтобы ты поспала, причем, серьезно. Тебе надо выспаться, потому что завтра предстоит полный трудностей день.
– Хм... – а ты меня спросил, что я хочу завтра делать?
– Спрашиваю.
– Я, вообще-то не решила еще.
– Ты, главное, реши, хочешь ли ты, чтобы твой отец ответил перед законом за то, что творит, или хочешь, чтобы я его убил?
Она в упор глянула на меня, и я увидел, как напряглись ее побелевшие пальцы, сжимающие край стола.
– Я хочу, – наконец ответила она, – чтобы он больше не делал так... и чтобы он всегда был со мной.
– Ты его любишь?
– Люблю, – тихонько произнесла она.
– Ну хорошо, – пожал плечами меткий стрелок Мареев, – если так, то мы можем заключить с тобой соглашение.
– Да, – встрепенулась она, взгляд ее просветлел, – Я тоже хотела!
– А что ты придумала?
– А ты?
– Я первый спросил.
– Я хочу, чтобы ты, за то, что я тебя предупредила, собрал улики против моего отца и особенно против тех, кто с ним работает. Я заплачу тебе денег, у меня есть, и ты их посадишь, всех – чтобы у него не было возможностей приказывать убить других людей!
– Настя, ты не понимаешь, – возразил я с сожалением, – Он просто найдет других: наемных убийц в городе предостаточно.
– Тогда посади в тюрьму и его тоже!.. Но чтобы не навсегда, чтобы он смог вернуться и стать нормальным! – она готова была зарыдать, я видел, как четырнадцатилетнюю девчонку душили сдерживаемые чувства, как она позабыла обо всем, что с ней происходило, думая только о своем отце. Ведь она всегда любила этого большого толстого мужчину, который наверняка казался ей самым лучшим, самым умным и сильным: он обожал, лелеял ее, лишенную материнской ласки – и в один страшный день, перечеркнутый кровью знакомого человека, она узнала, что он преступник, ради денег и собственных интересов отправляющий смерть стоящим на пути людям.
– Настенька, – беспомощно ответил я, чувствуя соль в глазах, ком, подступивший к горлу, – Я тебе помогу. Я попробую. Только сразу же хочу тебе сказать: вряд ли у меня что-то получится. Твой папа – человек взрослый, он давным-давно выбрал свою дорогу, определил свой путь... и отказался от некоторых принципов, преступил некоторые законы. Конечно, ему не избавиться от собственной совести, но он запрятал ее очень глубоко. Я же не пророк и не великий учитель, мне его не перевоспитать!..
– Ты попробуй, – глухо сказала девочка, не опуская блестящих влажных глаз, в которых вместе с тоской запечатлелась надежда.
– Ладно, – сказал я, – я попробую. Но мне надо все хорошенько обдумать. Где он сейчас?
– Он уехал на какую-то деловую встречу, понятия не имею, когда приедет.
– А что потом?
– Потом, наверное, будет спать.
– Я просто подумал, сколько времени ты сможешь быть у меня...
– Я бы тут навсегда осталась, – еле слышно произнесла она, – Можно?
– Ты просто представь, что будет с твоими домашними?
– Да они далеко все. – пожала плечами Настя, – Кто за границей, кто на отдыхе, кто просто живет не здесь. Бабушка весной умерла, только папа и остался.
– А братья, сестры?
– Все двоюродные и троюродные, с родителями. Только один Костя старше меня, он сейчас в Москве, учится.
– В университете?
– В университете. Психолог.
– Ясно. Как думаешь, когда твой отец спохватится, что тебя нет?
– Если проснется рано, значит, сразу же и спохватится, – ответила она, – Он по утрам и вечерам ко мне приходит, или спать уложить, или разбудить. А если проснется часов в девять-десять, значит будет думать, что я в школе.
– Погоди, а охранник?
– Ой, черт, я про него и забыла... Никак не привыкну!.. Да, этот будет ждать, пока я проснусь, а если не проснусь к завтраку, пойдет будить.
– Во сколько, самое раннее?
– Самое раннее – сейчас, – резонно ответила она, – приедет усталый папочка, зайдет взглянуть на доченьку, увидит, что ночь на дворе, а ее нет дома, и... – в этот момент заверещал мой сотовый телефон.
– Мареев слушает, – сказал я, поднося его к уху.
– Где моя дочь?! – голос у Горелова был, как медвежий рык, он дышал злобой и яростью, казалось, сейчас из маленького телефона высунется большая когтистая лапа и схватит меня за голову.
– Спокойнее! – прикрикнул я, невольно отстраняя телефон от себя.
– Ты, мудозвон калеченый, если через пять минут она не будет дома, пожалеешь, что на свет родился! – рявкнул Горелов в трубку, используя отточенные интонации начальника областного отдела налоговой инспекции, прижимающего злостных неплательщиков.
– Вы слушать будете, или орать?! – спросил я, повышая голос; Настя, похоже, все поняла, и, коротко вздохнув, поджала губы, пытаясь отыскать спасительное решение: что делать?
Горелов на мое предложение замолчать не откликнулся ничем разумным; в ход пошли грубые и изощренные ругательства и угрозы.
– Заткнись, твою мать! – рявкнул я в ответ, чувствуя, что сейчас или заставлю этого человека слушать меня, или отключусь, – Слушай, что тебе говорят!
– Ну?! – ответил он, ничуть не тише, даже мощнее.