Даже заурядная интеллигентская матерщина и та застряла на самых подступах к горлу, - не сумела прорваться, оповестив близлежащую местность, - вернее, выдав мое отчаянное местонахождение, с тем, чтобы покончить с этим затянувшимся фарсом как можно скорее...
Мое проткнутое контуженое тело устало притворяться, устало суетиться, чтоб как-нибудь да приспособиться, - чтоб как-нибудь, но выжить в этой глупейшей новейшей historic единоличного of misery.
До недавнего времени, вроде как выживал.
Или, все-таки помогали выживать. Незаметно, ненавязчиво, или, напротив, с излишней прямодушной прямолинейностью, таща за упирающийся рукав, подсовывая в виде спасительного круга, то беспардонную лолитку-стажерку Настену, то душистую кофейно-глянцевую задницу некой вумен-дамы, которая...
- Лидунь, - с превеликим трудом протиснулся я в эту не сдвигаемую многотонную черноту, - а ведь я не забыл твоей попы. Твоей рахат-лукумной... мерзкой задницы.
- Эгоист, очнись! Прямо перед тобой охотник. Уклоняйся, или бей сам! И хватит болтать языком! Сосредоточься!
Вновь болезненно пробили мои слуховые перепонки родные стервозные нравоучения. Но сейчас эта боль опустилась на другой уровень ощущения, боль призабытого сладострастия. Она когда-то присутствовала в моей интимной мужской жизни, - во времена глупой счастливой молодоженности. Боль, от которой я давным-давно отказался, в пользу спокойного обывательского метасуществования, - существования на уровне пленочном, не дозволяя проникнуть самому себе, внутрь собственного я...
Прекрасное шкодливое время молодых полуидиотов, полуидеалистов, один из которых любил воображать себя начальником, почти - рабовладельцем, а другой, с удовольствием подыгрывая, вживался и оживлял более характерный гоголевский персонаж - дрожащего подчиненного, почти раба, лакея, холопа...
И тот и другой получали от этого незамысловатого полудетского представления всяческие психоудовольствия, соответственно собственной незатейливой фантазии. Им, молодым, простодушным дуралеям, хотелось думать, что непременно - испорченной, порочной, полулегальной, не принятой в наших социалистических семейных ячейках...
Не успев, как следует побаюкать призабытое полуигровое унижение, я обнаружил, что мой обонятельный орган буквально заложило от чуждо медоточивого плотского аромата. С моих рецепторов, словно содрали, до сей секунды фамильярно уцепившийся, противно пряно-гвоздичный родной запах потеющих жениных подмышек...
И почти мешком я плюхнулся на холодно лягушечий линолеум. Именно плюхнулся. Не пригнулся, не среагировал на смертоносную невидимую (лично мне) чужеродную отмороженную опасность, в виде...
Просто в момент этого якобы нелепого, бесформенного, совершенно не героического приземления, меня успела догнать волна сдвинутого, яростно потревоженного застоялого воздуха, - заунывно нежно пропевший ветерок запоздало коснулся моей разом взопревшей удачливой макушки...
Зато в следующее мгновение мой вдруг оживший организм не заставил себя понукать, - я, точно бывалый спецназовец, двойным перекатом, и вроде бы не особенно гремя костями, оказался достаточно далеко от места недавнего позорного (оказавшегося своевременным, спасительным, единственно верным) приземления.
- А говорил, не можешь! Прямо - кино! Эгоистическая порода подскажет, как вывернуться. Не упал бы, - лежал сейчас с половинкой черепушки! Нюхай воздух, милый, и ангел не оставит тебя.
У меня закралось недоброе подозрение: мой ангел хранитель заодно с моей бывшей суженной. И тандем этот очень даже вовремя зародился...Очень своевременный и полезный контакт. Небольшой такой взаимовыгодный союз на время "z"...
То, что мне этот старинный тандем выгоден, - это понятно. А ей? Этой дамочке, какой резон спасать мою шкуру? Впрочем, резон самый обыкновенный, - я ей понадоблюсь в ближайшем будущем. И понадоблюсь в качестве живого и здорового персонажа.
Следовательно, следует разрушить эти подлые дамские иллюзии относительно моего добровольного сотрудничества.
Черта с два! мадам, - мне на ваши долгоиграющие планы наплевать...
Если суждено, мне выжить в этой чертовой черной войнушке, то исключительно вопреки вашей многомилосердной воли, мадам!
Но, уж если не повезет...
Вроде до последнего времени везло. И даже, так сказать, чертовски везло! Постараемся и дальше уповать на мое индивидуальное квазивезение...
В положении лежа, предавался я мстительным детским мечтаниям, не помышляя, однако, двинуться в какую-либо черную сторону, чтобы вновь попытаться поспорить с собственной судьбою, доверившей всего меня этим "выколи глаз" занятным приключениям.
- И долго ты собираешься, бока отлеживать? - вновь донесся до моего тренированно настороженного слуха родной ехидный вопросительный знак.
- Хорошо, сударыня, устроились! Подрядились главным надсмотрщиком у родственничка... Мужа, опять же, бывшего, по блату опекаете. Ну, чтоб не сразу зарезали. Чтоб подольше помучился.... Или еще, какую меркантильную выгоду про себя затаили, ась?
- В дешевые игры, милый, играешь! Лучше бы о сыне подумал! Что оставишь после себя. Жалкая жизнь жалкого неудачника. Шевелись, милый! Шевелись! Нюхай воздух!
Несмотря на всю свою лелеемую внутреннюю детскую вредность, я помимо собственного желания со всей тщательностью принюхивался, доверчиво полагаясь на обонятельные ноздревые антенны, полагаясь на их упреждающую команду...
Мое тело, все его хитроумные мышцы и связки действовали чрезвычайно согласованно и без особой паники.
Разумеется, все эти суетливые маневры совершались не без участия главного штаба, который располагался в спасенной черепной коробке. Но опять же все тактические команды спускались оттуда, как бы минуя мою заартачившуюся, точнее сказать, полупарализованную волю...
Волю обыкновенного усталого пассажира несчастной отечественной "шестерки", пробирающейся по российскому черноземному полубездорожью, пассажира, которого то и дело просят выйти вон из задышанного угарного тепла, с тем чтобы он доблестно выступил в роли обессиленного толкача, упершегося взопревшим чубом в замызганный липкий бряцающий багажник, отчаянно буксующего подержанного пожилого авто...
И все равно все мое глупое интеллигентское существо надеялось на благопристойный исход из этого затянувшегося юмористического вояжа по непроглядным территориям-губерниям-полигонам сумасшедшего минисамодержца и родственника моей ненаглядной, нынче зорко следящей и высматривающей профессионального агрессора пенсионерку...
На самой середине этих убогих бренных размышлений мое тело, затаенно чего-то ждущее, как бы блюдя наработанную интуицию воина, крадучись поползло куда-то (черт его знает куда!), затем переместилось на нижние конечности, и внагибку двинулось по какой-то малопонятной заковыристой дуге...
И куда я собственно поперся, - никаких положительно разъяснительных ответов от недремлющего мыслительного органа я так и не дождался. Покуда...
Покуда не случился вполне рутинный, но почему-то проигнорированный моим волевым я, естественный конфуз...
Благодаря всем вышеупомянутым физическим перемещениям плоти, в ее полостной системе произошла полезная раскрепостительная деятельность, накопившееся органические газы выдавились в нижний отдел кишечника, - и в рефлекторном просвещенном режиме горючая смесь вырвалась наружу...
Причем стравилась, сия смесь с такой одушевленной ядрено сердечной благозвучностью, что даже я, недавний владелец сего боезапаса, вздрогнул и отпрянул от выбранного слепого маршрута, - и, свернувши в сторону, тотчас же утерял первоначальную схронную ариаднову нить...
В порядочном цивилизованном обществе подобной метеористической деятельности чужого кишечника, совершено не придается никакого, так сказать, оскорбительного значения, - в подобные непредосудительные мгновения общество отдает предпочтение натуральным напиткам, вкупе с упорядоченной светской болтовней...
Но откуда же в этой искусственной "черной дыре", в этой чертячьей, кикиморной всенародной русской сказке взяться упорядоченному светскому обществу?
- Володечка, что ж ты пукаешь-то так, а! От страха, что ли? Ты бы злость-то приберег для дела! Для спасения жизни своей дурацкой, эгоистической, а!
И темнота иногда, оказывается, играет положительную полезную предохранительную роль, - предохраняет от родственных чрезвычайно милосердных любознательных очей, а то бы...
- Шла бы ты куда... Лидок! Мне твоя забота, как все равно что... Ну дура-баба, а что с дуры возьмешь? - почти бесстрастным академическим тоном сплюнул я в темноту благовоспитанную ответную реплику.
- Володька, - сзади, берегись, дурак! - точно эхом колыхнуло мои перенапряженные ушные локаторы.
И мой организм, безо всякого умственного анализа привнесенной извне истеричной информации, сделал безумствующий рывок в очередную ямищу черноты, затем куда-то вбок, одновременно ища растопыренными пальцами какую-нибудь преграду, в виде стены, переборки или живого супротивника-гладиатора-раба...
И по паучьи раскорячившись, опершись дрожащими перстами о лед линолеума, затих, затаился, утихомиривая постмохмельное дыхание, слыша пару тукающих сердец, пребольно расположившихся в мокрых височных долях...
Опять вроде бы избегнул катастрофического поражения, - а зачем? Почему, с какой стати мое тело подчиняется каким-то подлым ехидным подсказкам? Мое бедное тело соскучилось по другому, которое вроде бы до мельчайших папиллом изучено-переизученно, - неужели соскучилось...
В сущности, по каким таким женским деталям можно тосковать, мне, бывшему полновластному хозяину этой женщины, этой очень недурно сохранившейся деловой мадам. Причем выглядит эта навязчиво блондинистая тетенька моложе меня лет на десять, - а ведь сверстники...
А потому что порода, заверенная личным столбовым гербом!
А потому что, - диетологом выверенная, - тщательная и неустанная слежка за употребляемыми калориями.
А потому что - еженедельные посещения элитарного "Петровского" фитнес-клуба с его гимнастическими (робото-шейпинго-аэробическими) залами, тренажерами, янычарскими и суомскими парилками.
А купания-заплывы в "Олимпийском", - вроде постоянного любимого десерта...