Утро понедельника оказалось просто кошмарным. Совещание закончилось очень быстро. Казавшийся совершенно обессиленным Джил произнес несколько слов в память Джона. Все, включая Арта, были потрясены. Предупредив нас о тех гадостях, которые в ближайшие дни можно ожидать от прессы, Джил настоятельно рекомендовал коллегам хранить молчание и переадресовывать все вопросы ему. Несмотря на то, что все читали газеты, никто из присутствующих не упомянул моего имени, за что я был всем безмерно благодарен.
Затем кто-то ни к селу, ни к городу высказался по поводу котировок акций «Био один», снова снизившихся до уровня сорока одного доллара, а Дайна сообщила о своих контактах с венчурными фирмами, полностью подтвердившими версию «Тетраком». Джил поведал, что «Бибер фаундейшн» находится в процессе переоценки своей инвестиционной политики, и в связи с этим от Линетт Мауэр пока ни слуху ни духу. На этом совещание закончилось.
О характере отношений между Джоном и Фрэнком пока никто не знал, и поскольку мне не хотелось присутствовать в то время, когда об этом все заговорят, я уехал из офиса, обменявшись лишь парой слов с совершенно убитым Даниэлом.
Мне еще предстояло очень много сделать.
Я добрался на метро до станции «Центральная» в Кембридже и прошел пешком несколько кварталов до штаб-квартиры «Бостонских пептидов». Несмотря на августейший характер нового владельца, здание компании выглядело таким же облупленным, как всегда.
Девица в приемной меня сразу узнала. Я послал ей улыбку и осведомился, могу ли организовать встречу с Генри Ченом.
Генри появился буквально через минуту.
– Привет, Саймон. Как поживаешь? Чем могу тебе помочь?
У Генри была огромная круглая, как луна, физиономия. Его постоянно изумленные глаза скрывались за стеклами очков в большой квадратной оправе. Родился он в Корее, вырос в Бруклине, а образование получил в лучших университетах восточного побережья. Из его невероятных размеров головы мозги, казалось, буквально выпирали, что предавало ему вид телевизионного инопланетянина. Генри соблазнил Лайзу оставить Стэнфорд ради «Бостонских пепитдов» и с тех пор вел себя по отношению к ней, как добрый, но в то же время требовательный наставник. На нем как всегда был белый халат, под которым находились рубашка с галстуком.
– Ты не мог бы уделить мне несколько минут, Генри?
– Насколько я понимаю, речь пойдет о Лайзе? – спросил он.
Я утвердительно кивнул.
Генри давно утратил не только корейский, но и нью-йоркский акцент. Теперь он изъяснялся на том безупречном английском языке, который присущ ученым мужам из Новой Англии.
– Пройдем ко мне, – сказал он и быстро повел меня по коридору в свой кабинет. На ходу он постоянно поглядывал по сторонам, словно опасался, что нас кто-нибудь может увидеть. Когда мы проходили мимо лаборатории, в которой раньше работала Лайза, я немного задержался.
– Сюда, – сказал Генри, увлекая меня за собой.
Кабинет Генри показался мне складом для бумаг и компьютерного оборудования, в который каким-то чудом удалось втиснуть небольшой стол и пару стульев. Я занял один из них, а Генри – другой.
– Я слышал, что Лайза от тебя ушла, – близоруко помаргивая, произнес он. – Мне очень жаль, Саймон.
– Мне тоже, – ответил я. – Но, насколько мне известно, она ушла и от тебя. Или, если быть точным, вы вышвырнули её вон.
– Верно, – холодно произнес Генри. – Наши пути разошлись.
– Но почему? Разве она не вела важной работы с препаратом «БП – 56»?
– Твоя жена – женщина исключительно умная и внесла в наше дело огромный вклад. Нам её очень и очень не хватает, – Генри помолчал и добавил. – Мне её очень не хватает.
– Но в таком случае, почему ты ей уволил?
– Я не увольнял её, Саймон. «Био один» – совсем не то, что «Бостонские пептиды», и Лайза не вписывалась в систему. Это было для всех очевидно.
– Но почему ты не выступил на её стороне?
– Я ничего не мог сделать.
– Генри! Ты был её боссом. В конце концов ты мог тоже уйти! Но, как мне кажется, ты не хотел терять обещанную тебе долю акций!
Глаза Генри вдруг утратили свойственную близоруким людям мягкость, и он ожег меня яростным взглядом. На какой-то момент мне показалось, что он распорядится меня вышвырнуть еще до того, как я продолжу задавать неудобные вопросы. Но вместо этого бывший босс Лайзы снял очки и протер глаза.
– Ты прав. Мне обещаны акции, – сказал он. – Но я серьезно думал о том, чтобы уйти. Однако дело в том, что «Бостонские пептиды» для меня – всё. Я посвятил им всю свою научную жизнь. Ради этой компании я заложил свой дом. Теперь я надеюсь на то, что с помощью «Био один» мне за пару лет удастся успешно завершить дело всей моей жизни.
– «Бостонские пептиды» и для Лайзы значили очень много, – возразил я.
– Да, конечно. Мне это известно. После того, как нас поглотила «Био один» передо мной и перед ней встал выбор: бороться и проиграть или остаться с ними, чтобы продвинуть свои технологии. Лайза решила бороться. Я предпочел остаться. Поверь, мне не больше, чем Лайзе, нравится то, как они ведут дела.
– А что так не нравилось Лайзе? – спросил я. – Ничего конкретного она мне не сказала. Не пускаясь в дальнейшие разъяснения, утверждала лишь то, что компания сильно воняет.
– Прости, Саймон, но я тоже не могу вдаваться в детали. Не забывай – я теперь работаю на «Био один».
– Ты слышал, что отца Лайзы убили?
Генри кивнул или, вернее, величественно склонил свою огромную голову.
– Ты, без сомнения, знаешь, что основным подозреваемым является твой покорный слуга?
Последовал еще один величественный кивок.
– В «Ревер» был убит еще один человек, и я думаю, что оба эти убийства каким-то образом связаны с «Био один». Сейчас я пытаюсь установит эту связь.
– Чтобы доказать свою невиновность?
– Да. Но не только полиции. Я должен доказать это Лайзе. Мне надо вернуть её.
Генри некоторое время задумчиво на меня смотрел, а потом, приняв нелегкое для себя решение, произнес:
– О’кей. Но все, что я тебе скажу, пусть останется между нами. Ты не должен выдавать источник информации, с кем бы ты ни говорил.
– Хорошо. Расскажи мне о «Био один».
– Что ты хотел бы знать?
– Что здесь не так? Кое-что слышал от Лайзы, но хочется услышать и твое мнение.
– Как мне кажется, – собравшись с мыслями, начал Генри, – нам обоим пришлась не по вкусу царящая здесь обстановка секретности. Понимаешь, в идеальном мире ученые должны делиться с коллегами своими открытиями. Только таким образом мировое научное сообщество может развиваться. Или скажем так – развиваться быстрее, чем при работе в изоляции. Но мы живем в мире, далеком от идеала. Даже в академических исследовательских институтах ученые мужи весьма ревниво охраняют своим исследования. Они постоянно опасаются, что кто-то украдет их идеи, первым опубликует статью, получат патент или перехватит солидный грант, который, по их мнению, должен принадлежать им.
– Понимаю, – сказал я, поскольку мне много раз доводилось слышать рассказы Лайзы о политиканстве в научных кругах.
– Такое положение, повторяю, сложилось даже в чисто исследовательских учреждениях. Когда же дело доходит до коммерческих институтов с их акциями и патентами, то получить доступ к информации становится еще сложнее. Для того чтобы патентная заявка была удовлетворена, компания должна доказать свой приоритет, доказать, что ранее «подобных достижений» в мире не имелось.
– Но в таком случае все компании в сфере биотехнологий должны оберегать свои секреты.
– Да, в определенной степени это и происходит. Однако у себя в «Бостонских пептидах» мы не превращали секретность в культ. Конечно, мы не делали глупостей, способных помешать нам получить патент, но главной нашей задачей была победа над Болезнью Паркинсона, и мы делились информацией с другими исследователями. Однако и мы делали это так, чтобы не поставить под угрозу наш основной проект.
– Так в чем же проблема?
– Политика «Био один» в этой области коренным образом отличается от нашей. Вся их работа пронизана доведенной до абсурда идеей секретности. Ученые там трудятся в десятках групп, контакты между которыми запрещены. Результаты их исследований передаются в центр, который делится ею с остальными по принципу «минимально необходимых знаний». Такой принцип, как тебе, наверное, известно, практикуется в разведывательных службах.
– Но почему здесь?
– Разделяй и властвуй. Развивай соперничество среди сотрудников, и в атмосфере общей неуверенности, ты добьешься наилучших результатов. Но самое главное в этой схеме то, что вся власть сосредотачивается в центре. Иными словами, в руках Томаса Эневера.
– Клизмы?
– Да, я слышал, что его так называют, – улыбнулся Генри. – Он единственный, кто точно знает, что происходит в компании.
– А как же Джерри Петерсон, Президент?
– Я имел с ним дело, когда «Био один» съедала нас. Но он не имеет никакого представления о том, что происходит. Так же как и ваш парень – Арт Альтшуль, кажется.
Переварив эту информацию, я сказал:
– Но информация о каких-то аспектах деятельности фирмы должна становиться достоянием публики. Ведь её акции котируются на рынке, не так ли? Кроме того, Управлению контроля пищевых продуктов и медицинских препаратов необходимо знать результаты клинических испытаний.
– Да, конечно. Федеральное управление требует от нас вагоны документации. Но вся информация на эту тему сосредоточена в Отделе клинических испытаний – наиболее секретном подразделении фирмы. Отдел подчиняется непосредственно Эневеру и ни перед кем, кроме него, не отчитывается.
– Что представляет собой Эневер? Я видел его всего лишь раз. Лайза говорила, что несколько лет тому назад его уличили в фальсификации научных данных.
– Этого так и не удалось доказать, – ответил Генри. – Он опубликовал несколько статей с результатами кое-каких экспериментов, доказывающих, что «Невроксил-3» замедляет образование свободных радикалов в ткани мозга жертв Болезни Альцгймера.
– «Невроксил-3» был предтечей «Невроксила-5»?
– В некотором роде да, – сказал Генри. – Так или иначе, но другие исследователи не смогли воспроизвести полученных Эневером результатов, и год спустя тот был вынужден опубликовать статью, в которой признавал ошибки при проведении эксперимента. Это вызвало небольшой переполох, но никто так и не смог доказать, что Эневер сознательно манипулировал данными.
– Что, по-твоему, тогда произошло?
– Думаю, что Эневер не устоял перед опасностью, которая с начала времен преследует всех ученых. Он так хотел получить определенные результаты, что проигнорировал противоречащие его выводам факты.
– Да, теперь я понимаю, почему Лайзе это не могло понравиться. Но как получилось, что её уволили?
– Ты же знаешь Лайзу. Она стала задавать разнообразные вопросы.
– О «Невроксиле-5»?
– Да.
– А что в нём не так?
Генри откинулся на спинку стула, помолчал и ответил:
– Лично я считаю, что с «Невроксилом-5» все в порядке.
– А как Лайза? Что думала она?
– Лайза уговорила Эневера предоставить ей некоторые данные по «Невроксилу-5». Ей очень хотелось знать, можно ли использовать этот препарат для лечения Болезни Паркинсона. Получив эти данные, она вдруг стала задавать вопросы о чистоте экспериментов. Ты же знаешь Лайзу. Она не может успокоиться до тех пор, пока не получит ответы на все интересующую её вопросы, – Генри улыбнулся и продолжил: – Ты знаешь, как с ней обращаться, а Эневеру терпения, видимо, не хватило.
– И он её уволил?
– Да. Твоя жена не смогла остановиться. Я пытался уговорить её плюнуть на все это дело, но она отказывалась прислушиваться к голосу рассудка.
– И что же её особенно беспокоило?
– Этого я тебе сказать не могу, – ответил Генри, внимательно глядя на меня.
– Что значит «не могу сказать»?
– Послушай, Саймон. «Невроксил-5» является сердцевиной всех исследовательских программ «Био один». Впрочем, это тебе прекрасно известно. Я не имею права тебе сказать о препарате ничего такого, чего не было бы известно публике. Особенно учитывая то, что все это – ничем не обоснованные домыслы.
– Значит, ты полагаешь, что озабоченность Лайзы – всего лишь пустые подозрения?
– Да. Лайза обладает непревзойденной интуицией при выборе направлении исследования, но иногда она забывает о том, что является ученым. Если вы проверяете гипотезу и обнаруживаете, что данные эксперимента её не подтверждают, то ваши построения перестают быть гипотезой, превращаясь в пустопорожние домыслы.
Подобные лекции мне уже приходилось выслушивать не один раз. С ними выступала передо мной Лайза. В том, что её критические постулаты были на сей раз использованы против неё, я увидел какую-то злую иронию.
– Значит, данные не подтвердили её гипотезу, в чем бы она ни заключалась?
– По моему мнению – нет, – ответил Генри.
Не являясь ученым, я полностью доверял интуиции Лайзы.
– Саймон, мне страшно хочется, чтобы Лайза сейчас работала со мной, – продолжал Генри. – Но все изменилось с тех пор, как «Бостонские пептиды» утратили свою самостоятельность. Не думаю, что Лайза смогла бы привыкнуть к этим изменениям. Она получила прекрасную работу у Меттлера в Стэнфорде. Убежден, что там она будет более счастлива, чем была бы, оставшись здесь. Мне очень хотелось бы последовать её примеру, но я должен довести дело «Бостонских пептидов» до конца.
– Лайза испытывала к тебе громадное уважение, Генри, – сказал я, поднимаясь. – Но это было еще одно из её многочисленных заблуждений. Прощай.
Генри от изумления и возмущения не знал, что ответить, и ему не оставалось ничего, кроме как беспомощно помаргивать за линзами своих огромных очков. Возможно, я вел себя с ним слишком резко, но мне на это было плевать. Лайза нуждалась в помощи, а Генри ей в этой помощи отказал.
Проходя мимо лаборатории, в которой когда-то работала Лайза, я открыл дверь и увидел знакомый ряд лабораторных столов, уставленных стеклянными, мистических форм сосудами и электронными приборами, о предназначении которых я не имел ни малейшего представления. В лаборатории трудились с полдесятка ученых.
Одна из них – рыжеволосая девица – подняла на меня глаза. Келли. Вскочив с места, она ринулась ко мне.
– Убирайся отсюда, Саймон! Если кто-то тебя узнает, нас ждут серьезные неприятности.
– О’кей, о’кей, – сказал я, когда она стала выталкивать меня из дверей лаборатории. – Но поговорить-то я с тобой могу?
– Ни за что. Убирайся! – продолжала она, гоня меня по коридору.
– Тебе известно, где сейчас Лайза?
– Да.
– Где?
– Этого я тебе не скажу.
Мы уже были у выхода из здания.
– Она в порядке?
– Нет, – ответила Келли. – Лайза не в порядке.
– Келли, я должен с тобой поговорить.
– Нет, не должен. Уходи.
Мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться.
Я ждал её на Массачусетс авеню, рядом с закусочной, где Лайза, как я знал, покупала себе ленч на вынос. Моя затея имела мало шансов на успех, поскольку я не только не знал, посещала ли Келли это заведение, но и вообще не был уверен в том, что она ходила на ленч. Я занял стратегическую позицию на углу Масс авеню и улицы, на которой располагались «Бостонские пептиды» ровно в двенадцать дня. Вначале я прочитал свежий номер «Глоуб». Затем изучил «Уолл-стрит джорнэл». За «Уолл-стрит джорнэл» последовал номер «Дейли миррор» трехдневной давности. Из этого издания я узнал, что моя любимая команда «Челси», выиграв субботний матч, возможно сумеет скинуть «Астон виллу» с первого места в премьер-лиге. Примерно в половине третьего в тот момент, когда я размышлял, что купить – «Бизнесс уик» или «Нэшнл инкуайер» – на улице появилась Келли.
В качестве прикрытия я использовал «Уолл стрит джорнэл», поскольку его формат оказался самым большим во всей моей газетной коллекции. Я решил дать Келли возможность купить сэндвич и перехватить её на обратном пути, в надежде, что она отправится обратно на работу.
Мой расчет оказался верным. Когда она проходила мимо, я встал на её пути.
– Келли!
– Саймон! Я разве я не говорила тебе, чтобы ты отвалил!
– Говорила. Но мне надо с тобой потолковать.
– Саймон, ты одиозная личность, и нас может кто-нибудь увидеть.
– О’кей, – сказал я, и, взяв её под руку, увлек с оживленной улицы в узкий боковой проход. – Здесь нас никто не заметит.
Прислонившись спиной к кирпичной стене, Келли, пыталась на ощупь извлечь из сумочки сигарету.
– Не буду я с тобой разговаривать, – сказал она.
– Скажи мне по крайней мере, что с Лайзой, – не сдавался я. – Ты дала мне понять, что она чувствует себя скверно. Я очень беспокоюсь.
– Ты и должен беспокоиться, – сказала Келли сердито. – Её отец умер, и она считает, что его убил муж. Она потеряла работу. Бедная девочка в ужасном состоянии. И, насколько мне известно, до этого довел её ты.
Мною овладели одновременно гнев и отчаяние. Не в силах сдержаться, я повернулся и что есть силы пнул ногой пустой бак для мусора.
– Келли, я не убивал её отца! И уволили её не из-за меня!
Келли затянулась сигаретой, полностью презрев мой протест.
– Келли, ты лучшая подруга Лайзы и, конечно, на её стороне, – сказал я, попытавшись вернуть самообладание. – Я это понимаю и высоко ценю. Меня радовало то, что она остановилась у тебя. Но и ты должна постараться понять меня. Она все истолковала неправильно. И я просто обязан показать ей это. Ради её самой и ради меня.
Келли слушала, подозрительно поглядывая на меня из-под опущенных век.
– Мне кажется, что смерть её отца каким-то образом связана с «Био один», – продолжал я. – Может быть, это имеет отношение к тем вопросам, которые задавала Лайза. Мне надо знать, что её беспокоило. Генри Чан мне ничего на этот счет не сказал. Ты должна мне помочь.
– Ни за что, – сказала Келли, бросила сигарету и наступила на окурок. – Я не стану обсуждать с тобой дела «Био один». Тебе не удастся навредить и мне.
Она повернулась и зашагала по проулку к улице.
– Келли, сделай это хотя бы ради Лайзы.
– Чушь. Лайза здесь ни при чем, и ты всего-навсего пытаешься спасти свою задницу. В этом предприятии я помогать тебе не намерена.
Мы шагали по тротуару по направлению к «Бостонским пептидам». Келли шла очень быстро, но я не отставал.
– Скажи же мне, по крайней мере, где она живет.
– Если бы она этого хотела, то сама тебе все сказала, – заявила, остановившись на секунду, Келли. – А теперь проваливай, или я завизжу. Учти, что я умею делать это очень громко.
Келли произнесла свою угрозу настолько серьезно, что мне пришлось отступить и двинуться к станции метрополитена.