Серые глаза Пашкова лихорадочно заблестели:
- Да, я имею в виду именно это... Очень неприятная история, очень. Женщина странная, с кислотой. Очень жаль, что ее дикая выходка закончилась так печально, но ничего не поделаешь... Вообще какой-то совершенно нелепый случай...
- Или терроризм?..
Пашков покраснел и отвел взгляд в сторону.
- А вы ее разве не узнали? - спросила я. - Нападавшую?
- В каком смысле?
- В прямом. Вы же ее встречали в аэропорту, она была в аэропорту с Богаевской. Надеюсь, вы не забыли Богаевскую? Так вот, странная женщина с кислотой - Майя, ее концертмейстер.
Пашков заработал желваками:
- Честно говоря, я и саму Богаевскую сейчас не узнал бы, не говоря уже о ее пианистке... Допустим, это все-таки она, что из того? Что это меняет? Вы что же.., хотите сказать, что у нее могут быть какие-то личные причины?.. Нет, это бред, полный бред...
Я не собиралась ему уступать:
- Значит, она террористка... Пашков скрипнул зубами, а это что-нибудь да значило, и сказал:
- Откровенно говоря, об этом я и хотел с вами поговорить. С этой Майей, или как там ее, будут разбираться те, кому положено, а от всех нас требуется только единство во взглядах на последние события, в их оценке...
- От нас всех? - перебила я Пашкова.
- От нашей команды, - уточнил он, похоже изрядно раздраженный моими придирками. - Мне бы не хотелось, чтобы... - В первый раз за все время нашего знакомства Пашков откровенно испытывал трудности с подбором слов. - Ну в общем, чтобы у нас не получилось, как в известной поговорке: кто в лес, кто по дрова. Перед лицом покушений и угроз мы должны быть особенно сплоченными. Ого, какой высокий штиль! - Другими словами, команда всегда должна оставаться командой, и каждый из ее членов обязан работать ради общего дела.
Как только я услышала про "общее дело", язык у меня зачесался с такой силой, что я встряла в очередной раз:
- По-моему, это уже не команда, а мафия какая-то получается.
- На вашем месте я бы все-таки получше выбирал выражения, - обиделся Пашков. - Иногда вы здорово перегибаете палку. Я, конечно, понимаю, что в вас говорит профессиональная.., журналистка... - Уверена, на языке у него вертелось "скандалистка" или кое-что покрепче, но он превозмог себя, тем самым показав мне пример в славном деле "выбора выражений". - Но тем не менее существуют определенные рамки. Впрочем, я, кажется, отклонился от темы. А я хотел вам сказать совсем другое, касающееся недавних покушений, в частности, последнего... Так вот, я не оправдываю свою службу безопасности, на мой взгляд, Федор все же несколько погорячился там, возле Дома железнодорожника, но его можно понять после того, что случилось в последние дни...
Я опять его прервала, поскольку мне все и так было ясно, причем уже достаточно давно. И пашковские объяснения выслушивала только затем, чтобы понять, как далеко он может в них зайти, а теперь мне наскучило.
- Короче говоря, я должна говорить то же, что и все остальные, а именно, что ваш замечательный телохранитель защищал вас от нападения, а не методично убивал не представляющую особенной угрозы женщину. Смешно думать, будто она могла причинить вам особенный вред, а потому не рассчитывайте, что в этом вопросе я буду солидарна с вами и вашей командой. - Я таки облегчила свою душу.
- Ну что ж, мне все понятно. - Пашков поднялся со стула. - Не смею вас больше задерживать и желаю скорейшего выздоровления.
И он ушел, оставив меня порядком озадаченной. По крайней мере, позволяя себе высказать, что я думала на самом деле, я надеялась на совсем другую реакцию с его стороны. По моим прикидам, Пашков должен, нет, просто обязан был наконец выйти из себя до такой степени, чтобы сболтнуть что-нибудь лишнее. А уж я бы за это лишнее вцепилась двумя руками и, глядишь, вытащила бы на свет Божий то, что у него за душой. Увы, расчет на "откровенность за откровенность" не оправдался. Видно, информации, которой я обладала, для этого не хватало. Зато Пашков теперь определенно утратит последние иллюзии на мой счет, и это все, чего я добилась.
Глава 24
В тот же день я со скандалом покинула гостеприимные стены третьей горбольницы. Правда, скандал был небольшой и затих, как только я собственноручно написала заявление, что выписываюсь под собственную ответственность, следовательно, никаких претензий к медперсоналу в обозримом будущем иметь не буду.
Больше других по поводу моего сумасбродного решения уйти из больницы убивалась медсестра Анечка, которой я оставила в наследство чайные розы Дедовского, уже успевшие привять, в дополнение к белым от аналитика.
- Ну еще бы пару деньков побыли, - вздохнула она, - голова все-таки...
В ответ я только выразила уверенность, что все у меня заживет, как на собаке, а прежде чем уйти, еще раз посмотрела сквозь окошко реанимации на пребывающую в коме Майю. При этом рядом возле двери Майиной палаты я заметила молодого человека, который сидел на стуле и читал газету, и легко догадалась, что он здесь не для мебели. Если я еще что-нибудь понимаю в таких делах, то его наверняка Капитонов приставил. Ничего не имею против.
А через полчаса я уже вошла в собственную квартиру. Вошла и сразу поняла: кто-то у меня побывал, пока я "весело" проводила время в больнице. И это при том, что конкретных признаков нарушения моего суверенного пространства я, сколько ни искала, так и не обнаружила. Впрочем, откуда бы им взяться, если я не натягивала ниток, привязывая их к ножкам стульев и ручкам шкафов, и не прилепляла волосков к дверным ручкам? Не такая уж я предусмотрительная, как выяснилось. Например, не могла же я предусмотреть, что загремлю в больницу по милости Викинга. С другой стороны, я все еще не понимала, что конкретно заставляло меня думать, будто в квартире побывали гости. Интуиция или? Или... На всякий случай я принюхалась.
Ничем принципиально новым в квартире не пахло, и вещи все находились на прежних местах. Может, мне уже мерещится или мое сомнительное сотрясение дает о себе знать таким оригинальным образом? Я прошлась по комнате туда-сюда, сначала глядя по сторонам, потом под ноги. Даже для верности провела пальцем по крышке стола и подлокотникам кресел - тонкий слой пыли на них определенно наличествовал, причем совершенно не тронутый. Затем я переместилась на кухню и там тоже не заметила ничего, свидетельствующего о чужом вторжении. Что касается ванной, то там по-прежнему висели халат и полотенце, а на полочке стояли мои немногочисленные парфюмерно-косметические принадлежности. Никто на мое добро не покусился. Я немного посидела на краю ванны, прямо в своем красном пальто с полой, прожженной кислотой, но так и не сообразила, с чего это мне втемяшилось, что мою квартиру посетил неизвестный визитер. Или визитеры?
В конце концов я все-таки сняла пальто, швырнула его в стенной шкаф больше мне в нем не покрасоваться - и вернулась в комнату. Села на диван и уставилась в пространство, походя заметив, что остановившийся будильник показывает половину первого то ли дня, то ли ночи, а за окном ранние февральские сумерки, серенькие, как подзаборная кошка. Кто и зачем проник в мою квартиру без моего ведома? Вот именно, зачем? Что у меня искать? Никаких секретных материалов я у себя не держу по той простой причине, что их у меня просто-напросто нет. А если искали деньги или драгоценности (вот смеху-то!), то зачем такая тщательность? Сколько я знаю, воры обычно не заботятся о том, чтобы оставить ограбленную квартиру в идеальном порядке. А если я зря ломаю свою ушибленную голову и таинственное посещение моего жилища всего лишь игра моего же воображения? Я и не заметила, как заснула. Заснула, сидя на диване, поджав под себя ноги и положив голову на диванный валик. А разбудила меня протяжная, с переливами, трель дверного звонка. Открыв глаза, я зачем-то покосилась на будильник, который по-прежнему упорно показывал половину первого, при том, что в комнате было уже не сумеречно, а темно. Потом спустила ноги с дивана и в одних чулках прошлепала в прихожую. Честно говоря, меня немного знобило, наверное, потому что я сильно согрелась во сне, а пол был прохладным.
- Кто там? - спросила я неожиданно хриплым голосом и приникла к дверному "глазку". Что, интересно, я надеялась в него разглядеть, когда на лестничной площадке было черно, как в преисподней? Время от времени мы по очереди с соседями вкручиваем лампочки в плафон, но те с завидной регулярностью исчезают, и наша площадка вновь погружается во мрак, впрочем, то же самое происходит и на всех остальных этажах. У меня есть серьезное подозрение, что ворует их веселое семейство алкоголиков с первого этажа, но застать их за этим занятием никому еще не удавалось.
Поскольку из-за двери мне никто не ответил, я откашлялась и повторила свой сакраментальный вопрос погромче.
- Да я это, я, - ответил мне голос Дедовского. С полминуты подумав, стоит ли его впускать вообще, я все же отжала собачку замка и отошла от двери, уступая Дедовскому небольшой "плацдарм".
- Какого черта ты ушла из больницы? - первое, что он сказал, протиснувшись в прихожую.
- Какого черта тебя это заботит? - огрызнулась я.
- Да потому, что твое пижонство тебя до добра не доведет! Я возмутилась:
- Слушай, а тебе не кажется, что я уже достаточно большая девочка, чтобы знать, чего я хочу, а?
Вроде бы я не сказала ничего принципиально нового, а Ледовский завелся, что называется, с пол-оборота. Без приглашения ворвался в комнату и стал нервно расхаживать в темноте от стены к стене:
- Знаю, наслушался я твоих теорий... Думал, что ты хоть за эти четыре года поумнела, черта с два! Навыдумывала себе, да ты и себя-то выдумала... Я такая, я - сякая, я - независимая, я - свободная, и заблудилась в трех соснах! А ведь ты совершенно нормальная баба, и, если бы ты могла хоть на время отключать свою голову, замусоренную всякими ненужными теориями, тебе бы вообще цены не было!
Я невольно заслушалась: Ледовский, упрекавший меня в склонности к излишнему теоретизированию, кого-то мне живо напоминал, особенно в части целесообразности "временного отключения" моей головы. Ну да, конечно же, одного заслуженного ветерана любовного фронта.
- Ты же, ты же... - запальчиво продолжал чихвостить меня Ледовский. - Да ты просто экспериментируешь на себе и людях, которым ты не безразлична!..
- Ага, - устало подхватила я, - но это только в связи с острой нехваткой подопытных кроликов, вот если бы их хватало...
Ледовский разозлился не на шутку, в жизни не видела его таким. Собственно, я и сейчас его не видела - в кромешной темноте, - но по интонации улавливала, что он почти взбешен:
- Вот ответ, достойный Капитолины Алтаевой! Твоя манера: все серьезное низвести до идиотских шуточек, накрутить вокруг этого словечек и превратить в клоунаду, а какую-нибудь чепуху, пустяковину раздуть до вселенских масштабов! Знаешь, знаешь.., да тебе даже жить некогда за твоими бессмысленными поисками смысла...
Черт возьми, в чем-то он, конечно, был прав, но, простите за тавтологию, прав на эту правоту у него нет. Даже если я и схожу с ума, это исключительно мое личное дело, по крайней мере до тех пор, пока я ни на кого не бросаюсь. Вот на Ледовского, между прочим, я не бросалась" он сам ко мне пришел и теперь обвиняет во всех смертных грехах! Главное, непонятно, с чего он так раскочегарился? Неужели только из-за того, что я ушла из больницы под расписку? Ладно, послушаем, что он еще наболтает.
А Ледовский наболтал следующее (в дополнение к уже сказанному):
- А самое ужасное в тебе знаешь что?
- Ну что, что? - Пусть уже выскажется до конца, если ему так хочется!
- А самое главное, что ты из кожи вон лезешь, чтобы казаться хуже, чем ты есть на самом деле! Ты словно заявляешь: мой принцип - не иметь никаких принципов. Что, например, ты собираешься делать дальше? Продолжать участвовать в предвыборной кампании Пашкова?
- А тебе какая разница? - немедленно огрызнулась я.