Ему безликим официальным тоном ответил тучный официальный господин:
- Поверьте, я искренне сожалею, Лазарь. Но мэтра Лежанвье вчера вечером свалил сердечный приступ. Он уже ничем вам не поможет.
Так вот в чем дело!
- Вы хотите сказать, он отдал концы?
- Нет, но...
- Его пытаются откачать?
- В общем да.
- Что за несправедливость! - первый раз в жизни справедливо возмутился Лазарь. (Первый и последний!)
Утих лязг ножниц и стрекот машинки, и теперь было слышно лишь набожное бормотание священника, вверяющего Господу черную душу приговоренного.
Лазарь согласился выпить последний стаканчик рома и даже посмаковал его, хотя и не любил рома. Зато с негодованием отказался от протянутой ему пачки "житан":
- Ах, нет, только не эту пакость. Засуньте их сами знаете куда!..
Вот так, с воспоминанием о небесной синеве перед глазами, с нёбом, возбужденным терпким ромом, в рубахе без ворота, с выстриженным затылком, с руками, накрепко связанными пеньковой веревкой, пылающий снаружи и заледеневший внутри, поддерживаемый одним и подталкиваемый другим, Лазарь выбрался на утренний холодок, услышал, как часы бьют четверть шестого (выходит, ему еще пожаловали пятнадцатиминутную отсрочку!), споткнулся, выругался, произнес: "Аминь!" - и с запозданием - с большим запозданием, уже у подножия черного эшафота, чей худосочный силуэт мелькнул на фоне тусклой позолоты распятия, - убедился, что правосудие и впрямь слепо.
- Клянусь вам, я невиновен! Клянусь вам перед Богом, это не я... Клянусь вам... Клянусь...
Лестница все не кончалась, и каждая последующая ступенька казалась вдвое выше предыдущей.
- Клянусь вам, я не убивал ее! Это Лазарь... Лазарь! Помост.
Бледный рассвет.
Люди внизу. Репортеры. Любопытные. И среди толпы, наверное, Жоэлла, Билли, Дото...
А может быть, и Лазарь?
Приговоренный почувствовал, как его хватают за руки и за ноги, толкают на качалку.
- Это не я! Это не я! - Его безумный вопль перекрыл даже фабричный гудок. - Это не я! Это Лазарь, Лаз...
Щелчок, свист.
Нож гильотины упал на Лежанвье, вырывая его из липких объятий кошмара.
Жоэлла и мэтр Маршан первыми вошли в комнату с белыми стенами. За ними следовали Билли и священник. Было уже почти шесть утра, но раньше прийти они не могли.
- Все... Все кончено, В.Л.! - сказала Жоэлла, досадуя на себя за недостаток деликатности. - Зато я привела отца Ландри, который присутствовал при последних минутах жизни Лазаря... У него есть для тебя важное сообщение... Говорите, отец мой. Говорите быстрее...
Отец Ландри заговорил глухим голосом, с трудом преодолевая смущение:
- Лазарь, да упокой Господь его душу, перед тем как заплатить жизнью за свои прегрешения, простил вам, сын мой. - ("Сын мой! Сынок! Интересно, по какому праву священники и палачи разговаривают одним и тем же отеческим тоном?" - хмыкнул про се6я мэтр Маршан.) - Боюсь, я не смогу дословно передать вам сказанное им, но постараюсь... В действительности Лазарь, перед тем как отдать богу душу, сказал вот что:
- От лекарей я знал, что моя жена - вторая, чахоточная, - не дотянет до Нового года. Так что вскорея мог бы жениться на Жоэлле - это был вопрос месяцев, а то и недель. По несчастью, Диана после моего глупого - на подушке - признания тоже это знала... В тот вечер она была словно бешеная, требовала, чтобы я отказался от малышки, чтобы мы уехали вместе... Она вцепилась в меня, грозила своей пушкой, того и гляди, пальнула бы... Мэтр, снимаю перед вами шляпу! После истории с моим оправданием я думал, что взял вас за горло, но настоящая хватка - у вас!.. Я не раз повторял вам, что вы мне нравитесь, и вот вам подтверждение: я раскалываюсь, вместо того чтобы унести свой секрет с собой в могилу... Так что бросьте расстраиваться, папаша, и снова надевайте адвокатскую мантию... Вы не могли этого предвидеть, но благодаря вашему лжесвидетельству правосудие свершилось над дважды убийцей!
"Правосудие действительно свершилось, но каким извилистым путем, размышлял мэтр Маршан. - Да, что бы там ни говорили, а неповоротливость замечательное свойство судебной машины..."
Жоэлла, подойдя к кислородному тенту, схватила Лежан-вье за руку.
- В. Л.! - вскричала она, словно эта ледяная рука обожгла ее. - Папа!
Лежанвье не ответил.
Он умер в пять утра.
То есть на четверть часа раньше Лазаря.
Совершенно напрасно терзаясь угрызениями совести.
В одиночестве.
Без отпущения грехов.
Ментона, 1958-1959 гг.