В субботу в девять утра я сидел в машине Яна, припаркованной на стоянке, на полпути к Бейдену. Я выбрал именно эту позицию потому, что она позволяла видеть проезжающие в моем направлении из Лэмбурна машины. Но мне нужна была одна, определенная машина, и ждал я ее вот уже полчаса.
Сегодня я снова поднялся рано и спал просто отвратительно.
Одни и те же вопросы вертелись в голове и не давали покоя. Как могло получиться, что Джулия Йорк стала шантажисткой? Как ей удалось завладеть налоговыми документами матери или, по крайней мере, получить информацию о них?
И еще один, главный вопрос: с кем она работает?
Здесь должен участвовать еще один человек. Говоря о шантажисте, мать всегда называла его «он», да я и сам слышал шепот в телефонной трубке и был уверен, что голос принадлежал мужчине.
Вот на холм по направлению ко мне начал подниматься трейлер по перевозке лошадей. Я сполз на сиденье, чтобы водитель не видел моего лица. Машины по перевозке лошадей меня не интересовали.
Я зевнул. Устал от недосыпа, хотя и знал, что нескольких часов прежде мне вполне хватало. Да иногда на протяжении недель приходилось спать меньше, чем сейчас. Достаточно вспомнить Сэндхерст — там бывали моменты, когда я выматывался окончательно, бывал на грани полного физического истощения, но все равно продолжал двигаться вперед, как и мои товарищи и соученики.
Пришлось снова выехать из конюшен Каури еще до рассвета, до того момента, как в спальне матери включат свет. Я выехал из деревни по дороге на Вэнтейдж, свернул к открытым воротам конюшен Грейстоун и въехал на территорию. Я медленно продвигался вперед, внимательно оглядывая все вокруг в свете фар. Две палочки, прислоненные к небольшим камням, оставались на тех же местах. Стало быть, никаких машин сюда не заезжало — с тех пор, как отперли ворота.
То был вполне оправданный риск — доехать до того места, где оставлены палочки, и проверить. Лучше так, чем выйти из машины и пройти пешком. На проверку ушло не больше минуты.
Я снова выехал на дорогу и припарковался на площади перед супермаркетом, прямо под величественной статуей короля Альфреда Великого. В одной руке он держал боевой топорик, в другой сжимал свиток, символизируя саксонского воина, ставшего законодателем.
Еще в городе в автомате я купил «Рейсинг пост» — не хотел светиться в киосках или магазинах Лэмбурна, на тот случай, если заметит тот, кто считает меня мертвым.
В газете было написано, что Ивен Йорк выставляет сегодня на двух разных ипподромах семь лошадей: трех на скачках в Хейдок-Парк и четырех — в Аскоте. В число последних входили два претендента на победу в скачках на «Золотой кубок».
Хейдок находился на полпути между Манчестером и Ливерпулем, и добираться туда надо было часа три, не меньше. Аскот же был гораздо ближе, находился в том же графстве, что и Лэмбурн, всего в пятидесяти минутах езды по трассе М4, ну, может, чуть дольше с учетом активного движения в день скачек.
У Ивена были заявлены лошади на первый забег в обеих скачках, и если он не собирался опоздать на первый, в Хейдок-Парк, то должен проехать на своем шикарном белом «БМВ» вверх по холму на Бейден где-то около десяти утра, ну самое позднее — в десять тридцать.
И вот я сидел и ждал.
Попробовал включить в машине радио, но, как и ручник, оно не работало. Производило какое-то раздражающее жужжание даже с выключенным мотором. Хуже, чем без радио, и я выключил его.
Потом взглянул на новые часы, приобретенные в Ньюбери накануне днем. Девять тридцать.
В девять сорок пять я узнал машину, которая двигалась вверх по холму по направлению ко мне. Нет, то был не новенький белый «БМВ», но старый, знавший лучшие времена синий «Форд» моей матери.
Я сполз на сиденье как можно ниже, в надежде, что, проезжая мимо, она не обратит внимания на машину, принадлежавшую ее старшему конюху. Ну, даже если и обратит, то вряд ли остановится спросить, что она тут делает. Так оно и вышло — я с облегчением увидел, как синий «Форд» скрылся за поворотом. Как я и предполагал, мать отправилась на скачки в Хейдок-Парк, где должен был выступить наш жеребец по кличке Орегон — его последний выход перед серьезными соревнованиями в Челтенхеме. Ян говорил, что будет смотреть скачки по четвертому каналу.
Я ждал и ждал, а белый «БМВ» все не появлялся.
И вот без десяти одиннадцать я решил, что торчать здесь дольше не имеет смысла. Машины Ивена я не видел, но это вовсе не означало, что он не поехал в Хейдок. Это означало, что он не поехал туда по этой дороге. Здесь пролегал наиболее вероятный маршрут от дома Йорков, но наверняка не единственный.
И вот я выехал со стоянки и стал искать другую точку наблюдения, где-нибудь на Хангерфорд-Хилл, на одной из дорог, ведущей от Лэмбурна. Если Ивен Йорк собирается сегодня в Аскот, то он почти наверняка поедет этим путем и сделает это не позже чем в двенадцать тридцать, если не хочет пропустить момент, когда его лошадь будут готовить к первому забегу.
И вот без пяти двенадцать на холме показалась такая узнаваемая белая крыша шикарного «БМВ», и я включил мотор.
Я планировал ехать за ним на безопасном расстоянии, чтобы меня не заметили, и еще хотел убедиться, что он вскоре свернет на восток, на дорогу, ведущую в Аскот. Но вскоре убедился, что мог бы и не осторожничать, не держаться так далеко. Маленькая «Корса» Яна Норланда карабкалась на холм Хангерфорд из последних сил, но мощный «БМВ» Ивена Йорка был уже далеко, и совсем скрылся из виду, когда мне удалось достичь вершины холма у паба под названием «Заяц».
Я был, конечно, далеко не в восторге от всего этого, однако пришлось признать, что он действительно отправился в Аскот, а значит, в Лэмбурне его не будет еще часов пять как минимум. Некогда я мог это запросто проверить, смотря трансляции из Аскота по каналу Би-би-си. Но, к сожалению, Би-би-си урезала трансляции скачек, свела их почти до нуля, исключая, разумеется, «Гранд нэшнл». Видно, кто-то в этой организации счел, что спорт, не связанный с колесами, футбольными и теннисными мячами или лыжами, не стоит внимания зрителей.
И вот пришлось мне выехать на стоянку перед пабом «Заяц» и снова ждать, снова наблюдать за дорогой, на тот случай, если белый «БМВ» вдруг вернется. Может, его хозяин что-то забыл и решит заехать домой забрать.
Но этого не случилось.
Я выждал еще минут тридцать, окончательно убедился, что не увижу Ивена и его белого «БМВ» еще несколько часов. Теперь он просто не успеет вернуться к началу скачек в Аскоте, если решит заехать домой.
И вот я выехал со стоянки перед пабом, спустился по холму до деревни Лэмбурн и притормозил на усыпанной гравием площадке перед домом Йорков.
Увидев меня, Джулия удивилась, но не настолько, как если б знала, что я мертв.
— Чего это ты тут делаешь? — спросила она, приоткрыв дверь на небольшую щелку.
— Вроде бы сама говорила на скачках в Ньюбери, что я могу навещать тебя время от времени, — ответил я. — И вот я здесь.
Она начала краснеть с шеи.
— Что это у тебя в сумке? — спросила она и кивком указала на пластиковый пакет, который я держал в руке.
— Шампанское, — ответил я.
Она снова залилась краской, на этот раз и щеки порозовели.
— Ну, тогда входи. — И она распахнула передо мной дверь. А сама при этом глядела мне за спину, словно проверяла, видел ли кто, как я зашел. Я вместе с ней понадеялся, что нет.
— Как красиво, — заметил я, любуясь белой винтовой лестницей в холле. — А где тут у тебя спальня?
— Бог ты мой, — хихикнула она. — А ты, я смотрю, шустрый парень.
— Настоящее время тут не подходит, — заметил я. — Муж дома?
— Нет, — она снова хихикнула. — Уехал на скачки.
— Знаю, — сказал я. — Видел его машину.
— Испорченный мальчишка! — И она шутливо погрозила мне пальцем.
— Ну и чем займемся? — спросил ее я.
Она дышала часто и глубоко, груди то поднимались, то опускались под тонким свитером.
— Принеси бокалы, — сказал я, начав подниматься по ступеням. — Давай, что же ты! — добавил я, видя, как она в нерешительности застыла в холле.
— Ступай в гостевую комнату, — громко сказала она. — Первая налево.
Я вошел в гостевую комнату, ту, что слева, и присел на покрывало на огромной двуспальной кровати.
Тут в голову закралось сомнение.
Неужели я действительно собираюсь заняться сексом с этой женщиной?
Наверное, все зависит от того, хочет ли она, пока что все позитивные признаки налицо. Но хочу ли я этого, вот в чем вопрос.
Еще одна мысль не давала мне покоя.
Оставить протез или снять, если дело дойдет до этого?
И я решил, что лучше оставить, на тот случай, если придется поспешно отступать.
Я зашел в ванную комнату. Подумал, может, принять душ, но затем отказался от этой мысли. Ведь процедура эта требовала снять протез, а затем снова надеть его. Может, он и водонепроницаемый, но вот в соединении с культей я не был уверен.
Я разделся, оставил одежду на полу в ванной, влез в постель и прикрылся покрывалом до пояса.
Мне никогда не приходилось платить за секс, хотя несколько раз доводилось угощать девушек очень дорогим обедом, что было практически равносильно плате. Но в данном конкретном случае моя мать каждую неделю выплачивает по две тысячи фунтов этой шантажистке вот уже на протяжении нескольких недель. Так что с нее более чем достаточно.
Джулия появилась в дверях с двумя высокими бокалами для шампанского в левой руке и в прозрачном пеньюаре на голое тело, который оставила распахнутым.
— Ну, теперь проверим, насколько ты у нас испорченный мальчишка! — сказала она и вытащила из-за спины правую руку. В ней был зажат кожаный хлыст.
— Ужасно испорченный, — ответил я и с громким хлопком открыл шампанское.
— Вот и славненько, — сказала она.
Не совсем то, чего я хотел, но пришлось немного поиграть с ней в эту игру. А она все больше и больше распалялась.
— Погоди минутку, — сказал я, вставая с постели.
— Что? — воскликнула она. — А ну, немедленно на место!
— Да погоди ты. Мне нужно в туалет.
Она откинулась на подушки, застыла в полусидячем положении, опираясь на локти, в правой руке хлыст, колени подогнуты, ноги широко расставлены. Потом капризно замотала головой.
— Не верю, не верю тебе! — крикнула она. — Сейчас же в постель, или устрою тебе неприятности!
Не обращая внимания на эти угрозы, я прошел в ванную, быстро натянул трусы. Затем достал новенький фотоаппарат из тумбочки под раковиной, куда спрятал его, как только вошел, проверил, включен ли он. В пластиковом пакете у меня была не только бутылка шампанского.
— Давай поживей, негодник! — крикнула она из комнаты.
— Уже иду! — крикнул я в ответ.
Я вышел из ванной и быстро сделал несколько снимков: она по-прежнему лежала голая на кровати, в той же компрометирующей позе. Лежала с закрытыми глазами и лишь через несколько секунд сообразила, что происходит.
— Какого черта? — взвизгнула она, запустила в меня хлыстом и прикрылась краем покрывала.
— Просто фотографирую, — спокойно ответил я.
— На кой хрен? — сердито спросила она.
— Шантаж, — коротко ответил я.
— Шантаж?! — взвизгнула она.
— Да. Хочешь посмотреть?
Я поднес камеру к постели, так чтобы она могла видеть монитор на обратной ее стороне. Но фотографии там оказались другие, не те, которые я сделал только что. Там были вчерашние снимки: ее лицо в профиль, одной рукой она лезет в почтовый ящик под номером 116, чтоб достать конверт с деньгами моей матери.
Она рыдала и все никак не могла остановиться.
Мы находились в гостевой комнате. Я бросил ей пеньюар, а сам ушел в ванную, надеть рубашку и брюки. И когда вышел, увидел, что она сидит на кровати в пеньюаре с натянутым до подбородка покрывалом. На мой взгляд, она ничуть не походила на человека, участвующего в преступном сговоре. Даже растрепанные волосы успела привести в порядок.
— Да это только игра была, — пробормотала она.
— Убийство — это тебе не игра, — сурово произнес я, стоя у изножья кровати.
— Убийство? — Она страшно побледнела. — Какое еще убийство?
«Мое, — подумал я. — В конюшнях Грейстоун».
— Так кого убили? — продолжала допытываться она.
— Человека по имени Родерик Уорд, — ответил я, хотя никаких оснований утверждать это у меня не было.
— Да нет! — взвизгнула она. — Родерика никто не убивал! Он погиб в автокатастрофе.
Значит, она знала о Родерике Уорде.
— Это было подстроено, — заметил я. — Кто его убил?
— Я никого не убивала! — выкрикнула она.
— Но кто-то убил, — сказал я. — Может, Ивен?
— Ивен? — Тут она едва не расхохоталась. — Да Ивена интересуют только эти гребаные лошади. Только они и виски. Лошади и виски весь вечер и всю ночь.
Возможно, это объясняло ее повышенную сексуальную активность. Раз в супружеской постели не удается найти удовлетворение, приходится искать на стороне.
— Так кто все-таки убил Родерика Уорда? — снова спросил я.
— Никто, — ответила она. — Я ведь уже говорила. Он погиб в катастрофе.
— Кто это тебе сказал? — Она не ответила. Я смотрел на нее сверху вниз. — А ты знаешь, какой приговор ждет соучастника убийства? — Ответа не последовало. — Большой срок в тюрьме. И молодой девушке, такой, как ты, этот срок покажется вечностью.
— Я же говорю, я никого не убивала. — Тут она снова расплакалась.
— А как думаешь, присяжные поверят тебе, признав виновной в шантаже? — Она продолжала плакать, слезы размывали тушь, черные пятна расползались на белом постельном белье. — Тогда скажи, кто убил Родерика Уорда?
Она ничего не сказала, зарылась лицом в подушку и рыдала теперь во весь голос.
— Ты мне все равно скажешь, — заметил я. — Рано или поздно. Тебе известно, что максимальный срок за шантаж четырнадцать лет?
Только тут она подняла голову.
— Нет!.. — В голосе ее слышалась мольба.
— Не нет, а да, — сказал я. — То же самое ждет и сообщника.
Это я точно знал. Посмотрел в Интернете.
— Где деньги? — Я решил сменить тему.
— Какие деньги? — спросила она.
— Деньги, которые ты забрала вчера в Ньюбери.
— У меня в сумочке, — пробормотала она.
— Ну а остальное?
— Остальное?
— Да, все те конверты, которые ты каждую неделю забирала с почты на протяжении последних семи месяцев. Где все эти деньги?
— У меня их нет.
— Тогда у кого они?
Но она по-прежнему не хотела говорить.
— Вот что, Джулия, — сказал я. — Ты просто не оставляешь мне другого выбора, кроме как передать вчерашние твои снимки в полицию.
— Нет, — жалобно вскрикнула она.
— Но я не смогу помочь тебе, если ты не поможешь мне, — уже мягче сказал я. — Иначе придется показать те, другие снимки Ивену. — Оба мы понимали, о каких снимках идет речь. Заставь вора искать вора. Или, как в данном случае, заставь шантажиста выдать шантажиста.
— Нет, прошу, не надо, пожалуйста! — взмолилась она.
— Тогда говори, у кого деньги.
— А нельзя ли… расплатиться другим способом? — спросила она. И стянула покрывало, обнажив левую грудь.
— Нет, — твердо ответил я. — Нельзя.
Она тут же снова прикрылась.
— Вот что, Джулия, — командирским голосом произнес я. — Это твой последний шанс. Или ты говоришь, у кого деньги, или я звоню в полицию. — Откуда ей было знать, что в мои планы это вовсе не входило.
— Я не могу тебе сказать, — с несчастным видом ответила она.
— Чего-то боишься?
— Ничего.
— Но ты же сама только что говорила, это всего лишь игра, — заметил я. — Это он послал тебя, верно? — Я сделал паузу. Она молчала. — Это он попросил тебя забирать конверты с почты каждую неделю? — Я снова выдержал паузу. И опять нет ответа, только она снова заплакала, тихо, почти беззвучно. — Наверное, говорил, что ты не попадешься? — Она еле заметно кивнула. — Но ты попалась. — Она снова кивнула, и слезы полились уже ручьем. — И ты не хочешь говорить мне, кто он такой. Очень глупо с твоей стороны. Закончится тем, что всю вину взвалят на тебя.
— Я не хочу в тюрьму, — прорыдала она, и я тут же вспомнил мать.
— А ты и не пойдешь в тюрьму, — поспешно вставил я. — Если скажешь, кому передавала деньги, гарантирую, суд не отправит тебя в тюрьму. — Ну, если и отправит, то ненадолго, подумал я. Уж определенно не на четырнадцать лет.
Я видел: она все еще не решается сказать. Что это, страх или же извращенное понимание преданности?..
— Ты его любишь, да? — спросил я.
Она, все еще плача, подняла на меня глаза. А потом молча кивнула.
— Тогда почему проделывала все это? — И я указал на смятую постель и кожаный хлыст, что валялся теперь на полу. Мало похоже на действия искреннее влюбленной в кого-то женщины.
— По привычке, наверное, — тихо ответила она.
Ничего себе привычки!
— Ну, а он тебя любит? — продолжал допытываться я.
— Говорит, что любит, — ответила она, но я уловил в голосе нотки сомнения.
— Однако ты не уверена?
— Нет.
— Тогда зачем, скажи на милость, тебе его защищать? — Она не ответила. — Ладно, — сказал я после паузы. — Только потом не говори, что я тебя не предупреждал. — Я достал мобильник из кармана. — Уверен, Ивен сочтет эти твои фотографии весьма интригующими. Он знает о твоем тайном любовнике-шантажисте? Если нет, то скоро узнает.
Я открыл телефон и продемонстрировал ей, как нажимаю кнопку под номером девять три раза, телефон вызова экстренной помощи. При нажатии всякий раз аппарат издавал попискивание. Затем я поднес его к уху. Откуда ей было знать, что я не надавил на кнопку соединения с абонентом.
— Алло? — произнес я в молчащую трубку. — Соедините с полицией. — Я улыбнулся Джулии. — Твой последний шанс.
— Ладно! — крикнула она. — Не надо звонить! Я скажу!
— Извините, — бросил я в трубку. — Наверное, ошибка. Все хорошо, все в порядке. Благодарю. — И я закрыл телефон.
— Так кто он?
Она не ответила.
— Так, начинается, — сказал я и снова раскрыл телефон. — Говори! Кому ты отдавала деньги? Кто шантажист?
— Алексу Рису, — тихо ответила она.
— Что? — Я был потрясен. — Этой бухгалтерской крысе?
— Алекс не крыса, — возмущенно ответила она. — Он замечательный.
Я вспомнил долгие часы, проведенные в стойле на цепи, и не мог согласиться с этим определением.
— Так это вы с Алексом Рисом приковали меня к стене и бросили умирать? — Я вдруг страшно разгневался, и Джулия это заметила.
— Нет, — ответила она. — Конечно, нет. Ты это о чем?
— О том, что вы бросили меня умирать от обезвоживания.
Она была потрясена.
— Честное слово, не понимаю, о чем ты.
— Но при этом он обещал, что вернется и непременно меня освободит, так? — Гнев мой готов был выплеснуться наружу.
— Он мне ничего такого не говорил, — пробормотала она.
— Но ведь ты помогала ему похитить меня? — крикнул я.
— Том, пожалуйста, прекрати, — взмолилась она. — Ты меня пугаешь. И я правда не понимаю, о чем ты. Я в жизни своей никогда никого не похищала и уж точно не приковывала к стене. Честное слово.
— С чего это я должен тебе верить? — бросил я. Страх и недоумение в ее глазах не были наигранными, и я ей поверил. Но если не она помогала похитить и приковать меня к стене, тогда кто?
Или же Алекс Рис, шантажист матери, и несостоявшийся убийца — не одно и то же лицо?..
Джулия мало что могла мне рассказать. Она забирала конверты с почты только тогда, когда Алекс Рис не мог сделать этого; она не знала даже, сколько в них денег. Когда мы наконец спустились вниз, в кухню и она достала конверт из сумочки, то долго не могла поверить своим глазам при виде двух тысяч фунтов.
— Это не игрушки, — сказал я. — Две тысячи фунтов каждую неделю — это тебе далеко не игрушки.
— Но она не может себе этого позволить, — растерянно пробормотала Джулия.
— Не может, — кивнул я. — Но даже если б и могла, не вижу разницы.
— Алекс говорит, это называется перераспределением благ, — сказала она.
— И поэтому ничего страшного в этом нет, так, что ли?
Она промолчала.
— Допустим, я украду ваш новенький «БМВ» с целью перераспределения материальных благ, — продолжил я. — Вам это понравится? Или вы вызовете полицию?
— Но Алекс говорит… — начала она.
— Мне плевать, что там говорит Алекс, — перебил ее я. — Алекс — не кто иной, как грязный вор, и он использовал тебя. Чем скорей поймешь это, тем лучше для тебя. Или же окажешься сперва с ним в суде, а потом и в тюремной камере.
А теперь, подумал я, самое время встретиться с мистером Алексом Рисом, причем рассчитывать тут надо на внезапность.
— Когда и где ты должна передать конверт Рису? — спросил я.
— Он завтра возвращается.
— Откуда?
— Из Гибралтара, — ответила она. — Отправился туда во вторник вместе с Кэрравеем.
Получалось, он никак не мог быть тем человеком, который в четверг вечером отпирал ворота конюшен Грей-стоун.
— Ну а конверт-то ты когда должна отдать?
Ей страшно не хотелось отвечать, но я стоял рядом и громко барабанил пальцами по кухонному столу.
— Просил привезти в Ньюбери в понедельник, — нехотя выдавила Джулия.
— Куда именно в Ньюбери?
— Там есть кофейня на Чип-стрит, — сказала она. — Мы всегда там встречаемся по утрам в пятницу. Ну, эта неделя не в счет, он в отъезде.
«И слава богу, что в отъезде», — подумал я.
— Так, значит, ты встречаешься с ним в кафе в понедельник?
— Да, — кивнула она. — В десять тридцать.
«Слишком уж людное место для моих с Алексом разборок», — подумал я.
— Измени место встречи, — попросил я. — Скажи, пусть подъедет сюда.
— О, нет, он никогда сюда не приезжает. Отказывается.
— Тогда где же встречаются влюбленные голубки? — Я не думал, что чашки или двух кофе в Ньюбери достаточно, чтоб утолить ее похоть.
— У него, — краснея, ответила она.
— И где же это? — нетерпеливо спросил я.
— В Гринхеме.
Гринхем — то была деревня, которую уже почти поглотил все разрастающийся город Ньюбери. Некогда она славилась большими общинными выгонами, на которых в разгар холодной войны американцы разместили свои базы с ракетами. Все в этих краях знали о пустошах в Гринхеме, помнили, как устраивали там свои лагеря активисты, выступающие против ядерного оружия.
— Где именно в Гринхеме? — спросил я.
— Что ты с ним сделаешь?
— Ничего, — ответил я. — В том случае, если будет сотрудничать.
— Сотрудничать? Как?..
— Если отдаст деньги матери, тогда оставлю в покое.
«И еще ее налоговые документы».
— А если не отдаст? — спросила Джулия.
— Тогда постараюсь его убедить, — с улыбкой ответил я.
— Как? — спросила она. — Возьмешь с собой фотки, где я в голом виде?
— Это вряд ли, — ответил я. — Но что-нибудь придумаю.
«Блицкриг» в переводе с немецкого означает «молниеносная война». Этот термин применялся при описании нападений нацистов на Польшу, Францию и другие страны. В отличие от Первой мировой войны, к которой долго готовились, и во Фландрии, к примеру, рыли окопы длиной в сотни миль, блицкриг предполагал внезапную массированную атаку на несколько уязвимых и важных точек в обороне противника. Атаку, которая поражала противника в самое сердце политической власти прежде, чем тот имел хоть какой-то шанс предпринять ответные меры.
Германская армия неожиданно напала на Польшу 1 сентября 1939 года, и уже через неделю танки и пехота Вермахта находились на подступах к Варшаве, сумели за столь короткий отрезок времени преодолеть почти двести миль. А вся Польша капитулировала через пять недель, и немцы обошлись минимальными потерями — всего десять тысяч убитыми. Сравните с продвижением всего на шесть миль за четыре с половиной месяца британских и французских сил в битве при Сомме при потерях с обеих сторон свыше шестисот тысяч убитыми и ранеными. Вот вам и разница.
Так что если прошлое чему-то и научило современного солдата, так это тактике блицкрига, нагоняющей на противника страх и ужас. То был ключ к победе в бою, и я намеревался использовать как раз эту тактику в своем сражении с Алексом Рисом.