— Понимаете, господин комиссар, я никогда не интересовался женщинами. Конечно, это покажется неестественным для моего возраста. В восемнадцать лет на уме одни свидания, все эти вздохи и поцелуи на скамейках под платанами в городском саду. По правде говоря, меня все это ничуть не интересовало. Я целыми сутками сидел, уткнувшись в учебники. У меня была одна цель — поступить в политехнический институт. Это было для меня крайне важно, понимаете? Я часто представлял себя в форме: маленькая шпага на боку, а на голове треуголка. Иногда я даже мастерил себе нечто подобное, правда, из бумаги. Смотрелся в зеркало и сам себе нравился. Да, конечно, головной убор не скрывал красного пятна на моем лице целиком, но все-таки уменьшал его немного. А если надвинуть шляпу на глаза, оставалась видна лишь половина. Представьте, что я стал студентом и после церемонии 14 июля, в форме, прогуливаюсь по бульвару.
Что подумают люди, увидев меня, господин комиссар? Они подумают: «Вот идет студент-политехник», — а раньше они думали, что идет мальчик с винным пятном на лице.
Ну вот, вижу, вы опять сердитесь, что я отклонился от темы. Да, да, хмурите брови, совсем как мой учитель математики, когда я выбирал неправильное решение. Понимаю, вы хотите услышать рассказ о ней. Но, господин комиссар, прежде надо понять, как я был взволнован, когда она появилась в моей жизни. До того времени никто и никогда не обращал на меня внимания. А если и замечали мое существование, то только затем, чтобы наказать или поиздеваться надо мной. В лицее я немало настрадался. Например, когда мальчикам ставили двойки за сочинение, они вымещали злобу на мне и либо били меня, либо заливали чернилами мои тетради. Да и дома мною тоже пренебрегали. Вы, вероятно, слышали, что говорят о моих родителях: у матери на уме только ее цветы, а отец ни о чем, кроме египтологии, думать не может. Действительно, они всегда жили только своими собственными интересами. С братьями и сестрой, когда они были еще живы, я мало общался. Вот разве что Роберт… Но ведь он никогда, ни о чем не мог рассказать.
Я возвращаюсь к ней. Надо вам сказать, что каждый год на время каникул родители нанимали девушку для ухода за детьми. Как правило, это были английские студентки. Вам знаком этот тип высоких костлявых особ, от которых пахнет потом и плохо вымытыми волосами. Мы их никогда не любили. И не только потому, что после их отъезда находили под диваном и в углах комнаты старые сальные гребни и грязные салфетки. Вовсе нет. Из-за того, что они демонстративно над нами насмехались. И еще, когда они на меня смотрели, я чувствовал, что глаза их прикованы к пятну на моем лице. Это было ужасно. Я очень стыжусь своего дефекта. В такие минуты, господин комиссар, я краснею и отворачиваюсь.
С Урсулой все было иначе. Например, она совершенно нормально на меня смотрела, как будто и не замечала, что я меченый. Она обращалась со мной, как с человеком: часто мы разговаривали, она смеялась, всегда внимательно выслушивала. Когда мы прогуливались, случалось, брала меня под руку. Конечно, Урсула меня очень интересовала. И потом, ведь она была так красива! Поверьте, господин комиссар, я никогда не встречал такой прелестной девушки, по крайней мере, наяву. Однажды я смотрел фильм, он назывался «Ночные гости». Не помню фамилий актеров, которые там играют. К тому же это был старый фильм. Действие происходило в средневековом замке. Довольно интересно: с дьяволом, который смеется так, что мороз по коже, с рыцарскими турнирами и дуэлями на шпагах. Во всяком случае, там была одна актриса, похожая на Урсулу, как две капли воды. Кажется, это была дочь владельца замка. Я помню, например, сцену, когда она в своей спальне с любовником, а все остальные внизу в столовой. Но я еще раз отвлекся, и опять вы недовольны.
Мне хочется, чтобы вы поняли, господин комиссар, как прекрасна была Урсула. Она совершенно не походила на современных девушек, которые носятся на мотоциклах, ходят в брюках и рубахах навыпуск. Она была как будто из другой эпохи, она была… романтичной. Кроме того, она и одевалась в платья, которые можно увидеть на старых семейных фотографиях. Помните, как одевались женщины в 1930–1940 годах? Однажды, перелистывая старый журнал мод того времени (кажется, он назывался «Иллюстрасьон») я увидел фотографию герцогини Виндзор. Честное слово, на ней было такое же платье, как у Урсулы, когда она выходила к ужину.
Вам смешно, господин комиссар, но я до мелочей помню все ее туалеты. Например, в тот день, когда она приехала к нам на виллу, за два месяца до всех этих ужасных событий, на ее светлых волосах был маленький смешной берет, давно вышедший из моды. Я не хвастаюсь, господин комиссар, но я помню этот приезд, как будто это было пять минут назад. Мы с матерью показали ей ее комнату. Урсула положила чемодан на кровать, потом моя мать открыла ставни…
Мадам Берже распахнула ставни окна, выходящего на фасад дома. Свет и жара тотчас ворвались в комнату. С балкона в сад спускалась лестница. Мадам Берже облокотилась на перила. Грязно-медного оттенка волосы и лицо, изборожденное морщинами, придавали ей немного безумный вид. Она вскинула голову и простонала:
— Опять они здесь! Господи, я больше не могу их выносить!
Урсула Фишер бросила взгляд через плечо. Она увидела целые заросли кустарников и роскошные клумбы с цветами, а за ними — синий океан. По другую сторону дорожки, проходящей вдоль решетки сада, сидели десять стариков, подставив солнцу сморщенную, как пергамент, кожу и руки в узелках вен.
— Они все время смотрят сюда страшными мертвыми глазами! В конце концов, однажды я подойду к ним и скажу все, что о них думаю!
— Честное слово, мама, вечно ты со своими выдумками, — сказал Жан-Клод, который неподвижно стоял в проеме двери, прислонившись к косяку. — Обыкновенные старики, они греются на солнце, вот и все.
— Жан-Клод! Прошу, не перечь мне! Я уверяю тебя, что они заговорщики, это уж точно! Они задумали что-то дурное против моего сада, против моих цветов. В этом я абсолютно убеждена.
Она показала им кулак, потом обернулась и с крайне неприятной улыбкой добавила: «Все-таки надеюсь, Урсула, что вам у нас понравится. Я не думаю, что с детьми будет много хлопот. Антуан и Раймонд иногда бывают непослушны, такой уж у них возраст. Зато Жюльетта очень спокойная, она никогда не капризничает, и ее интересуют одни раковины. Жан-Клода вы будете редко видеть, он все время погружен в свои математические расчеты. По правде говоря, меня беспокоит только Роберт».
Урсула вспомнила об этом ребенке-идиоте, которого она только что встретила на лестнице. Он тяжело спускался по ступеням, время от времени останавливаясь, чтобы потопать ногами. Увидев ее, мальчик испустил ужасный хриплый крик, а потом с широкой улыбкой, сияя от счастья, прошел перед ней и исчез в саду.
Мадам Берже начала нервно обрывать гвоздику, которую держала в руке. Затем глубоко вздохнула и заговорила приглушенным голосом:
— Я разговаривала с доктором Комолли. Он успокоил меня и сказал, что все идет, как положено. Кажется, такое всегда происходит с детьми-идиотами, когда они достигают половой зрелости. Они все крушат и любят мучить и убивать насекомых. Однажды я увидела, что Роберт раздирает птицу. Он утащил из моей корзинки для рукоделия ножницы. Я наказала его, но боюсь, это не поможет. Вероятно, эти случаи будут продолжаться.
Она схватила запястье Урсулы, которая вздрогнула от внезапного прикосновения сухой кожи.
— Я надеюсь, что вы будете к нему особенно внимательны, правда? Уверена, что он к вам привяжется.
Потом, перейдя внезапно к другой теме:
— Посмотрите на мои цветы! Восхитительны, не правда ли? Должна вам сказать, что особенно я горжусь своими бугенвилиями. Подобных этим вы не найдете нигде в округе. Думаю, что у себя в Германии вы таких никогда не видели, — и она торжествующе закатилась мелким дребезжащим смехом.
— Кстати, из какого города вы приехали?
— Из Гейдельберга, мадам.
— Вы студентка?
— Да, я изучаю французский в университете.
— Хорошо. Очень хорошо, превосходно.
Она механически продолжала задавать вопросы и, казалось, совсем не прислушивалась к ответам. Когда мать и сын, наконец, вышли, Урсула открыла чемодан. Потом она распахнула створки шкафа и с особой тщательностью обследовала его внутренности. В углу одной из полок оказался огромный сонный таракан. Девушка ловко схватила и зажала его в руке. Он всячески старался освободиться: шевелил длинными усами, волосатыми ножками, неповоротливыми крыльями. Но тщетно. Она раздавила его в ладони и с высоты балкона сбросила в сад. Затем открыла кран и тщательно вымыла руки, смочила салфетку и старательно протерла все полки. Закончив эту работу, она разместила в шкафу свои вещи, отступила на шаг и полюбовалась результатами проделанного труда. Кофточки, блузы, нижнее белье разложены были аккуратными стопками. Одна показалась ей кривой, и Урсула быстро ее подровняла. Теперь, казалось, она была удовлетворена своей работой и улыбнулась так искренне и нежно, что ее тонкое лицо приобрело еще большее очарование. Закончив дела, девушка подошла к окну. Улыбка еще больше расцвела на ее губах, когда она увидела стариков. Они переговаривались между собой, чему-то радовались и смеялись. Их смех был подобен клаксонам старых автомобилей.
«Странно, — думал Жак Берже в своей пустынной комнате, слабо освещенной лампой в изголовье кровати, — странное волнение испытал я сегодня вечером, когда увидел эту девушку, эту немку. Красива ли она? О да, очень! Но ведь ему уже пятьдесят пять. Спина начинает горбиться, волосы редеют, он не может пробежать сто метров, чтобы не запыхаться. Он уже неспособен к… Но ведь дело не в этом. Иногда, как отголоски давних событий, всплывают странные видения. Словно эхо воспоминаний, что сокрыты в темных глубинах подсознания.
Они возникают внезапно при виде реального, пытаются вырваться наружу, но, не достигнув поверхности, снова мгновенно погружаются во мрак ночи.
Ночь. Он страдал бессонницей, поэтому немного ее боялся. Но зато никто ему не мешал, и можно было читать или размышлять в темноте. Во всяком случае он отдыхал от криков детей и от своей жены. В последнее время засыпать удавалось быстрее, и он даже отказался от порошков, которые ему прописал Комолли. Вот в этот вечер, например, он чувствовал себя вполне хорошо и был почти счастлив. Закрыв глаза, он вспомнил лицо Урсулы, освещенное лампой, голубоватый свет ее глаз, увидел жест, которым она протянула ему хлеб. Кожа у нее была белая и тонкая. На руке, у запястья, вены образовывали маленькие лазурные ручейки, как у…
Как у кого? Кто носил это имя? Он не смог его вспомнить, оно мелькнуло и тотчас пропало, невозможно было его удержать. Имя с гортанным звучанием. Как у кого?.. Ничто не возвращается. Как все это странно… Он взбил подушку, чтобы удобнее было лежать, и обвел взглядом свою комнату. Такая комната может быть только у холостяка. Книги грудой свалены на комоде и на столе. Старые обгоревшие поленья торчат из камина, и от них уже тянет затхлостью. Жена очень редко приходит сюда и каждый раз в ужасе возносит руки к небу. Он ее ненавидит, вот уже много лет не выносит ее присутствия. Бывают дни, когда у него появляется неистовое желание убежать отсюда, опустить за собой решетку замка… Нет, нет, виллы. Почему он подумал — замка, это просто смешная оговорка. Вот и сегодня за ужином случилось странное событие, очень его взволновавшее. Его жена Франсуаза рассуждала о лунном свете, поистине великолепном именно в это время года, и он, едва зная немецкий, понимая лишь отдельные слова на этом языке, почувствовал, как в нем рождаются странные фразы. Губы его зашевелились, и он произнес: “der Mond ist aufgegangen, die goldenen Sternlein sprangen».
Урсула взглянула на него изумленно и продолжила:
“Am Himmel hell und klar. Der Wald steht schwarz und schweiget und aus den Wiesen steiget der Weiss Nebel wunderbar».
Эти стихи внезапно возникли в памяти, они лежали где-то в глубине ее. Как и когда они туда попали? Он силился вспомнить, понять. Безуспешно. И еще больше его поразило то, что Урсула отметила его превосходное немецкое произношение. Превосходное? Однажды он попытался объясниться с немецким туристом, который так ничего и не понял из его объяснений, а под конец даже рассмеялся и махнул рукой… Нет, лучше не ломать себе голову над этой загадкой, не пытаться снова вызывать тени, затаившиеся где-то в уголках его души, и попытаться уснуть.
Как печально раннее утро на побережье басков, когда марево тумана неподвижно повисает над океаном, предвещая нестерпимо душный и знойный день. Урсула поднялась и спустилась в кухню, где Концепция, испанская крестьянка, уже занималась хозяйством. Потом пришла мадам Берже, успевшая обежать и внимательно осмотреть свой сад. Это она делала прежде всего. Стали появляться дети: Жан-Клод с видом сомнамбулы, Жюльетта, необычайно худенькая и бледная, от чего казалась почти нереальной, затем прибежал Роберт, неспокойно и громко мыча, и, наконец, показались близнецы Раймонд и Антуан; и от их криков и смеха сразу зазвенело в ушах.
С появлением близнецов мадам Берже взорвалась. Ее гнев обрушился на Антуана, который в последнее время находил странное удовольствие, закрывшись в уборной, торчать там по четверти часа и многократно спускать воду. Вот и сегодня он заперся, и мадам Берже барабанила по двери туалета и дергала ручку, безуспешно пытаясь извлечь своего сына. Урсула спокойно подошла и вежливо спросила, закончил ли он свои дела. Она попросила его выйти и погулять с ней по саду, а то ей одной скучно… Когда все уже приступили к завтраку, появился Жак Берже. Он почти не участвовал в жизни семьи и выходил к столу только к обеду и ужину. Вот почему удивительно было, что он спустился к первому завтраку. Мадам Берже как раз в это время сложно и запутанно рассуждала:
— Видишь, Раймонд, — говорила она, — оболочка у цветка — это совокупность чешуек или прицветный лист. Он окружает целую группу соцветий… Слушай меня внимательно и не смотри в потолок! Хорошо известно, что у зонтичных оболочка является основой венчика лепестков, помещенных на основу лучей зонтика, и что эта оболочка…
Она остановилась, запутавшись. Ее муж с помятым лицом и всклокоченными волосами воспользовался случаем:
— Кто-то заходил сегодня ночью ко мне в комнату, — сказал он. И добавил, обведя всех взглядом. — Кто из вас?
Все уткнулись в свои тарелки. Роберт смешно закудахтал. Франсуаза Берже завертелась на стуле.
— Кто-то проник в комнату и вплотную подошел к моей кровати. Наклонился надо мной, потом вышел. — Он повернулся к жене. — Это была ты?
— Нет… нет, что ты, клянусь! В одиннадцать часов я уже спала и проснулась лишь утром.
— Я уверен, что это твои проделки, сознавайся!
— Да нет же, уверяю тебя!
— Только такая сумасшедшая, как ты, способна на это! С меня довольно твоих безумных историй о стариках и твоей проклятой ботаники!
Жюльетта испуганно прижалась к Урсуле, и это привлекло ревнивый взгляд Роберта, который начал жутко выть, поскуливая. Жак Берже заткнул уши и вышел. Несколько минут спустя Роберт кинулся к лестнице и тоже исчез. Мадам Берже низким и жалобным голосом, задумчиво, как бы сама с собой, начала причитать:
— Это все из-за стариков. Это дьяволы. Они расселись здесь, как манекены. У них страшные лица, цвета ливня. Они уставились на мой сад, а спиной повернулись к морю. Я их ненавижу. Сегодня утром они вырядились во все черное, как будто явились на похороны. Нет, я их не выношу и боюсь! Я даже не решилась подойти к моим акантам, они растут как раз у решетки. Мои бедные голубые цветочки, они так жаждут внимания!
Она все еще долго жаловалась. Урсула из вежливости слушала какое-то время, а потом незаметно проскользнула в ванную комнату. Когда она вышла оттуда, до ее ушей донесся чей-то плач. Оказалось, это была Жюльетта. Она лежала на ковре в своей комнате и горько рыдала среди груды разбитых раковин.
— Роберт… Роберт… — проговорила она, всхлипывая. — Он разбил все мои ожерелья. Не знаю, почему. Я ведь ничего ему не сделала.