- На Марата.
- Я в парк еду, ребята. Пятерочка будет.
- Нет проблем.
Водитель, кряхтя, вылез из машины и пошел открывать багажник.
- Ну чего? - спросил Царев, поднимая с земли рюкзак. - поедешь?
- Он спрашивает! - ответил Леков. - С вами, братва, хоть на край света. Слушай, а правда, что ты Полянскому кота подарил?
- Правда.
- Знаешь, мне Огурец рассказывал, что твой котяра ему всю квартиру заблевал.
- Вот сука... В табло ему надо дать, давно пора. А Полянский пацифист, мать его... За такие вещи - в табло, в табло, пару раз по зубам и отучится. А если сопли распускать, так он и будет блевать всю жизнь. Коты - они же как люди - с ними построже надо.
- Это точно, - усмехнулся Леков. - Дашь слабину, тут же на шею сядут. Вон, как горничная Глаша на шею Сашке Ульянову села. А брат его, Володя, взревновал. Хотя по малолетству не понимал, что ревнует. Оттого и революция приключилась.
- Кто тебе такое поведал, - хмыкнул Царев.
- Да Огурец, кто же еще, - сказал Леков.
- Ты его слушай больше, - пробурчал Царев. - Он тебе еще и не то пораскажет. Ему бы в писатели пойти. Такой талант пропадает.
- О, какие телки классные заметил Куйбышев, увидев из окна уже тронувшейся машины двух девушек, медленно бредущих по Московскому проспекту.
- Может, возьмем с собой, - с готовностью отреагировал Леков.
- Некуда. Куйбышев поерзал задом на сиденье. - Разве, на колени посадить.
- Да ну их к бесу, - сказал Царев. - О деле нужно думать.
- И то верно.
Леков повернул голову и проводил глазами девушек.
- А та, светленькая, и вправду, ничего.
***
Машина с тремя мажорами проехала мимо.
Светленькая поморщилась.
- Господи, как я этих фарцовщиков не люблю... Тупые, как пробки. Одни только бабки на уме.
Светленькая помолчала, потом обратилась к подруге, продолжив давно начатый разговор.
- Слушай, а сколько ему лет вообще?
- Не знаю. Кажется, двадцать пять. А, может, двадцать четыре...
- Такой молодой? Я думала - лет тридцать.
- Да ну, нет. Это Дюку тридцатник. А он - помоложе.
- Ни фига себе! А выглядит, прямо, солидол...
- Какой, к черту, солидол? Он же алкоголик. Настоящий алкоголик. Представляешь, с таким жить?
- А что такое? Подумаешь, пьет? Все пьют. Нормально. Ничего страшного. И тоже. сказала - "алкоголик"... ты что, алкоголиков не видела? Алкаши - это "соловьи". У пивных ларьков, работяги... Ты его не равняй...
- А я и не равняю. Все пьют. И я пью. Подумаешь?.. Только он-то без vine жить не может...
- Большое дело. Хемингуэй тоже пил. И Джиммми Пэйдж. И Лу Рид. И Моррисон... Вот проблема века, большое дело...
- Ну да, согласна. Тем более, что wine, все-таки, освобождает сознание... расширяет...
- Ну-ну. Говори.
- Да ты понимаешь... Да?
- Да. Песни у него, конечно, гениальные. Таких никто не пишет. И не напишет никогда.
- Ты знаешь, я, ведь, люблю его...
- Да? Ты что, совсем дура?
- Почему?
- На хрен ты ему нужна? И потом - я, как представлю себе, что я бы с ним гуляла - нет, не хочу... Врагу не пожелаешь...
- Да? Ой ли?
- Вот тебе и "ой ли"! Он же бабник, бабник жуткий. А я ревнивая...
- И я. Я бы его не пустила от себя никуда. И ни к кому.
- Так бы он и послушал тебя, дуру.
- Сама ты дура.
- Ладно, не будем о грустном. И потом - он, ведь, с этой сукой живет, с Ольгой.
- Со Стадниковой?