Выпили, и «другарь Андрей» достал сигареты – в палатке уже многие курили, в дыму можно было подвесить если не топор, то штык-нож точно. Казак попытался прислушаться к другим разговорам, но это было невозможно: вновь в уши лез затянувшийся монолог собутыльника. Андрей перечислял ошибки властей начиная с Горбачева и особенно напирал на то, что слишком мягко и нерешительно использовались войска в многочисленных горячих точках, даже тогда, когда эти горячие точки создавались искусственно.
Казак слушал его, и им постепенно овладевало странное чувство – многое из того, о чем сейчас говорил этот здоровенный парень, приходило в голову и ему самому. Более того, не раз и не два он спорил с товарищами по полку, отстаивая право России быть сильной и могучей державой со своей особой, независимой внутренней политикой. Но сейчас его почему-то не вдохновляли с увлечением расписываемые Андреем картины триумфального шествия молодцев из НОРА по городам и весям бывшей великой советской державы. Не хотел бы он оказаться «несогласным» после победы Русского Дела…
И несмотря на то что «Массандра» уже вовсю шумела в голове, Казак чувствовал себя как-то странно – ему нравились эти смелые, боевые ребята, он с удовольствием бы примкнул к ним, и чем черт не шутит – после освобождения Руси тоже мог бы стать… Да хоть бы и князем в Морозовской! И в то же время он понимал всю бредовость рассуждении собутыльника, отдающих жаждой крови, но разве кровь – такая уж редкость в этом мире? В словах Андрея ощущалось преклонение перед силой и желание приобщиться к этой силе, лишенной всяких сдерживающих моментов, всякой морали, всякого уважения к человеческой жизни. Эта сила притягивала как магнит, и Казак представил себя переустраивающим в рядах НОРА жизнь в России. Они, наиболее агрессивные и жестокие, окажутся у власти и смогут этой властью пользоваться по своему усмотрению. Но вдруг в его затуманенном мозгу словно кто-то другой, более мудрый, произнес: «Не по-христиански это. Не по-божески» – и ему стало стыдно.
Казак вдруг спохватился, что чуть было не повторил это вслух. Вот уж чего делать явно не следовало, так это устраивать с этими ребятами диспуты… Он искоса глянул в раскрасневшееся лицо Андрея и решил дальше не думать на эту тему – и так понятно, чем тут кончаются споры. К счастью для Казака, сидевший чуть поодаль «недоесаул» отвлек на себя внимание каким-то длинным и запутанным анекдотом, который был, похоже, неким знаком компании – и все как по команде разразилась громким хохотом еще до того, как рассказчик добрался до конца. Воспользовавшись моментом, Казак обратился к Андрею:
– Послушай… Выйдем на воздух, а то я, знаешь, двое суток не жрамши толком… Нехорошо мне.
В глазах «другаря» последовательно мелькнули понимание, сочувствие к ослабевшему товарищу и одновременно с этим – плохо скрываемая гордость, что сам он способен выпить да хоть еще столько же. Подхватив Казака под локоть, он вывел его за палатку и ни с того ни с сего подпрыгнул, ухватился за трубу турника, крутанул подъем переворотом и сверху крикнул:
– Только ты это… Здесь харча метать не вздумай, вон дальше яма! – и соскочил, неизвестно чему смеясь и раскрасневшись еще больше.
Казак действительно был близок к тому, чтобы «метнуть харча», но все-таки удержался и просто постарался продышаться.
Вернуться обратно в палатку Казак не успел – со стороны технического парка взвыла сирена, и хорошо видимая «Тунгуска», от которой только отъехала транспортно-заряжающая машина, развернула башню. Несмотря на то что выпито было немало, собравшиеся в палатке уже через несколько секунд начали, матерясь, разбегаться по своим взводам, и вскоре рядом с Казаком остался лишь Андрей.
Сирена выть прекратила, и несколько минут прошло в томительном ожидании.
– Отбой тревоги! – раздался вдруг металлический голос – оказывается, кроме сирены тут были еще и громкоговорители. – Для дебилов повторяю:
проезду не препятствовать. Не дай Бог кто выстрелит, ублюдки! Сотник Васильев с подопечным – до штаба.
Андрей медленно кивнул:
– Так, наш батяня у микрофона. А нам с тобой до штаба – транспорт, значит, пришел. Потопали, Димон. Ага, вона, ползет колымага! Эх, братан, не завидую я тебе, могли бы что получше прислать!
Действительно, колымагой оказался хорошо знакомый ЗИЛ, с которого сняли пусковой агрегат.
За рулем ЗИЛа восседал старый знакомый, Лужице, а разговаривать с «батяней» ходил не кто иной, как Малошан. Вернувшись из штаба, обычно сдержанный подпоручик радостно обнял Казака, а потом, немного отстранившись, заметил:
– Встреча по-русски? Может, ехать не сейчас, подождем, а?
– Да нет, что ты! Я же летчик! Меня хоть так, хоть вверх ногами переверни! – запротестовал Казак, но вдруг смешался, увидев пристальный взгляд подпоручика.
– Да нет… это я только тут сейчас… ну, про летчика.
Малошан ничего не ответил, и Казак, собрав остатки здравого смысла, умолк. Машина тронулась, и хотя трясло грузовик порядочно, прохладный свежий воздух сделал свое дело, и вскоре летчик почувствовал себя почти трезвым и смог более или менее нормально поддерживать разговор.
– А эти русские, они тут давно воюют? – обратился он к Малошану.
– Воюют-то давно, – подпоручик уже снова стал самим собой, и странно было даже вспомнить, что этот корректный и сдержанный человек мог кинуться на кого-то с объятиями. – Правда, в основном, с водкой и нашими женщинами. На фронте от них редко бывает толк. Войти с флагом в уже отбитый другими частями город, особенно на глазах у корреспондентов, – вот это у них получается гораздо лучше. Они много говорят о каких-то идеях, но на самом деле твои русские друзья – скорее громилы, чем воины. Когда они стояли в Босне, местные жители говорили, что лучше бы их село заняли босняки, чем терпеть оборону русских! Харжич еще до возобновления боевых действий пытался разоружить их отряд. Они не дались, ушли в Македонию, якобы воевать с греками. Ваши гнали туда много оружия и боевого снаряжения, вот они и разрослись там до батальона. А когда и македонцев они достали, их перекупил Вазник, наверное, чтобы иметь дополнительные части для борьбы с внутренними беспорядками. Так что теперь и у Трансбалкании появилась «русская проблема»!
– Чего? – переспросил ошеломленный Казак, которому парни из НОРА показались все сплошь героями.
– Того, – вступил в разговор Лужице. – Я в Босне эта часть знал, рядом был. У них тот год потери было пятьдесят процент на бою и пятьдесят по расстрел на преступление.
Казак не нашел что сказать и замолчал. «Не по-христиански это. Не по-божески», – вспомнил он недавние свои размышления.
США. «Спланируйте операцию…» Срочное совещание, созванное в Белом доме через два часа после атаки на корабли шестого флота, пришлось на полночь по вашингтонскому времени. Собравшиеся уже получили информацию о событиях в Адриатическом море и были готовы к мрачному настроению президента. Но таких слов и выражений, какими он охарактеризовал сложившуюся ситуацию и ответственных за это лиц, от него еще не слышал никто – в ход пошли даже несколько испанских ругательств, что наверняка подняло бы шансы президента на следующих выборах у избирателей-латинос, если бы они могли об этом узнать. Однако сейчас главу государства волновали вовсе не грядущие выборы, а самые что ни на есть близкие неприятности.
– Ублюдки! Угробить крейсер и превратить десантный корабль в плавучий склад металлолома! За такое конгресс может назначить расследование, а в ходе его найдутся десятка два крикунов, которые потребуют импичмента. И вполне могут его протащить! Наши сердобольные американцы очень не любят, когда гибнут люди!
– Но, сэр, – осмелился заметить один из военных. – Это все-таки боевая операция…
– Ну да, я не знал. Спасибо за напоминание, сэр! Да, это боевая операция. Но стоит об этом заикнуться, как мне сразу напомнят о «Буре в пустыне» – дескать, тоже боевая операция. Может быть, вы посоветуете мне признать, что данные о наших потерях в Ираке занижены? Свалить все на славянский фанатизм? Или на то, что у меня в команде сплошные идиоты? Иногда мне хочется на все тут плюнуть и уйти в помощники к тому же Вазнику. Сожалею, но я пока еще здесь. Итак, что вы можете предложить, господа?
– Сэр, если вы дадите санкцию на зажим прессы в Штатах, наше ведомство сможет обеспечить блокирование информации о катастрофе в мировых масс-медиа, – произнес заместитель директора ЦРУ.
– Насколько эффективно? – недоверчиво поинтересовался президент.
– Примерно на девяносто процентов. Однако воздействие оставшихся десяти тоже можно снизить. Мероприятия подобного рода недавно отрабатывались и показали высокую эффективность.
– А возможно приглушить шум в Штатах?
– Возможно, – подсказал помощник президента по вопросам внутренней информационной политики. – У нас сейчас сильные позиции почти по всем информационным каналам, а тем, кто сравнительно независим, можно подсунуть дезу. Мы, конечно, не ЦРУ, но последний скандал с сенатором Мортоном показал, что мы способны на многое.
– Хм-м-м… Что ж. Так на какой срок вы сможете зажать шум?
И помощник, и заместитель директора замялись. Известная еще со времен войны с Гитлером фраза о том, что можно морочить голову все время немногим и некоторое время всем, но всем и все время – невозможно, не потеряла актуальности и в наши дни.
– Максимум на две недели, сэр. Потом придется признать несчастный случай в море во время учений или что-нибудь подобное. Разработку версии мы уже ведем.
– Допустим. А что собираетесь предпринять с самой операцией? Учтите, срок, который я вам отпустил, подходит к концу, и на меня уже начинают давить. А вы все не можете справиться с этими балканскими парнями! Кто меня уверял, что превосходство в воздухе будет за нами? А теперь эти боснийские свиньи боятся голову поднять, потому что русские прямо при них походя свалили шесть «миражей»!
– Признаю, с этими русскими самолетами мы допустили оплошность, – впервые за весь вечер заговорил директор ЦРУ. – Я уже докладывал, что их поставки проведены через криминализированную коммерческую структуру, наблюдение за которой затруднено, и российское правительство сумело остаться здесь с чистыми руками. Однако сейчас мы готовим новый шаг по ликвидации фактора «СУ».
– И какой же? Вы нашли их укрытие?
– Укрытие скоро будет локализовано. Но я не об этом. Два дня назад в руки наших людей попала кредитная карточка, из тех, что выдаются русским наемникам. Используя наши связи и влияние в финансовых кругах, мы через нее вышли на фонд, из которого ведется оплата волонтеров, и имеем возможность эту оплату прекратить. Короче, подготовка к акции завершена, и это будет выполнено завтра… Вернее, уже сегодня.
– Ну и вместо русских будут летать сербы! – бросил президент.
– У сербов летать уже некому. Долгие военные действия выбили у них практически всех мало-мальски квалифицированных военных летчиков. А любителей вряд ли стоит опасаться.
– Хорошо! – тон президента изменился, и теперь перед собравшимися был уже не вышедший из себя пожилой человек, изнуренный заботами о стране, а холодный, расчетливый политик. – Значит, ваши действия: администрация блокирует внутреннюю информацию по Адриатике, то же самое ЦРУ делает с зарубежной прессой. Военным всеми силами необходимо отыскать и уничтожить русские самолеты, независимо от того, прекратится оплата наемников или нет. Я разрешаю привлекать для этого любые силы, и больше полагайтесь на себя, а не на туземцев. Но – слушайте меня внимательно! Мы и так уже вышли по срокам из графика. Если через две недели Трансбалкания не будет полностью под нашим контролем, я отменю операцию и вам самим придется все расхлебывать перед конгрессом, а я пальцем не пошевельну, чтобы вытащить вас из дерьма! Надеюсь, я выразился ясно? Да, и, кстати, спланируйте акцию возмездия. Что-нибудь эффектное и в то же время гуманное… или выглядящее гуманным.
Никто не ответил – видимо, всем все было ясно. То, что президент способен свалить неудачи на исполнителей и выйти сухим из воды, было известно всем собравшимся – этот талант он продемонстрировал еще будучи сенатором, когда попался на закулисных махинациях перед выборами. И теперь каждый из высокопоставленных чинов не сомневался, что их шеф уже готовит почву к тому, чтобы в случае провала операции их сдать, причем сдать так, чтобы не запачкаться самому. Оставалось одно – с еще большим рвением взяться за дело и довести «Горца» до победного конца в заданный срок.
Вена. Банк теряет вкладчика Реклама, призывающая потенциальных клиентов пользоваться той или иной системой кредитных карточек, весьма разнообразна – и на пятиметровых плакатах с грудастыми девицами, и в солидных журналах демонстрируются и расписываются их удобство, защищенность от потери или хищения, налоговые льготы, системы скидок, и все это правда. Но никакая статья, никакая реклама не укажет на еще одно свойство пластиковых денег – все уходы и приходы на счет отслеживаются с точностью до цента по суммам и до минуты по времени.
И поэтому, когда в ловкие и нечистые руки попадает чья-то кредитная карточка, то всегда, располагая временем, техникой и деньгами, можно установить, кто, когда, за что и кому платил. У людей, к которым попала «юникард» Казака через господина Паповича, всего этого было в достатке, а кроме того, за их спиной была самая могучая в мире разведывательная организация. Когда пути, коими на безымянный счет предъявителя карточки попадали доллары, были отслежены, в действие включились агенты в сфере банковского дела.
Эти агенты не прятали глаз под темными очками, не носили длинных плащей, скрывающих автоматы, и в случае чего вряд ли хоть один из них смог бы устоять против пьяного хулигана на темной улице. Но, сидя за мониторами компьютеров, они превращались в безжалостных взломщиков охранных систем, в информационных воров и электронных шантажистов. И только после них к делу подключались обычные с виду парни, под просторной курткой которых вполне мог поместиться небольшой гранатомет, а в кармане вместо плейера лежала миниатюрная рация.
День, накануне которого шеф ЦРУ обещал президенту перекрыть каналы финансирования наемников, в Вене ничем особенным не отличался от остальных. Трагедия в Адриатическом море почему-то не заинтересовала ни одно европейское агентство новостей, и никаких сенсаций газеты и утренние телевыпуски не содержали.