- Цезарь всегда прав! И жена Цезаря, и лошадь его... У тебя как, - с выездным экипажем? Сколько карет в конюшне, так сказать?
- Разве в этом дело. Сегодня два выезда. Завтра десять. Эти материальные пустяки уже давно не занимают мою голову. Все очень примитивно в человеке, - не было достаточных наличных в кармане, зато в голове теснились идиотские картинки: яхты, женщины, машины, какие-то виллы, какие-то заграничные пятизвездочные "хилтоны" с нафуфыренными лакеями, готовых вылизать твою задницу... В общем, понятный бред нищего советского инженера, у которого такая же пустота в лопатнике, как и в голове. Но вот, случилось чудо чудное, - лопатник набит иностранными ассигнациями по завязку. Что дальше? Что делать дальше помраченной голове советского правоверного технократа? У меня чуть конфуз не случился. Затеял, дурик, свести счеты с жизнью. А потому что стало скучно. Скучно просыпаться. Скучно жрать. Скучно ехать в экипаже, который тянет тысяч на пятьдесят. Понятно, в зеленых купюрах. Женщин - любых, - любить скучно. Предлагали мальчиков. Противно и скучно. Сделал вялую попытку застрелиться. Видимо, от тотальной скучищи, - промахнулся. Пуля-дура прошла на вылет, не повредив нужных сердечных сосудов. И лежа в ЦКБ, однажды ночью вдруг меня прояснило. Нужно создать собственное, абсолютно изолированное ото всех, государство. В котором я буду царем, президентом, диктатором, жрецом-оракулом и генеральным патриархом. И действовать в этом лично-моем государстве будут лично-мои законы, и лично-моя вера. И я создал лично-свое государство, с лично-мой религией. Все в натуральном виде - живьем. И это не какая-нибудь жалкая виртуальная игрушка в "Империю". Хотя у меня существуют и свой Храм (Temle), и собственная Башня магии (Magic Tower), и моя единоличная Гильдия (Guild). Я выпестовал собственных Берсекеров и Одержимых, Анти-паладинов и Дьяволов. Лично воспитал классного Молоха! В настоящей жизни эти существа намного интереснее и страшнее. И вобще, все мои подданные живут, согласно лично-моим указам. Все указы подаются в устной форме. Поданные имеют личное право не следовать моим указам. Для этих случаев существует всегда-действующий Главный закон: еретик-оппозиционер уходит от нас насовсем. Впрочем, никто никогда не знает, куда он уходит. Просто его больше не слышно.
- И даже ты не знаешь, - ты, который царь-падишах - всевластный, всевидящий и всевеликий?..
- Иронизируешь? Да, именно, - я, единственный, - в моей личной империи знаю: кто, куда, и главное, когда уйдет. Я знаю кому из моих поданных нужна его личная ничтожная жалкая жизнь.
- И это тебя держит на плаву? Тебе интересно жить дальше. Интересно просыпаться... Интересно складывать внутрь личной утробы всяческие заморские и отечественные яства... Интересно сидеть в сортире, ожидая полноценного обильного стула... Интересно ласкать посторонних красоток...
- Мне интересно твое детсадовское любопытство. Нет, эта любознательность твоя не младенческая, - это потому что ты русский валенок. А я давно уже не русский. Я только говорю и думаю на русском языке. Слова в башке - русские. А смысл в словах, - абсолютно не русский. И поэтому я еще буду жить. Я уверен, что не сойду с ума. И никакой мистики. И никакой философии предательства здесь нет и близко. Все просто и ясно, как куриное яйцо.
- А с чего ты взял, что строение куриного зародыша примитивно? Мне кажется...
- Вот я и говорю, что ты русский балбес. На таких вот балбесах матушка Русь всегда и выезжает. И по сию пору выезжает, - надеясь въехать в Рай.
- Полагаешь, - не въедет? Не удастся?
- Самое смешное и загадочное, - что въедет! И как раз, за счет таких балбесов, вроде тебя. А я уже никогда не попаду в Райские кущи, в этот библейский Эдем... И мне очень спокойно от этой нерусской думы. Потому что, я счастлив здесь, на Земле, среди своих рабов-подданных. Мой личный рай я построил сам. В моем раю я - высшее божество! И вообще, я очень сомневаюсь, что Божеский Рай - лучше моего личного. Я догадываюсь, что мои здравые размышления тебе малоинтересны. Может статься, и раздражают, будят хилую, неразвитую зависть. Без полноценной, полнокровной, вечно зудящей зависти, никогда нормальному человеку не отстроить собственного личного Эдема. У нормальных русских, - думающих всегда по-русски, - отсутствует это великое чувство, которое движет (и всегда двигала) Западную цивилизацию, не позволяет ей чахнуть и дряхлеть.
- Милой мой, так эта твоя хваленая цивилизация к пропасти апокалиптической несется... Какая-то уж очень она самоустремленная к самоубийству... Уж очень, право слово, целенаправленная к суициду всеземному...
- Балбес ты, и есть балбес! Чем шибче и скореича случится твой Апокалипсис, - тем быстрее и надежнее матушка Русь в Эдемовы Божественные пределы заступит. А? Неужели не допирала твоя дурья башка, что все к этому и идет.
Этот несколько утомительный диалог происходил не в моих воспаленных от "снадобья" извилинах, - этот несколько странный разговор велся в роскошных до убогости личных "императорских" апартаментах моего призабытого приятеля и родственника.
Я имел честь, находится в гостях у самого так называемого (так его называла невидимая с весьма симпатичным голосом "помощница") хозяина. Хозяина некоего миниатюрного нелицензированного государства. Настоящего полноценного государства, живущего по законам-прихотям одного единственного человека. Человека, самолично создавшего это микроскопическое нелегальное государство, на территории... На территории столичного Садового кольца в помпезном старинном особняке, ныне отменно отреставрированном, частично надстроенным, и большей частью ушедшем в подземельные естественные и искусственные схроны-помещения.
Я имел приватную беседу с одним страшным чудаком, - отнюдь, не чудиком, и не сумасшедшим... Если бы только вирус сумасшествия поразил голову этого господина, приходящегося мне каким-то дальним родственником, тогда были бы понятны мотивы теперешней скрытной затворнической деятельности сего доморощенного самодержца...
Именно что, сей, здравомыслящи рассуждающий новоиспеченный (вернее, самопровозглашенный!) цезарь, пребывал в абсолютно здравом рассудке, ежели следовать канонам житейской логики. Полагая себе не медиком, а, полагаясь сугубо лишь на собственные чувства и вербальные сигналы, я видел перед собою вполне заурядной внешности ж е р т в у нынешней технократической постцивилизации...
Жертва-цивилизатор...
Жертва-диктатор...
Жертва-инквизитор...
Жертва-квазимессия...
Жертва, пожирающая самое себя...
Жертва, которая не догадывается, что она - жертва...
Жертва, которая есть несчастное потерявшее себя существо.
Впрочем, само это существо смотрелось совершенно в противоположном, так сказать, ракурсе.
Это в моих философствующих мозгах оно виделось несчастненькой жертвой.
А наяву передо мною расположился в кресле, - беспардонно расшиперестом, атласно-лайковом, пуклящимся и отливающим изумрудными мясисто-жидкими бликами, - кресле, предупредительно принявшим формы разъехавшихся, разъевшихся чресел благодушно вещающего хозяина...
Хозяина, по случаю приема дорогого редкого гостя прибарахлившегося в смокинг, чудоюдного (явно, от кутюр), экзотического покроя.
Сей чудодейственный парад одновременно напоминал моим несведущим глазам и допотопно светское платье, и монаршьи одежды, и спецодеяние главы католической паствы...
Лиловые, золотые и черно-парчовые искры-звездочки струились и плавали по всему, сыто и стыло возлежащему, в припорцию упитанному, телу минидиктатора, неуследимую выю которого не то обрамлял, не то окончательно хоронил затейливо прокатанный золотой шаманский ошейник, густо унаващенный бриллиантовой и самоцветной зернью.
Все, что располагалось выше драгоценного шикарного жабо, было приблизительно знакомо, точно когда-то виденный фотопортрет, неведомо кем подсунутый вдруг сейчас, только что в живописно оживленном голографическом слайде.
Вздернуто бесформенный нос (в студенческие годы задорно говоривший о малоказистом хозяине, - что парень этот свой в доску, которому запросто можно доверить какую никакую душевную тайну) нынче стиснут блеклыми залежалыми ланитами, вроде как с тщательно вытравленной по чужеземной технологии щетиной, потому как ни одного мало-мальски мужского волосяного продукта не наблюдалось на пустынной обширно невыразительной ряхе.
То, что подразумевалось подо ртом, представляло собой тандем анемичных земляных выползней, порою вяло слипающихся и растягивающих свои бледные желеподобные тела в значительной перемудренной гримасе...
Оставались глаза, которые кое-что информировали о существе, отнюдь не банальном и совсем уж не являющемся тем беспросветным русским мудрецом Обломовом (принципиально брезгливым к всякого рода доморощенным просперити), каковым, оно пытается предстать или хотя бы показаться предо мною, мелким ничтожным родственником.
Глаза выдавали этого квазисозерцателя, - выдавали все его явные и скрытые добродетели...
Глаза людоеда-интеллектуала, - вот что они являли собой.
Причем, колер они носили обычный: типично российский - васильково полевой. И возникала решимость обозвать эти незамутненные интеллигентской рефлексией погляделки незатейливыми избитыми прилагательными - голубые, чистые, небесные, безоблачные...
Однако, окунувшись, разок в эти заурядные бездонные лакуны-полыньи, больше подобного удовольствия постараешься себе не доставить.
В этих просиненных безжизненных лужицах таилась неведомая неотчетливая колодезная нежить, которую чрезвычайно отчетливо зрят таинственные ласковые священные существа, которые в эпоху первых династических Египетских царей, сопровождали и стерегли души умерших...
К примеру, если бы мой чернявый личный Фараон оказался один на один с подобным прямодушно мертвящим взором, - он бы сразу постарался найти самую тесную уютную укромную щель-схрон, - где-нибудь под ванной...
...- Знаешь, Володя, я не хочу лукавить и врать тебе. Понимаешь, ты попал сюда не по своей воле. Впрочем, сознайся сам себе: а подчиняется лично тебе твоя воля? Ты, наверное, давно догадался: ты не принадлежишь себе. И это факт. И в этом знании нет ничего зазорного. Разумеется, ты, как человек интеллигентской рефлектирующей...
- А ты, разумеется, хозяин своей воли!
- Ну, речь, сейчас не обо мне. Что можно я тебе рассказал.
- А все-таки! Вот ты провозгласил себя царьком этой чудовищной коммунальной казармы, в которой всегда искусственная идиотская тьма! В твоей дурацкой темноте толкутся твои странные люди-подданные, которые имеют полное право испражняться где им угодно...
- Эти "странные подданные" к твоему сведению, пожизненно обеспечены всем. Обильной вкусной жратвой. Половыми партнерами любого возраста и любой стати. Эти милые люди к твоему сведению заимели шанс прожить оставшуюся жизнь в собственном коммунизме, если угодно. Моим подданным не надо ломать голову о собственном грядущем. За них думаю я. Их единоличный властелин.
- Заставляешь их убивать друг дружку...
- Ошибаешься, дружок! Да, подобные пикантные времяпрепровождения существуют в моем минигосудартсве. Но, исключительно с моего доброго разрешения-вердикта. Мои подданные, обыкновенные людишки, с нервами, с накопившимися стрессами еще от прошлой жизни. А мой специальный устный вердикт вроде клапана, который стравливает излишнюю накопившуюся дурную энергию. Я им позволяю охотиться друг за дружкой. Охота, - самый порядочный древний инстинкт. И замещать его дешевыми зрелищными шоу: спортивными или еще, какими эстрадными, - это не решение проблемы. А в моем государстве проблему людской агрессивности никакими шлягерами не решить. И я придумал маленькие локальные войны. Представь, в стандартной однокомнатной секции, в полной темноте десять человек. И всего два человека имеют право пользоваться холодным оружием. Кинжал, кастет, обрезок стальной трубы... Я даю гонг. И охота началась! Охотники догадываются о месторасположении своей жертвы исключительно по запаху и шороху. И выживает в этой чудесной охотничьей войне самые удачливые и самые подлые. Смелость, храбрость, умение драться, - здесь, на этой маленькой войне они малопригодны. Сегодня сам убедишься. Ради тебя через час я объявляю очередную оздоровительную войну.
- Ради Бога! Ради меня, - избавь меня от созерцания твоей сумасшедшей лечебной резни... И потом, я никогда не относил свою робкую особу к свободным демократическим патрициям, чтоб любоваться и восторгаться, как другие...
- Позволь, позволь, милый мой родственник! А кто тебе сказал, что твое место в ложе амфитеатра? Единственным зрителем-патрицием, если угодно, являюсь всегда и поныне - я. И представь, мне порою откровенно скучно наблюдать за древним человеческим промыслом, - убиением себе подобных. Поначалу, знаешь, щекотало нервишки. Даже переживал за кого-нибудь. За ничтожную жизнь какой-нибудь смазливой блядешечки, за которой крадется толстозадый нахал с резаком... Этот толстомясый выродок крадется на четвереньках, тщательно внюхиваясь... А обоняние у некоторых моих подданных развивается! скажу я тебе... А у блядешки месячные, которые: кап-кап-капают... И толстый урод по милому запашку подбирается к ней с тыла, и... Правильно, думаешь! Оседлывает ее, и... И насилует, как ему заблагорассудится. А потом убивает. Отпиливает ее дергающуюся головку напрочь. Этот толстый душегубец, представь себе, продержался целых три войны! Этого молодчика совершенно непреднамеренно порешила одна престарелая дамочка, - обыкновенным плотницким инструментом: молотком. Скучно, брат... Сегодня эта матрона опять выйдет на тропу войны. Я ее снаряжу другим инструментарием, - сапожным шилом. Так что имей в виду, - против тебя и твоих сотоварищей будет выставлена интеллигентная пенсионерка профессиональная гладиаторша. А еще одному пареньку доверю плотницкую ножовку. Или туристический топорик. Еще не решил. Так что через час твои теперешние злободневные проблемы отойдут на очень дальний план. И признаться, я тебе, Володя, немножко завидую. Ты будешь занят нормальным мужским делом, - выживанием в этой надежной глухой тьме. Я же останусь во тьме рутинных повседневных дел. Надеюсь, ты не разочаруешься. И проведешь эти два часа весело. По крайней мере, будет потом о чем вспомнить.
Я глядел во все искренне встревоженные глаза на самопального самодержца, который все-таки числился моим родственником, - родственничком по линии некогда любимой моей единственной супруженции, - и не решался верить своим ушам...