— Даже если тебя слопает черт, выход есть. Правда, только один. Я тебе советов давать не стану. Скажу только, как бы сам поступил в такой ситуации. Согласен? Кстати, что ты читаешь? — Коноплев кивнул на книжку карманного формата, которую Русаков принес с собой.
— Это? Взгляните. — Он протянул томик Коноплеву. Тот взял его в руки. С лакированной черной обложки на него в упор смотрел пожилой японец в военной форме с умными и в то же время злыми глазами. В руках он держал винтовку. По ней тисненый золотой фольгой лежал заголовок: «Курода — последний солдат империи».
— Не забываешь японский? — спросил Коноплев.
— Ээ, со дэс, Коноплев сэнсэй [Да, это так, господин Коноплев.].
— Сорэ-ва урэсий дэс [Я рад. И о чем книга?]?
— О простом солдате, который не знал, что правители заключили мир и без малого пятнадцать лет в одиночку держал фронт против американцев.
— Автор, конечно, над ним изгаляется?
— Нисколько. Он уважает солдатскую стойкость и верность присяге. Читаешь и видишь — умерла империя, но у нее остался верный солдат. Он не может отречься от того, чем жил и дышал всю жизнь. Для него лучше смерть, чем позор капитуляции. Убежденность не в том, что он прав. Она в том, считает ли он себя правым. Я вспоминаю Павла Первого. Заговорщики, прежде чем задушить его, предложили: «Подпиши отречение». Он ответил: «Умру, но императором». Николаю Второму на такое пороху не хватило. Он умер гражданином Романовым, хотя сегодня кое-кто пытается говорить «государь, государь». Такой глубокой верности долгу, как Павел, полон капрал Курода.
— У нас бы из него писатели сделали очередного Чонкина. Вдрызг осмеяли бы…
Коноплев наугад раскрыл книгу и начал вслух переводить с листа:
«Адмирал Старк гордится тем, что он WASP — белый, англо-сакс, протестант. Ко всему, слово читалось по-английски и как „оса“ — маленькое отчаянно жалящее насекомое, смелое и безрассудное. Весь остальной мир, все страны и народы Старк характеризовал одним словом — „фак“.
Русские — это медведи, япошки — макаки, мартышки. Итальяшки — макаронники, французишки — лягушатники. Даже немцы и те просто «фак джерри».
— Фак макаки! — рявкнул адмирал и стукнул кулаком по столу. — Мы потеряли вертолет. С этаким экипажем! Я сейчас подниму первое крыло и пущу сраный Кулатан ко дну! Фак макаки!
— Сэр, — старший помощник коммандор Вильсон аккуратно собрал цветные карандаши, рассыпавшиеся по столу после удара кулаком. — На борту полковник Исихара. Он готов высадиться на чертов остров и обязуется заставить японских солдат сложить оружие.
— Хорошо, высылайте с рассветом десант. Пусть Исихара выманит мартышек из джунглей. Вторым эшелоном у него должны быть наши снайперы. Мне не нужны эти бандиты живыми, фак макаки!
— Да, сэр!»
Семь дней Русаков напряженно ждал возможности начать свои действия. На восьмой всегда молчаливая линия связи СП «Русам» заработала. Из городского таксофона на Старом Арбате прошло пять звонков, на которые никто не ответил. Звонивший повесил трубку и ровно через две минуты снова набрал номер. После пятого вызова высокий голос ответил звонившему: «Лопухов», Тут же зазвучали сигналы отбоя.
Ровно через час от дома иностранных дипломатов на Кутузовском проспекте отъехала машина «вольво» черного цвета. За рулем сидела женщина — госпожа Гаррисон. Миновав мост через Москва-реку, она свернула на набережную. Проехала мимо Российского Белого дома, комбината Трехгорки и выкатилась на улицу Девятьсот пятого года. Спустя десять минут госпожа Гаррисон остановила «вольво» напротив Центра международной информации неподалеку от Песчаной площади. Взяв поводок, выпустила из машины крупную, блестевшую от сытости таксу. Они вместе углубились в тенистый парк.
Под кронами старых лип было тихо и прохладно. На детской площадке шумно возились дети. Старик пенсионер у огромной сосны кормил с ладони пушистую белку.
Госпожа Гаррисон неторопливо прошлась по аллее. Возле железного мусорного ящика ее такса задрала ножку. Оглядевшись, хозяйка быстро нагнулась и подняла с земли смятую пивную банку. Сунула ее в сумку, нацепила на ошейник собачки поводок и повела к машине.
Когда она пересекала асфальтовую дорожку на внешней стороне старого парка, ее неожиданно задержала крепкая мужская рука.
— Спокойно, миссис Гаррисон, — произнес мужчина на хорошем английском. — Дайте мне вашу сумку.
— Оставьте меня! — возмутилась дама искренне. — Я буду кричать, звать на помощь. На противоположной стороне много людей…
— Успокойтесь, мадам, — со стороны трудно было догадаться, с какой силой Русаков держит непокорную, готовую вырваться из его пальцев руку. — Все, что я сейчас скажу, в ваших собственных интересах. Слушайте и запоминайте. Я — офицер контрразведки. Мне нужна конфиденциальная встреча с вашим мужем, с мистером Дэнни Гаррисоном. Встреча личная. Под слово офицера гарантирую два условия: это не будет вербовкой или провокацией. Разговор в ваших общих с мужем интересах. Нашу встречу не стоит афишировать.
— Это уже сейчас провокация! Муж никаких встреч с вами иметь не пожелает.
— Прискорбно, мадам, вот, взгляните. — Русаков протянул ей два глянцевых фотоотпечатка. — Не стесняйтесь, смотрите. Боитесь оставить пальчики? Тогда я все покажу вам сам. Видите? Это пикантные эпизоды из вашей практики. Вы забираете посылку в Большом Ржевском переулке. Это другое место — Петровка. Сделано фото, как вы снимали закладку сейчас. У мусорного ящика. Если моя встреча с мистером Гаррисоном не состоится, я передам снимки прессе. Будет назван и тот, кто закладывает вам послания. Думаю, вы понимаете, чем это отзовется на карьере вашего мужа? Он ведь собирается выйти на пенсию, так? В случае, если встреча состоится, эти эпизоды будут похоронены в архивах.
— Что вы хотите от нас? — госпожа Гаррисон, судя по голосу, несколько успокоилась.
— Во всяком случае в мои планы не входит делать вам и мужу неприятности, — заверил ее Русаков. — Запоминайте, встреча завтра на пристани у Киевского вокзала. Мистер Гаррисон берет билет на первый рейс теплохода до Спасского моста и обратно. Я подойду к нему, когда теплоход двинется. Вы меня поняли, мадам? Повторяю: или эта встреча, или я вас вместе с мужем сомну, испорчу карьеру перед уходом на пенсию.
— Я поняла.
— Пардон, мадам, но я у вас заберу эту грязную пивную банку. Вы не против?
«В то утро Курода спал больше обычного. Его разбудили громкие звуки, доносившиеся с болотистой части острова.
— Японские солдаты! — орал усиленный динамиком голос, и слова звенели металлом. — Я полковник Исихара. Прибыл сюда забрать вас на родную землю. Вы продолжаете сражаться по недоразумению. Война давно окончена. Сложите оружие и выходите по одному! Японские солдаты! Я полковник Исихара…
Курода вслушивался в слова и думал. Сомнений быть не могло — кричал настоящий японец. С Хоккайдо. Так говорить не сумеет никакой иностранец. Более того, кричавший настоящий командир. Голос энергичный, обороты речи свидетельствуют — командный язык ему знаком.
Курода снял с бамбуковых плечиков мундир, который берег на подобный случай. Опрыскал ткань водой изо рта. Надел на себя. Одернул полы. Мундир оказался великоват. Капрал заметно похудел за последний год. Недобро усмехаясь, Курода снял мундир и надел бронежилет. После этого форма села на него как влитая. Все было хорошо, только пуговицы сильно позеленели от сырости. Он протер каждую пальцами.
На металлическом листе, который Курода приволок от вертолета, лежало трофейное оружие — пулемет и два автомата. Разгадывать секреты их устройства капралу не пришлось. Слишком долго он воевал, чтобы не разобраться в оружии.
Пулемет Куроде не понравился — для пехотинца он был слишком тяжелым. Зато автоматы сразу пришлись по душе. Еще вчера он испытал их оба. Поставил на плоской скале три пивные банки из запаса вертолетчиков и с пятидесяти шагов врезал по ним очередью. Банки буквально взорвались, рассеченные пулями. Во все стороны брызнуло пиво. Курода весело засмеялся.
— Ах, янки! Ах, псы длинноносые! — Лучшего подарка они для него не могли сделать.
Взяв оружие, надев фуражку, без которой уже давно привык обходиться, Курода двинулся на зов. Джунгли сомкнулись над ним зеленым сводом. Когда-то он здесь прорубал просеку, но она быстро заросла, хотя до сих пор был заметен своеобразный туннель со стенами из стеблей бамбука и крыша из переплетенной листвы. Солнечные блики едва пробивались сквозь живую изгородь, и земля здесь никогда не просыхала. Запахи влажных трав, гниющих растений, аромат неведомых цветов дурманили голову, вызывая чувство, напоминающее тошноту.
— Японские солдаты! Я полковник Исихара!
Радио орало громко и неустанно.
Осторожно прокравшись к опушке, Курода выглянул на поляну. Там, воткнув в землю полутораметровый шест, на котором трепетало белое полотнище с красным кругом посередине, стоял худенький человек. На нем действительно была форма полковника. Старая, ношеная. Поперечные погоны. Фуражка. Офицерская сабля на боку. Ладонь привычно лежала на эфесе.
— Японские солдаты!
Держа автомат наизготовку, Курода вышел из джунглей и остановился, не подходя к начальнику.
— Смирно! — заорал Исихара. — Как ты стоишь перед полковником?
Курода яростно сверкнул глазами и ощерил зубы.
— Кто ты такой, и почему орешь здесь? Зачем тебя сюда привезли янки? Ты им служишь? Отвечай на вопросы, или я сделаю дырку в твоем тощем брюхе!
Полковник понял — капрал не шутит.
— Я Исихара…
— Может быть. Только я не знаю этого. Почему сюда явился незнакомый мне человек? Где лейтенант Масасиге?