— Заплатку — к чему?
— К другой сумке.
— Я лично не собираюсь носить сумки с заплатками.
И вот так мы боролись за каждую вещь, представляете? Иногда побеждала мама, иногда я. В конце концов она отправилась готовить запоздалый ужин, а я побежала на помойку, вынести то, что мне удалось отстоять. Вернувшись, я с удовольствием наложила себе на тарелку жареной картошки, но, съев кусочек, застыла в удивлении. Мороженная картошка зимой — это понятно, но летом? Однако факт остается фактом — картошка сладкая.
— Катя, — поинтересовалась мама, — мне чудится, что картошка сладкая, или в самом деле?
— Видимо, в самом деле. По крайней мере, мне тоже чудится. Где ты ее купила?
— На рынке. И пожарила на кукурузном масле. Вот оно… ох!
Я глянула на масло. Это был лимонный сироп!
— А все ты виновата! — защищалась мама. — С твоими генеральными уборками! Я, может, всю жизнь копила этот хлам, а ты хочешь, чтобы я в одночасье взяла и с ним рассталась. Такое не проходит безболезненно.
— Я хочу не только этого, — не унималась я. — Сейчас мы будем красить тебе волосы. Ты ведь давно жаловалась, что пора, да все никак не соберешься. Вот и приступим.
Не привыкшая к моей активности мама покорно согласилась. Краска у нас была закуплена давно, и к лету от седины требовалось избавляться. Я смешала нечто из тюбика и какую-то таблетку — все по инструкции. Нанесла смесь на мамину голову. Не скупясь — что называется, как для себя. И через пару часов мама стала абсолютно рыжей! Не какой-то там рыжеватой или бронзовой — рыжей, как хороший апельсин. Нет, рыжее!
— Что ты со мной сделала? — потрясенно спросила она.
— Покрасила. Наверное, я слегка переборщила. Ты как считаешь?
Мама гневно фыркнула:
— Я считаю, что в таком виде я из дома не выйду! А мне завтра на работу. Вместо меня на работу пойдешь ты. И по магазинам. А я стану затворницей, пока не отрастут новые волосы.
— Они у тебя растут медленно, — напомнила я.
— Что поделаешь. Стану затворницей до конца жизни. Стара я показываться людям с такими волосами.
И она гордо удалилась к себе. А назавтра я еще до открытия стояла у дверей парфюмерного магазина, в котором тут же приобрела черную краску. В итоге мама стала похожа на цыганку, что не привело ее в восторг, но по сравнению с предыдущим вариантом показалось приемлемым. Зато и сбросила она лет двадцать, не меньше! И, самое главное, меня эта эпопея если и не успокоила, то, по крайней мере, вернула в привычное мне за последнее время состояние умеренного беспокойства. В самом деле, что такое принципиально новое произошло? Убили Эдика, и поэтому мы сменили одного шантажиста на другого. Шило на мыло. Эдика, как и всякого человека, жалко, однако надевать по нему траур было бы странным. А Свету пока не трогают. Могло быть и хуже!
В двенадцать часов, безумно сонная, однако вполне пригодная к работе, я уже вовсю принимала экзамен, когда дверь аудитории распахнулась и вошедшая Света в гробовом молчании кинула на мой стол сверкающий нож. Нож упал как раз между мною и опрашиваемым студентом, заставив нас обоих оцепенеть. Мы с ним одинаково уставились на страшное орудие, полностью забыв о линейных операторах и их матрицах в ортонормированном базисе. Какие тут базисы, если перед тобой лежит такое!
Первой опомнилась я. И неудивительно — я уже упоминала о силе привычки. Для моего бедного ученика эта сцена происходила впервые, а мне была знакома. Поэтому я нашла в себе силы спросить:
— Что?
А моя поднаторевшая в ужасах жизни подруга нашла силы ответить:
— Вот!
И мы снова впали в оцепененье. Не знаю, сколько бы мы в нем пробыли — возможно, до девяти вечера, когда уборщица запирает помещение — если бы не прозвенел звонок. Вот ведь — во время семестра, когда он необходим, никогда не дождешься, а в сессию вдруг воспрял! И мы вместе с ним. Я лично подскочила вверх по крайней мере на двадцать сантиметров, а более спортивно развитые студенты — не меньше, чем на полметра. Что касается Светы, то она ограничилась тем, что схватилась за сердце и застонала.
— Это ты нашла в своем столе? — приземлившись, уточнила я.
— Да.
— Сегодня?
— Да.
Я задумалась и сделала гениальный вывод:
— Тогда это не Эдик.
— Что — не Эдик?
— Подбросил.
— А ты сомневалась? Эдик сейчас в морге. Или в крематории. Поэтому нож я принесла тебе.
Мои мозги упорно отказывались работать. Блестящий нож словно гипнотизировал. Казалось, он сейчас взлетит и набросится на свою жертву, а кто ею станет — загадка природы. В то же время отказать подруге, очевидно пребывающей в тяжелом состоянии, я не могла, поэтому вытащила из кармана носовой платок, завернула в него загадочный инструмент и сунула в сумку.
— Слава богу! — обрадовалась Света, у которой исчезновение с глаз орудия убийства явно вызвало огромное облегчение. — Я так и знала, что ты что-нибудь придумаешь.
— Придумаю? — ужаснулась я. — Ты что имеешь в виду? Опять зарыть его в лесу, чтобы его съели похожие на Курицына жуки?
Жуткий грохот потряс аудиторию. Нет, это не для моих нервов!
— Извините, я упал, — дрожащим голосом сообщил Вовочка с последней парты. Упал он, видите ли! Что за не приспособленная к жизни пошла молодежь! А бедная Света из-за него позеленела.
— Знаешь, — горько заметила она, — я уже совсем было решилась идти в милицию признаваться. Но теперь раздумала. Потому что все указывает на меня. Все!
— Не все. А найденные нами большие перчатки?
— Но они найдены нами, и никто, кроме нас, не знает, что мы и впрямь нашли их у трупа. Заколдованный круг!
— Ладно. Мне надо допринимать экзамен, а вечером мы соберемся втроем и все обсудим. Хорошо?
Моя подруга в ответ кивнула с непередаваемым отчаяньем и медленно удалилась походкой человека, вынужденного пешком добираться к месту собственной казни.
Вечером мы втроем сидели на лавочке в Летнем саду — погода стояла прекрасная — и с некоторым оживлением смотрели на пакет в моих руках. Нам только что выдали его на почте, и он пришел из Австрии, причем не кому-нибудь, а лично мне. Согласитесь, что получение загадочной посылки из-за границы всегда интересно, тем более в нашей тягостной ситуации. Что называется, пустячок, а приятно.
— Я знаю! — догадалась Света. — Ты, наверное, тайком познакомилась по переписке с австрийцем. На западе многие хотят жениться на русских. И вот
он прислал тебе подарок.
— А это не розыгрыш? — подозрительно осведомилась Настя.
Я засмеялась:
— Единственный австриец, с которым я в своей жизни общалась, — это математик, три месяца назад приезжавший к нам на конференцию. Я его выдала за русского и провела по дешевке в Мариинский театр.