- Сейчас мама тебя покормит, - добавила она, садясь и расстегивая лиф платья. Ее груди покалывали, и она вздыхала от удовольствия, поскольку ребенок поймал ее сосок и начал сосать. Милла раскачивалась взад вперед, играя с его пальчиками рук и ног, пока он жадно сосал молоко. Ее глаза были прикрыты, и она напевала колыбельную. Она смогла бы обойтись без грязных подгузников и бессонных ночей, но эту часть материнства не променяла бы ни на какие сокровища мира. Когда она держала сына на руках, ничто иное не имело значения. Джастин прекратил чмокать, и она положила его обратно, в то время как сама быстро позавтракала. Почистив зубы, она одела через голову хлопчатобумажный синий джинсовый слинг, и положила в него ребенка. Джастин притих, его головка была прижата к тому месту, где был слышен стук сердца матери, его синие глаза почти закрылись, поскольку он задремал. Захватив шляпу и корзину, проверив деньги в кармане, она отправилась на рынок. Путь занимал приблизительно половину мили. Яркое утреннее солнце обещало палящую полуденную жару, но пока воздух был прохладен и сух, и маленький открытый деревенский рынок был полон ранними покупателями. На прилавках лежали апельсины и ярко красный перец, бананы и дыни, лук. Милла рассматривала товары, иногда останавливаясь поболтать с некоторыми из деревенских женщин, поскольку они останавливались, чтобы посюсюкаться с ее малышом, пока она выбирала продукты. Джастин лежал сейчас в покрывале в форме зародыша, его маленькие ножки автоматически выбрали эту знакомую, за время, проведенное в материнской утробе, позицию. Милла держала свою шляпу так, чтобы она защищала ребенка от солнца. Мягкий, приятный бриз играл ее короткими, светло-коричневыми завитками и тонким белокурым пушком на голове малыша. Джастин пошевелился, его рот, похожий на бутон розы вновь начал делать сосательные движения. Милла поставила корзину и начала гладить крошечную спинку малыша, и он снова задремал. Милла остановилась возле прилавка с фруктами и продолжила оживленный разговор на ломаном испанском. Она понимала испанский лучше, чем говорила на нем, но им как-то удавалось поддерживать разговор. Она использовала свободную руку, чтобы указать на апельсины, которые хотела.
Она не видела, как они появились. Внезапно, по обеим сторонам от нее оказались двое мужчин, Миллу окружили жар и запах их тел, когда они приблизились к ней вплотную. Инстинктивно она начала отстраняться, но оказалась заблокирована их телами, прижимающимися к ней. Тот, что был справа, вытащил нож и перерезал ремни слинга, прежде чем Милла успела закричать. Время, казалось, остановилось, создавая впечатление стоп-кадра следующих нескольких секунд. Старуха отступила, на ее лице появилось испуганное выражение. Милла почувствовала что петля, которая привязывала Джастина к ней, начинает падать, и в панике схватила ребенка. Мужчина слева вырвал ребенка из ее рук и толкнул Миллу в сторону. Так или иначе, ей удалось сохранить равновесие, дикий ужас бился в ее груди, когда Милла бросилась на мужчину, крича и сражаясь, чтобы вырвать у него Джастина. Ее ногти царапали его лицо, оставляя кровавые борозды, и он отскочил назад. Ребенок проснулся и испуганно кричал. Беспорядочно движущаяся толпа рассеивалась, испуганная внезапным нападением.
- Помогите! – Кричала Милла, пытаясь забрать Джастина, но все, казалось, бежали от нее, а не к ней. Один из напавших снова попытался оттолкнуть ее, его рука оказалась на лице Миллы. Она укусила его, погружая зубы в его руку, впиваясь изо всех сил, пока не почувствовала кровь во рту, и он завопил в боли. Она вцепилась ему в глаза, впиваясь в них ногтями. Его вопли перешли в потрясенные всхлипы, и руки, державшие Джастина, ослабили хватку. Отчаянно, она вырвала из его рук сына, и прижала к себе, на один короткий миг поверив, что все позади. Но тут второй мужчина оказался сзади, и Милла замерла, парализованная обжигающей болью в спине. Ее тело билось в конвульсиях, она упала на землю, ее пальцы беспомощно царапали гравий. С ребенком, зажатым под мышкой, словно футбольный мяч, эти двое уже были далеко, один прижимал окровавленную руку к лицу и сыпал проклятьями. Милла лежала, растянувшись в грязи, пытаясь побороть боль и слабость, охватившие ее тело, боролась с неровным дыханием, стараясь закричать. Ее легкие, казалось, не могли больше втягивать воздух. Она попыталась встать – но тело не подчинялось ей. Черная завеса начала заволакивать ее сознание, и ей удалось лишь несколько раз простонать:
- Мой ребенок! Мой ребенок! Кто-то забрал моего ребенка!
Но никто не слышал ее.
Дэвид уже завершил операцию по удалению грыжи и мыл руки, в то время как Рип Коспер, муж Сюзанны и анестезиолог бригады, последний раз проверили давление и пульс, чтобы удостовериться, что пациент в порядке, прежде чем передать его под контроль Эннели Лански, медсестры. У них собралась здесь отличная команда для работы; он будет скучать по ним, когда этот год закончится, и все они вернутся к регулярной практике в Штатах. Но он уж точно не будет скучать по тесному, одноэтажному блоку клиники, с потрескавшимися кафельными полами и примитивным оборудованием, но определенно будет скучать по коллегам, по своим пациентам, и конечно, по Мексике. Он планировал следующую операцию на желчном пузыре, когда услышал шум в коридоре, из-за двери доносились крики и проклятия, звуки борьбы, и истерические вопли. Вытирая руки, он бросился к выходу, когда Джоанна Мендоза, другая медсестра, начала звать его.
Он толкнул дверь, вылетел в приёмный покой, натолкнувшись на носилки с женщиной, которые несли Джоанна, Сюзанна Коспер, двое мужчин и женщина. Персонал закрывал лицо раненной женщины, но Дэвид мог видеть, что ее платье было пропитано кровью, и он немедленно сосредоточился на этом случае.
- Что случилось? - спросил он, освобождая путь для каталки
- Дэвид. - Голос Сюзанны был хриплый и резкий. – Это… Милла.
Сначала смысл этих слов не дошел до него, и он оглянулся, ожидая увидеть позади себя свою жену. Когда до него дошёл смысл сказанного Сюзанной, он неосознанно посмотрел на бумажно-белое лицо раненной женщины, мягкие коричневые завитки вокруг ее лица, рассыпанные в беспорядке.
Милла? Это не может быть Милла. Его жена дома с Джастином, живая и здоровая. Эта окровавленная женщина только отдаленно напоминала его любимую жену. Это не могла быть она.
- Дэвид! - На сей раз, тон Сюзанны был еще более резким. - Помоги нам положить её на каталку.
Только опыт позволил ему встряхнуться и начать действовать, подхватить и положить женщину, которая была похожа на Миллу на каталку. Ее платье, руки и кисти были в крови, ее ноги и ступни, и даже туфли были окровавлены. Нет, только одна сандалия, выглядела точно так же как пара Миллы, которую она часто носила. Дэвид посмотрел на пальцы ног с розовыми ногтями, и тонкую золотую цепочку вокруг правой лодыжки, и почувствовал, как у него внутри всё оборвалось.
- Что случилось? - спросил Дэвид, хриплым голосом, совсем не похожим на его собственный, когда они быстро везли Миллу в операционную, которую он только что покинул.
- Ножевое ранение нижней части спины, - сказала Джоанна, раздраженная шумом вокруг, пока они не закрыли дверь операционной, оставляя большую часть шума за ней. – Двое мужчин напали на нее на рынке. - Она судорожно задержала дыхание. - Они забрали Джастина. Милла боролась с ними, и один из мужчин ранил её.
Шок на мгновение оглушил Дэвида, потом комната опять наполнилась звуками.
- Боже мой, - выдавил он, посмотрев на Миллу; замолчал и начал готовить свои инструменты. Джастин! Дэвид пошатнулся от второго шока, и обернулся. Два ублюдка украли его сына! Он рванулся от каталки, к двери, чтобы искать своего ребенка. Но заколебался, и оглянулся назад на жену.
У них не было времени, чтобы убрать операционную, или пополнить запасы инструментов. Эннели бегала и собирала всё необходимое для операции. Джоанна оборачивала манжету тонометра вокруг мягкой руки Миллы и стремительно качала его, в то время как Сюзанна срезала на ней одежду.
- Группа крови первая положительная, - сказала Сюзанна. Как она узнала? Ах, да, она брала кровь у Миллы перед родами Джастина.
- Шестьдесят на сорок,- сообщила Джоанна. Двигаясь очень быстро, она ввела иголку капельницы в вену на руке Миллы.
Он теряет ее, подумал Дэвид. Милла умрет на его глазах, если он не выйдет из шока, и не начнет действовать. Судя по положению раны, вероятно, повреждена левая почка, и Бог знает, какой еще нанесен ущерб. Она истекала кровью; у неё осталось всего несколько минут до того, как наступит клиническая смерть.
Он выкинул все лишнее из своих мыслей, и надел новую пару перчаток, которые держала для него Эннели. У него не было времени, чтобы вымыть руки; у него не было времени, чтобы искать Джастина; все, на что у него было время, это взять скальпель в руку и призвать все знания и опыт, который он имел. Он молился, он проклинал, и он боролся со временем, которое осталось у его жены. Поскольку он подозревал, что лезвие ножа задело ее левую почку. Черт возьми; она была разрезана пополам. Не было никакой возможности спасти почку, и если бы он не соединил кровеносные сосуды, сшитые в рекордное время, у Миллы не было бы никаких шансов.
Это была гонка, дикая и беспощадная. Если он допустит хоть одну ошибку, промедление, сомнение или даже дрожь в руках, то проиграет и потеряет Миллу. Это не была хирургия, к которой он был приучен: это была военно-полевая хирургия, быстрая и зверская, ее жизнь, зависела от каждого решения, действия, от доли секунды. В то время как они вливали всю имеющуюся кровь в нее, Дэвид боролся, чтобы не дать ей столь же быстро покинуть тело Миллы. Мгновение за мгновением он останавливал кровотечение, находил каждый разорванный сосуд, и постепенно начал выигрывать гонку. Он не знал, как долго это продолжалось; он никогда не спросит, никогда не узнает. Как долго, не имело значения. Все, что имело значение, победа, потому что альтернатива была ужаснее, чем он смог бы перенести.
_________________________________________
1)Gerber- американская компания, производящая детское питание. Gerber baby - это логотип компании Gerber, рисунок ребенка, который стал лицом продукции, Энн Тернер Кук (род. в 1926). Ее детское лицо рисовали и сейчас рисуют на баночках с этим самым питанием.
Спустя десять лет
Чиуауа, Мексика
Пэйдж Сиск прислонилась к своему жениху, Колтону Роулзу, и глубоко затянулась, прежде чем передать ему косяк. Глаза её закрылись сами собой. О, блин, все эти придурки, которые талдычили ей, что в Мексике с ней могут приключиться всякие ужасы, были просто не в курсах. В Мексике было классно. Нет, ну конечно, она не дура, чтобы покупать травку прямо перед носом какого-нибудь мексиканского копа, хотя, по слухам, всё, что нужно сделать в этом случае, – отстегнуть зелени, и проблем нет. Можно подумать, ей хочется тратить деньги на взятки. Они были здесь уже четыре дня. Если верить Колтону, Чиуауа – самое крутое место. Он был просто помешан на Панчо Вилья, пока они не добрались сюда, она думала, что это что-то навроде дома, где делают пончо. Единственный Панчо, о котором она когда-нибудь слышала, был в древнем-предревнем вестерне, где этот чувак с видом идиота всё время повторял «О, Панчо»1, обращаясь ещё более идиотскому чуваку в большой шляпе. Но Колтон сказал, что нет, этот Панчо – настоящий. Как будто бывают поддельные Панчо. А, да наплевать. Колтон в этом сечёт. Они два раза ходили смотреть на этот расстрелянный старый «додж», в котором, в предположительно настоящем Панчо, наделали дырок как в швейцарском сыре, совсем как в Бонни и Клайде2.
Что до неё, Панчо Вилья был просто дохлым старым пердуном. Ей было наплевать на его дурацкий «додж». Вот если бы он ездил на «хаммере», это было бы круто.
- Если бы он ездил на «хаммере», - сказала Пейдж, - он мог бы просто переехать этих козлов, которые стреляли в него.
Колтон, мигая в недоумении, уставился на неё затуманенным взором:
- Кто ездил на «хаммере»?
- Панчо Вилья.
- Нет, это был «додж».
- Именно об этом я и говорю, - она, в нетерпении, ткнула его локтем. – Если бы он ездил на «хаммере», он бы просто раздавил их в лепёшку.
- Тогда никаких «хаммеров» ещё не было.
- О, Господи! – сказала Пэйдж, теряя терпение. – Ты так буквально всё воспринимаешь! Я сказала если! – Она схватила косяк и сделала ещё затяжку, потом выбралась из кровати. – Я пошла в туалет.
- Окей. – Счастливый тем, что получил косяк в своё единоличное владение, Колтон удобно устроился на подушках и помахал ей рукой, когда она выходила из комнаты. Пэйдж не стала махать ему в ответ. Поход в уборную не добавлял ей счастья. На этом этаже она была всего одна, вместо туалетной бумаги тут лежал журнал для подтирания, и пахло отвратительно. Но Колтон настоял на том, чтобы жить здесь, а не в одной из более приличных гостиниц, потому что комнаты были очень дёшевы. Ну еще бы: какой дурак будет платить хорошую цену за то, чтобы жить здесь? И еще здание располагалось рядом с рынком, что было клёво.
Пейдж была классно расслаблена после травки, но всё же не настолько, чтобы уборная не действовала ей на нервы. Замок на двери сломан. К ручке привязан шнурок, а в косяк прямо напротив ручки вбит гвоздь, и, чтобы закрыть дверь, нужно было обмотать конец шнурка вокруг гвоздя. Эта система действительно удерживала дверь закрытой, но Пэйдж не слишком в неё верила. Поэтому, когда ей всё же приходилось ходить туда, она пыталась сделать свои дела так быстро, как только могла. О, чёрт; она забыла взять с собой фонарик. Пока ещё свет ни разу не вырубался за то время, что она была в уборной, но все утверждали, что это бывает время от времени, а Пэйдж боялась темноты, и к этому предупреждению она прислушалась. Она попыталась поторопиться, но, право же, невозможно пи́сать так уж быстро, к тому же у неё всё там было ужасно переполнено, потому что она терпела до последнего, настолько ненавидя эту уборную. Зависнув в полуприсяде над туалетом - она ни за что не сядет на эту штуку! – всё продолжала и продолжала, и, в конце концов, у неё так разболелись ноги, что Пейдж подумала, что ей таки придётся сесть, и что тогда делать потом, отмывать зад кипятком? Но, наконец, она закончила, промокнула себя листом, вырванным из журнала, и застонала от облегчения, выпрямившись из неудобного положения. Если ей когда-нибудь удастся вытащить Колтона из Чиуауа и подальше от начинённого пулями «доджа» Панчо Вилья, чтобы продолжить путешествие, она будет настаивать, чтобы они останавливались в местах получше. Пэйдж подтянула шорты, сполоснула руки и вытерла их об штаны, потому что забыла принести с собой полотенце, а потом размотала шнурок с гвоздя. Дверь распахнулась, и она выключила тусклый свет, выходя в тёмный коридор. Она споткнулась и застыла. В коридоре должен был быть свет. Был, когда она шла в уборную. Должно быть, лампочка перегорела. По спине пробежал холодок. Она так не любила темноту. Как, спрашивается, она дойдёт до их комнаты, если ни черта не видит? Слева скрипнула доска. Пейдж подпрыгнула чуть ли не на полметра, и попробовала закричать, но сердце билось где-то в горле, и всё, что ей удалось, это взвизгнуть. Грубая рука зажала ей рот; Пэйдж почувствовала вонь немытого тела, а потом что-то твёрдое обрушилось ей на голову, и она без сознания сползла на пол.
Эль Пасо, Техас
Зазвонил сотовый. На мгновение Милла подумала, что не будет отвечать; она устала до смерти, была подавлена, и у неё раскалывалась голова. Снаружи, за окнами внедорожника, было сорок два градуса, и даже при включенном на максимум охлаждении солнце через лобовое стекло обжигало руки. Избитое лицо четырнадцатилетней Тиры Элверсон, её невидящие голубые глаза, глядящие вникуда, никак не шли у нее из головы. Сегодня ей будут сниться всхлипы Регины Элверсон, плачущей после того, как она услышала, что её малышка никогда не вернётся домой. Временами «Искатели» добивались успеха, но временами они находили людей слишком поздно. Сегодня они опоздали. Брать на себя чью-то сердечную боль сейчас было бы последним желанием Миллы; у неё достаточно своей боли. Но никогда не знаешь, кто может позвонить, и почему, в конце концов, она превратила поиск людей в свой личный крестовый поход. Поэтому она приоткрыла глаза ровно настолько, чтобы не попасть мимо правильной кнопки, и немедленно закрыла их снова, чтобы не видеть свирепого послеполуденного солнца.
- Алло.
- Сеньора Бун? – голос с акцентом из динамика наполнил «Шевроле». Милла не узнала его, но она разговаривала со столькими людьми каждый день, что не могла узнавать каждого. Хотя, очевидно, звонок был по делу, потому что она была известна как Милла Бун, только когда дело касалось «Искателей». После развода она вернула себе девичью фамилию Эдж, но к тому времени фамилия Бун была так крепко связана в восприятии людей с поиском пропавших детей, что ей пришлось использовать её во всех деловых связях и во всём, что относилось к «Искателям».
- Да, это я.
- Сегодня ночью состоится встреча. Гуадалупе, в десять тридцать, позади церкви.
- Что за встреча? – начала было она, но голос перебил её.
- Там будет Диас.
Телефон отключился. Милла села, позабыв о своей головной боли, чувствуя, как адреналин загудел в крови. Она выключила телефон и сидела неподвижно, пытаясь собраться с мыслями.
- Который Гуадалупе? – с досадой спросил Брайан Кьюсак с водительского сидения, хотя он и слышал весь разговор.