Утром встаю вполне боеспособным. Вчера, после ухода моего ангела-хранителя Екатерины Владимировны, засыпая, дожевал подгоревшие котлеты и провалился черную пустоту. Никаких кошмаров, никаких бандитских визитов. В семь утра меня бесцеремонно поднял будильник. Я всегда с большим удовольствием наблюдаю, как в кино разбуженный будильником герой хватает эту адскую машинку и швыряет в угол комнаты. К сожалению, с моим пройдохой такие фокусы не проходят. Мне ни разу не удалось спросонья метнуть орущий будильник в стенку. Его просто невозможно нащупать. Скользкий и хитрый, подлец. Как бы удобно я не ставил этого горлопана с вечера, утром он обязательно оказывается вне пределов досягаемости моей руки. Толи сам уползает, толи Брыська переставляет.
Привожу себя в порядок. Варю традиционный кофе. Чувствую себя вполне сносно. Правда, любимая поза за завтраком: «сидя на стуле», по прежнему остается для меня табу. Избранные места той части тела, что природой предназначены для сидения, покрылись твердой, хрустящей корочкой. Ощущение не из приятных, но биться в истерике из-за того, что я больше похож на Рождественского гуся, чем на журналиста, мне некогда.
У кабинета Василия Игнатьевича я оказываюсь без десяти девять. Стучу, заглядываю. В небольшой комнате, оставленной в официально-канцелярском стиле эпохи застоя перед грудой, сваленных на столе бумаг, сидит мрачного вида подполковник.
— Василий Игнатьевич?
— Да. — Подполковник отрывается от увлекательного чтива.
— Здравствуйте, Альберт Валентинович вам вчера на счет меня звонил.
— Здравствуйте, проходите. — Подполковник указывает рукой на стул у стенки кабинета. Попутно успевает поглядеть на часы и недовольно поморщиться.
— Извините, что пришел немного раньше. Не рассчитал. — Я чувствую себя очень неудобно. Мог же проявить свои лучшие качества и поторчать в коридоре эти несчастные десять минут?
— Ничего. Присаживайтесь.
— Я постою. — Василий Игнатьевич насторожился.
— У вас, что, права отобрали? Так я вам вряд ли смогу помочь.
— Да нет, с правами у меня полный порядок. — Спешу успокоить гаишного начальника. — У меня их вовсе нет.
— Так, значит, вы хотите получить права?
— Нет. Зачем мне права, если у меня нет машины? — Вполне логичный вопрос приводит Василия Игнатьевича в полное недоумение.
— Если вам ничего такого, — подполковник неопределенно крутит в воздухе руками, — не надо, то почему вы не садитесь?
— Не могу. — Я с тоской думаю о том, как в двух словах объяснить постороннему человеку зачем мне понадобилось испытывать свою шкуру на прочность с помощью кипящего жира. Получается довольно запутанная история. Так вместо консультации в ГАИ, можно попасть на консультацию к психиатру. — По состоянию здоровья. — В первый раз в жизни язык сказал что-то вовремя и правильно.
— Понял. — Удовлетворенно кивает подполковник. — Геморрой. Бывает. И так, что вы хотели узнать?
— Я хотел бы посмотреть рукописные списки.
— Рукописные списки чего? — Василий Игнатьевич настолько правдоподобно изображает удивление, что я начинаю понимать: без применения методов устрашения третьей степени по методике гестапо, до списков мне не добраться никогда.
— Говорят, что в ГАИ имеются списки машин, не включенных по тем или иным причинам в общую базу данных. — Я смотрю на подполковника умоляюще. Применять пытки я не хочу, а, главное, не умею.
— Кто говорит? — Я перестаю понимать: кто же к кому пришел за профессиональной консультацией?
— Знающие люди. — Отвечаю, по возможности, веско.
— Знающие? Вот у них бы и взяли эти мифические списки. — Подполковник теряет ко мне интерес и снова берется за свое занимательное чтение. Вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что же это за бестселлер, от которого невозможно оторваться. Вижу только крупно набранное: «Приказ» и дальше абзацы пунктов и подпунктов.
— Василий Игнатьевич. — Решаюсь бесцеремонно прервать процесс штудирования приказа. — Я не из праздного любопытства спросил о списках. Дело в том, что не давно моего брата сбил джип. Сбил на тротуаре. Не насмерть, слава Богу. Брат отделался переломами. Он запомнил номер машины. Известна марка — Мерседес. Но в базе данных такого автомобиля нет. Точнее, под этим номером числится «запорожец». Я прошу вас помочь. Возможно, в рукописном списке я смогу найти нужную машину.
Подполковник молча гипнотизирует бесконечные ряды черных жучков буковок. На меня не обращает никакого внимания. Мне начинает казаться, что он вовсе не слышал моего объяснения и вообще, считает, что я уже вышагиваю по заснеженному тротуару прочь от здания ГАИ. Ничего не остается, как только доказать, что подполковник не ошибся. Берусь за ручку двери. Одновременно Василий Игнатьевич берется за трубку телефона.
— Если хотя бы намек на существование списка появиться в вашем журнале, ваша редакция лишится транспорта до третьего тысячелетия. — И в трубку. — Жора? Занеси-ка мне рукописный список. Да, срочно.
Через три минуты мы уже листаем потрепанную школьную тетрадочку, испещренную данными о машинах и их владельцах.
— Машины с таким номером нет. — Констатирует мое фиаско подполковник.
— Да. — Тяну я разочарованно. — Ничего не понимаю. С номером брат не мог ошибиться. У него память фотографическая.
Василий Игнатьевич что-то обдумывает и потом начинает размышлять в слух.
— Ну, номер, сам по себе, ничего не значит. Номер можно приляпать любой. Давайте зайдем с другого бока. Джипов Мерседес в городе только двадцать шесть. Один в гараже областной администрации, легальный. Еще пять гоняют по общей базе данных. Двадцать штук в списке. По большей части нерастаможеные. Белых машин восемь. Кстати, какой джип сбил вашего брата?
— Я же говорил: белый. — Демонстрирую свою дремучесть.
— Я не о цвете. Мерседес выпускает две линии внедорожников: G и M. «G» — квадратные такие, жутко дорогие ящики на колесах. По форме напоминают Виллисы времен второй мировой. У «M» — обводы более современные. Больше на японские джипы похожи.
— Не знаю. Я эти тонкости только от вас впервые услышал. — Я всегда считал себя личностью в автомобилестроении темной и недоразвитой. И, как видно, не ошибался.
— На вашем месте я бы записал данные на все восемь машин. Нет, на семь. — Тут же поправляет себя подполковник. — Вряд ли это Мерседес обладминистрации. Потом поговорите с братом, выясните какой именно внедорожник раскатывал по тротуару. А дальше-задача с одним неизвестным. Такую, способен решить даже первоклассник.
— Как же я у Лешки выясню, какой именно внедорожник его сбил? Он в машинах разбирается чуть лучше моего.
— Полистайте автомобильные издания. Наверняка найдет фотографии всех Мерседесов. И тех, что выпускаются сейчас и тех, которые в начале века немцы клепали. И даже тех, о которых они только мечтают. Предъявите брату на опознание. Вот и весь фокус. С профессионалом трудно спорить. Профессионала нужно слушать и делать так, как он говорит. Я аккуратно заношу в свой кандуит данные на семь Мерседесов, горячо благодарю подполковника и во второй раз берусь за ручку двери.
— Подождите. Кто ведет дело вашего брата? — Василий Игнатьевич решил, что настал его черед удовлетворить любопытство.
— Мне обязательно отвечать на ваш вопрос? — Стукачить не очень хочется. Даже, несмотря на мои глубоко недоброе отношение к капитану Щеглову.
— Обязательно. Хочу знать, кто из наших офицеров не закончил первого класса общеобразовательной школы.
Черт с ним, с капитаном. Ничего хорошего он мне не сделал. Вообще, ничего кроме синяков и толстого слоя коросты на месте ожога. Сдаю капитана без зазрения совести. Пусть и ему станет немного плохо. Не все же «пряники» мне одному.
По ларькам искать журналы я, конечно не стану. Делать мне, что ли нечего? Я не Эркюль Пуаро, сериалы про меня снимать не станут, но простейшие логические построения моему серому веществу вполне доступны. Зачем бегать по всему городу и скупать в ларьках макулатуру, когда есть Лидочка. У такой автовлюбленной женщины не может не быть полной подшивки всех автомобильных журналов. Хватит ей меня эксплуатировать. Могу и я попользоваться ее библиотекой. Правда, добираться до нее через весь город, но выбора у меня нет.
Сажусь на 45-ый автобус. Старенький ЛИАЗ подпрыгивает на кочкарнике дорожных наледей. Раздолбанная задняя площадка с огромной щелью между торцевой стенкой и полом, угрожающе скрежещет металлом о металл. Автобус похож на крокодила, лязгающего зубами. Только пасть, почему-то в заднице.
Лида живет в частном секторе. Ее родители года два назад перебрались в деревню, а дочке оставили большой дом. Фактически усадьбу с огромным огородом. Соток двадцать. Никак не меньше. Лидочка, как-то в прошлом году по осени пригласила меня к себе в баню. «Ты мою баню никогда не забудешь!» Я, дурак, согласился. Кто же откажется от такого прекрасного времяпрепровождения, как посещение бани с симпатичной девушкой. Жаль, но девушка забыла предупредить, что перед баней придется выкопать картошку. Со всех двадцати соток. Лидочка оказалась права: ее баню я никогда не забуду. После картошки и баня и девушка не в кайф.
Водитель, неожиданно просыпается и объявляет: «Остановка Садовая». Будто я сам не вижу. Кто додумался назвать улицу «Садовой» и, главное за что, совершенно непонятно. Кроме картошки здесь разве что тополя, да пара рябин на всю улицу.
Нажимаю на кнопку звонка у ворот. К Лиде так просто не попасть. Пытаться штурмовать ее жилище без стенобойной машины не решился бы и Чингисхан. По периметру двора трехметровый зеленый забор. Она на его окраску каждый год тратит, наверное, КАМАЗ краски. За забором, в ожидании жертв, бродят две московские сторожевые Булат и Гита. Эта супружеская пара в первый мой приезд, с такой энергией бросились знакомиться, что паническое: «Лида, убери их отсюда» я орал уже с забора. Для меня до сих пор загадка: как я с первой попытки преодолел высоту три метра. С такой прыгучестью да на Олимпийские игры. Я бы всем этим брумелям и сотомайорам показал, что такое настоящие прыжки в высоту. Правда, при условии, что МОК разрешил бы прихватить на прыжковый сектор Лидочкиных волкодавов. Честное слово: более сильнодействующие психостимуляторы водятся только в джунглях, тайге или зоопарках.
По большому счету, улицу Садовую, нужно было назвать улицей Гигантомании. Огромные дома, бескрайние огороды, двухметровые собаки и гаражи, больше похожие на самолетные ангары. Лидочкин гараж, по местным масштабам — маломерка. ТУ-104 в него не влезет, но «кукурузник» разместить вполне можно. Еще место на мотоцикл с коляской останется. Зачем людям гараж, если у них нет машины? Загадка не для моего, среднего ума. Лидочка — вообще большая специалистка по загадкам. Как-то имел глупость пойти с ней в ресторан. Я ее кормил, а танцевали другие. Вернувшись к столику после первого танца, она небрежно заявила: «Извини, знакомый банкир. Нужно было пообщаться.». Следующий танец завершился коротким комментарием: «Извини, не могла отказать старому приятелю. Сам понимаешь: бандитам не отказывают…» За салатом она увлеченно рассуждала о природе шизофрении. А под баранину в горшочках живописала приключения ее старого друга, угонявшего машины и, потом, за большие деньги «находившего», убитому горем автовладельцу, его сокровище.
— Кто там? — Лида говорит и слышно, что зевает. Время двенадцать, а она еще в постели. Из-за таких сонь все проблемы отечественной психиатрии. Гениев признаем сумасшедшими, а сумасшедших — вождями.
— Это я, Андрей. — Четыре стальные щеколды поочередно покидают свой пост. Калитка открывается. У Лидочки здоровье, как у моржа. Стоит в одном халате и босиком. На дворе декабрь. И местность, между прочим, Сибирью зовется.
— А разве я с тобой на сегодня договаривалась. — Протирает полусонные глаза, прикрывает зевок ладошкой. Из нее отовсюду идет пар, как от взорвавшегося паровоза. Я не ревнив, да и к Лидочке отношусь скорее с симпатией, чем с любовью, но эта фраза с акцентом на «с тобой», меня задевает. Я, оказывается, у нее в расписание поставлен. Блюдо под названием «Компьютерный вторник».
— Неужели я что-то перепутал? — Достаю карманный ежедневник и начинаю судорожно перелистывать. Мстить, так сразу, по горячим следам. — Ты, глянь. — Говорю огорченно. — И точно перепутал. Зря тащился в такую даль. Вот незадача.
Лидка бывает умной. Не всегда, но случается. Протерла глаза, немного отошла ото сна и сразу меня раскусила.
— Ладно, брось выделываться. Заходи. — Знает, что никакой учет и контроль с моим характером просто несовместим. Я с опаской поглядываю на парочку волкодавов, прикидывая: позавтракали ли они сегодня, или видят во мне большую отбивную на косточках.
— Зачем пришел? Как твоя ж… — Лидочка обрывает себя на полуслове, присаживается на диван и пытается подобрать определение поделикатней. — Как твои болячки?
— Знаешь, классные болячки. — Отвечаю я с энтузиазмом. — Крупные, основательные, очень профессионально сделанные, как, впрочем, и все, что делаешь ты.
— Брось ныть. Если бы они были действительно профессионально сделаны, ты бы до меня не добрался. — Ей нельзя отказать в логике. Логика у Лидочки мощная и мужская. Все остальное женское и, даже может быть слишком. Я отвожу глаза. Халатик она накинула на голое тело и на диване устроилась не в самой целомудренной позе. — Чего глаза прячешь, будто не разу меня не видел?
Нет, с логикой у Лидочки полный порядок.
— Видел, но к вам профессор совсем по другому поводу. — Золотое правило идиота: когда не знаешь что сказать, цитируй тех, кто знал, что говорил. Чтобы не ляпнул, все равно к месту получится. — Мне нужны фотографии всех моделей Мерседесовских джипов. У тебя наверняка журнальчики есть.
— Есть. А с каких это пор ты машинами стал интересоваться? — Почему я всегда перед всеми должен отчитываться. Как будто нельзя просто взять и выложить передо мной журналы.
— Я и не интересуюсь. Просто хочу посмотреть. — Лида поднимается и идет к книжному шкафу. Открывает антресоль и пытается вытащить толстую пачку журналов.
— Стоит как пень. Видишь: женщине тяжело. Помоги. — А я, что отказывался? Подхожу к Лидочке. Она резко поворачивается ко мне лицом. Пачка журналов в высоко поднятых руках, халат распахнут. Как она исполняет эти фокусы?! Гудини позавидовал бы. Расстегнуть халат без помощи рук это тебе не из веревок выпутываться.
— Ну?! — Смотрит нахально и ждет моей реакции. Какая здесь может быть реакция, когда пол шага до эрекции, тьфу ты черт. Что они с нами, бедными делают. Беру у нее журналы и возвращаюсь к дивану. — Не угадал. Тупица. — Лидочка ставит мне за психологический тест пару баллов.
— Извини, я сначала хотел пуговки застегнуть. Но подумал, что тебе с журналами стоять тяжело.
— Дурак! — Это веско, но мужской логикой уже не пахнет. — Сиди смотри, я пойду кофе поставлю. Ты будешь?
— Спасибо, не откажусь. — Устраиваюсь поудобнее на диване. Поудобнее, это значит стоя на коленях. Начинаю листать глянцевые страницы. Довольно быстро нахожу статью о Мерседесе М. Вид спереди, вид сзади, вид с боку. Салон — ну, это нам ни к чему. В салон Лешка точно заглянуть не успел. Откладываю журнальчик в сторону. Никогда не думал, что в мире такая чертова уйма автомобилей. Теперь понятно, откуда берутся автомобильные пробки и заторы на дорогах. Где же все это стадо разместить?
— Держи крепче, а то прольешь. Кофе не масло, но тоже неприятно. Если кипятком, да не на то место, не только ты к женщинам, но и они к тебе всякий интерес потеряют.
— Не переживай. Я за женский интерес умру. Все вокруг кипятком залью, но женщин не подведу. — Делаю лицо правдивое и суровое, как у римского воина.
— К вопросу об интересе. Неужели ты думаешь, я поверила, что ты через весь город ко мне потащишься, ради удовлетворения праздного любопытства? Колись: зачем тебе фотографии Мерседесов?
— А кто сказал, что я через весь город ради фотографий перся? Нет! Я вынес пытку общественным транспортом ради прекрасной дамы.
— Ради меня? — Чувствую ее насмешливый вопросительный взгляд, но глаз от очередного журнала не отрываю. Пачка толстая, сколько еще страниц придется перевернуть — одному Богу известно. Флиртую без отрыва от производства:
— Ты видишь здесь другую претендентку на роль прекрасной дамы? Я нет. Разве что зубастая Гита. Слушай, ты не думала ее фотомоделью пристроить. Она идеально подходит для рекламы зубной пасты. — Еле успеваю прикрыться журналом. Лидочка иногда взрывается как мина нажимного действия. Если нажать слишком сильно, можно лишиться жизни. Она хотела лишить меня кое чего другого. Но горячие капли черного кофе разбились о темно-синий борт Мерседеса G. Я его нашел. Она его обмыла.
— Ты испортил мне журнал! — Гнев Лидочки уже не игра. Испортить меня, это неприятность. Испортить журнал — катастрофа. — Приперся и испортил!
— Разве? — Наивно спрашиваю я, потихоньку отодвигаясь от дичающего на глазах, психолога. — Мне показалось, что кофеем вымыть Мерседес пыталась ты. Хотя это, вне сомнения, ярчайший пример расточительства и бесхозяйственности.
Вот так всегда: язык один раз спасет, зато потом тридцать четыре раза подряд подведет. Отодвигаться дальше некуда. Диван кончился. Чувствую, что самое время, прихватив журналы, удалиться. В этом доме меня больше не любят. И меньше — тоже. В этом доме любят вообще не меня.
Звонок в ворота дарит шанс дожить до следующего дня рождения. Лидочка, начавшая было приглядываться к висящему на кухне набору ножей, переводит взгляд на часы и чертыхается:
— Дьявол, забыла. — запахнув халат она вылетает на мороз. Подхожу к окошку и вижу, как во двор въезжает Toyota Sprinter со знакомыми номерами. Вот уж поистине: тесна вселенная для звезд. Все время друг на друга натыкаются. Из машины выбирается мой дорогой интеллигентный бандит, главарь шайки «джипиков». Парочка московских сторожевых встречает его как лучшего друга, забежавшего со своей бутылкой и закуской. Лидочка с гостем по-деловому направляются к гаражу. Этот парень здесь не чужой. Забавно. Все как в скверном анекдоте: вернулся муж, настало время искать шкаф. Прячу журнальчики за пояс брюк, накидываю свою меховую курточку и бегу к лестнице на чердак.
Тест на выживание я все же сдал. Сложно сказать, как себе объяснила Лидочка мое отсутствие. Но еще сложнее было бы ей объяснять «интеллигенту» мое присутствие. А я мужчина благородный, стараюсь лишних сложностей дамам не создавать. Дамам и, заодно, себе.
Прыжок с крыши через забор не показался мне самым приятным ощущением в жизни, но, собственно, выбирать не приходилось. Я приземлился в сугроб и услышал жуткий треск у себя пониже спины. Едва поджившие ожоги бурно протестовали против моего к ним отношения. Пора лечиться. В смысле: ехать в больницу и искать Екатерину Владимировну. Никто, кроме нее, меня спасти не способен. Торчу на остановке битых пол часа. Как на зло: ни одного автобуса. Можно было бы поймать мотор. Тем более, что маячить в двух шагах от настойчивого преследователя и, по некоторым данным и моим личным наблюдениям, бандита — просто глупо. Но в легковушке невозможно ехать стоя, а сидеть мне противопоказано. Как верно подметил подполковник Василий Игнатьевич — геморрой.
Спустя час вполне благополучно добираюсь в больницу на том же громыхающем сорок пятом. Вообще-то время утренних посещений уже закончилось, а вечерних — еще не наступило. Нормальные, добропорядочные граждане доступа к больным родственника и друзьям не буду иметь еще часа три. Но я не отличаюсь бюргерской добропорядочностью, а уж о нормальности и говорить не стоит. Через служебный вход, походкой инспектора горздавотдела решительно врываюсь в больничные покои.
— А где колбаса!? — Лешка в своем репертуаре. Если он хотя бы раз в два дня не подколет меня, то зачахнет и никакие пилюли и капельницы не спасут его увядающий организм.
— А где твои соседи? — В палате никого кроме брата нет. Это, в общем, меня устраивает.
— Не выдержали моего общества и сбежали в буфет.
— Ясно, а твоя колбаса предпочла остаться в магазине. Спившимся дворникам не на что покупать такие шикарные подарки. — Не остаюсь в долгу перед любимым родственником. — Зато о пище духовной я позаботился. Танцуй! — Предлагаю, в упор разглядывая его загипсованную конечность. — Два замечательных журнальчика с картинками.
— Неужели «Плэй бой»? Не боишься? — Я понимаю, что сейчас наврусь на очередной прикол. Но не могу отказать больному брату в удовольствии. Он наверняка в больнице без своего компьютера от скуки загибается. Пусть отведет душу.
— Чего я должен бояться?
— Если Лариска увидит в моих руках посторонних женщин, она мне глаза выцарапает.
— Замечательно. А я здесь причем? — Захожу в расставленную ловушку еще на пол шага.
— А тебя она кастрирует, чтобы провокации не устраивал. — Теперь я вижу: Леха оттянулся, можно переходить от светской части беседы к деловой.
— Понятно. Я все предусмотрел. С теми картинками, что я принес, ты сохранишь глаза, а я — способность к воспроизведению себе подобных. — Лезу под куртку за журналами. Лешка не унимается:
— За глаза спасибо. Но стоит ли воспроизводить тебе подобных? Есть ли в этом польза для человечества?
— Есть, есть. Успокойся. Лучше погляди на фотороботы преступников и скажи: который из них тебя сбил. — Разворачиваю перед братом журналы.
— Вот этот-Лешка, не задумываясь, тыкает пальцем в фотографию темно-синего Mercedes G500. Текст статейки об этой шикарной коробченке я успел проштудировать у Лидочки.
— Да, брат, у тебя губа не дура. Знаешь, под какую машину кинуться…
— У меня особого выбора не было. — Леха равнодушно разглядывает угловатые контуры G500. — Машина, как машина. Немного старомодная.
— Это точно. — Соглашаюсь я. — Видимо за старомодность немцы оценивают эту штучку немножко дороже 100.000 долларов.
— Вот эта халабуда — сто тысяч долларов? — По-моему, брат себя сразу зауважал. Еще немного и зазнается. Он напряженно шевелит губами и резюмирует:
— На меня наехала моя зарплата за двадцать лет напряженной беспорочной работы. Как я только выжил, после встречи с такой суммой?
— Рано радуешься, братец. То, что колесами не раздавили, это, конечно, замечательно. Но вряд ли на этом приключения закончатся. К тебе никто не приходил из людей малознакомых и малоприятных? — Лезу в нагрудный карман за выпиской из ГАИшного списка.
— Нет, вроде. Из малоприятных — только ты, а незнакомые и вовсе не было. — Он еще продолжает шутить. Ему бы мои приключения последних дней пережить, глядишь, легкомыслия и поубавилось.
— Так. G500 в городе только пять. Белых — две машины. Одна в областной администрации, вторая числиться на некоей Серовой Лидии Павловне 1973 года рождения, проживающей по адресу… — Здесь я просто теряю дар речи. Моя приходящая симпатия, хозяйка дома на Садовой, оказывается владелицей автомобиля ценой в сто тысяч долларов! В ГАИ я автоматически, совершенно не задумываясь, переписал данные из тетрадки. Фамилия Лидочки мне неизвестна. Да и дом помню только зрительно, не по номеру. Точнее номер я вспомнил сразу, как только увидел, написанный мной адрес. Огромная цифра 17, выведенная белой краской на заборе, рядом с калиткой, мгновенно всплыла перед глазами. Удивительное совпадение. Нереальное, не жизненное. Так бывает только в сериалах. Круг знакомств у Лидочки, конечно, уникальный, но мне и мысли не могло прийти в голову, что моя приятельница и Лидия Петровна Серова, владелица машинешки за 100.000 долларов — одно и то же лицо. Лицемерка. А еще кричала: разбогатею, Мерседес к подфарнику прикуплю.
— Чего замолчал? — Лешка не понимает, с чего это я вдруг разучился читать. — Понимаешь, милый братец, я сошел с ума. Так, небольшой приступ шизофрении с ярко выраженной манией преследования. — Это опять в свободное плавание отправился мой болтливый язык. Я сам не в состоянии сходу разобраться в безумном кроссворде обстоятельств. Джип бешеной цены, сбитый им брат, «ТетраТех» с его вороватым президентом, купленные гаишники, бандитские погони, рукописные списки, регистрационный номер от «запорожца» и, наконец, недипломированный психиатр, по совместительству моя подружка и владелица тачки ценой в сто тысяч баксов. Круг замкнулся, а ясности не прибавилось.
— Ты не можешь сойти с ума. — Леха несколько озабочен моим внезапным ступором. — У тебя не с чего сходить. Лучше расскажи: в чем проблема. Твой младший умный брат легко найдет ответ на все вопросы.
— Сомневаюсь. — Вряд ли Лешка сможет сходу расшифровать эту абракадабру, но, в конце концов, он не меньше моего заинтересован в положительном результате расследования. Пусть тоже напряжется. — Дело в том, что Лидия Павловна Серова 1973 года рождения еще пару дней назад выпросила у меня подфарник от Мерседеса и мечтала когда-нибудь обзавестись машиной к этому подфарнику. И вот, оказывается, что дорогая во всех отношениях, Лидочка уже владеет одним из самых дорогих серийных Мерседесов. Как тебе шутка?
— Забавная шутка. — Лешка усиленно чешет гипс на ноге. По-моему он тоже не в себе. — Откуда у тебя подфарник?
Если именно это называется «найти ответы на все вопросы», то очевидно, следствие мне придется завершать самостоятельно.
— Позаимствовал в гараже, когда вылез из погреба. — Я сформулировал ответ максимально точно и коротко, но взгляд у брата в результате моих объяснений более осмысленным не стал.
— Какой гараж? Какой погреб? — Тоже мне Шерлок Холмс! Лобачевский! Мисс Марпл. С тех пор как он пообещал найти ответы, я ничего кроме вопросов от него не слышу.
— Чужой, естественно. — Я проявляю просто ангельское терпение. Мне бы воспитателем в ясли.
— Ты лазишь по чужим гаражам…?
— И по гаражам, и по погребам. Естественно с ведома, и по просьбе владельцев.
— Подрабатываешь, что ли? — еще больше удивляется Леха.
Мне надоедает в бестолковая сцена и я излагаю последовательно и в лицах все события последних дней. Брат меняется на глазах. Взгляд его приобретает привычный блеск, присущий ушлому интеллектуалу, он перестает чесать гипс, поняв, наконец, бессмысленность этих действий.
— Так, так. Любопытно. Значит, на тебя ведется форменная охота с тех пор, как ты занялся расследованием?
— Гениально. Всего каких-то сорок минут подробных объяснений и ты уже готов выдать первую неординарную мысль. Это же надо! Рядом с каким человеком мне выпало счастье провести свое детство, отрочество и юность…
— Расслабься. Не стоит комплексовать. Не такой уж ты ущербный. — Леха сосредоточенно что-то обдумывает. — А почему мы, собственно зациклились именно на джипе твоей пассии? Что тебе сказал следователь: дело невозможно раскрыть из-за особых обстоятельств. Так?
— Так. — Соглашаюсь я. Мне нравится ход мыслей брата. Расстраивает только одно: чем глубже я влезаю в историю с наездом, тем больше возникает «особых» обстоятельств и меньше остается ясности.
— Давай предположим, что на меня наехал какой-то областной чиновник на служебном джипе. В процессе расследование именно такого преступления возникнет максимальное количество препонов. Начальство все между собой повязано, а значит, любой наш шаг будет иметь самое жесткое противодействие. И тогда слова капитана приобретают вполне конкретное объяснение. Ты не находишь?
— Нахожу. — Идея, конечно, интересная. — Но каким образом в твою версию вписываются бандитские налеты на мою квартиру? Причем реакция последовала мгновенно. Сразу же после моего появления в милиции. Чиновники бы для начала постарались замять инцидент на уровне бесконечных отписок. К помощи бандитов начальство прибегает в самом крайнем случае. У них достаточно способов придавить любого без применения высшей меры социальной защиты.
— Пожалуй.
— Лешка, а ты не видел тот Мерседес, на который потратилась «крыша» «Тетра Теха»?
— Нет, только разговор слышал. Да и то в пол уха. А что? — Действительно: а что? Можно предположить, что это тот самый ждип, который купил кто-то из «крыши» «ТетраТеха». Но тогда Лидочка оказывается связана одновременно с «крышей» и бандой «интеллигента». Если, конечно, «крыша» и банда не одна и та же структура.
— Тебе случайно в «ТетраТехе» не попадался такой тип: шатен среднего роста, ухоженные усики, серые глаза под густыми черными бровями. Ездит на старенькой Toyota Sprinter или в микроавтобусе.
— Спортивная синяя куртка и с ним вечно пара качков сопровождения?
— Именно. — Как не обрадоваться понятливости брата?
— Приятель Волобуева. Один из поставщиков. В основном б/ушные запчасти. По документам проходит как ИЧП «Рыжков». Но, чаще всего его поставки проводят «по-черному», без документов.
— А к «крыше» он какое-нибудь отношение имеет? — Пытаюсь увязать разваливающуюся конструкцию.
— По-моему нет. Слишком мелкая фигура. Вообще, как мне кажется, «крыша» у «ТетраТеха» — один из учредителей. Уж больно быстро раскрутился господин Волобуев. Откуда такие деньги у недавнего продавца пива.
— Пива? — Жизнь полна чудес и метаморфоз.
— Ну, да. Говорят он еще два года назад на Кропоткина в ларьке бодяжил пивко.
— Головокружительная карьера! Живут же люди!
— Андрей, у тебя голова не открутится? — Я сначала не понимаю, чем вызван вопрос, но потом до меня доходит: действительно я постоянно оглядываюсь на вход в палату. Оглядываюсь с надеждой. Подсознательно я жду, что двери откроются, и на пороге появится Екатерина Владимировна. Лешка понимающе хмыкает и сообщает:
— Пожалей шею. Она сегодня не дежурит. — Вот язва!
— Кто она? — Разыгрываю невинность.
— Кто надо. Не важно. Кстати, еще один нюанс: пацаны, которые от «крыши» за деньгами приезжают, несколько раз привозили товар от учредителей фирмы «Старкус» и увозили документы. Это еще одно из обстоятельств, заставивших меня отказать в помощи господину Волобуеву. Как говориться устои и принципы — хорошо, но и страх неплохое средство поддержания принципиальности.
Я чувствую, что я слишком много знаю и меня пора убивать. Хотя можно и пожалеть. Потому, что я все равно никогда не разберусь в этой мешанине фактов и событий. Пора двигаться домой, иначе от перегрева мозги отключатся навсегда.
В дверях палаты Лешка меня останавливает:
— Совсем забыл: в следующий раз без колбасы не приходи. Без колбасы, я тебе помогать не стану.
Подлый шантажист. К вопросу о колбасе: я еще сегодня не обедал. А уже пора готовить ужин. Непорядок.
Брыська встречает меня в прихожей. Устроился на зеркале, уронил вежливое: «Мяу» и заглядывает мне за спину. Кого он там потерял? Кот явно разочарован моим одиноким возвращением. Как я его понимаю…
Иду на кухню готовить ужин. Мне двух мужиков кормить надо. Себя и кота. Впрочем, Брыська не проявляет признаков звериного голода. Сидит пеньком в прихожей и изучает рисунок на фанере дверей. Обгрызанные морозом уши настороженно вслушиваются в шумы на лестничной клетке. У бедняги сдвиг по фазе. Он, наверное забыл, что два дня осталось до Рождества, а не до Восьмого марта. Неизученное явление в физиологии животных: декабрьский кот.
Телефонный звонок заставляет сердце выдать чечетку. Вдруг Екатерина Владимировна решила узнать, как у меня дела. Нашла же вчера время зайти, почему бы сегодня не позвонить. Кстати, какой же я олух! Нужно было попросить номер ее телефона. Для врачебных консультаций в случаях острой необходимости.
Снимаю трубку.
— Привет, маленький беглец. — Лидочка говорит бодро. У нее прекрасное настроение. Кажется, инцидент с залитым журналом забыт. Жаль, что ее хорошее настроение не вирус гриппа, на расстоянии не передается. У меня на душе скорее уныние, чем карнавал. Лидочка — хорошо, а Катюша — лучше. Я бы к Катюше пошел…
— Привет. — Отвечаю вяло.
— Кио — твой папа или сын. Как ты так ловко испарился? Я хотела тебя с мировым парнем познакомить. Уж он то тебе о машинах мог рассказать абсолютно все.
— Не сомневаюсь. — Действительно, если человек специализируется на поставках запчастей, в технике он должен разбираться виртуозно. — Я просто подумал, что могу поставить тебя в неудобное положение. Знаешь все эти анекдоты о муже, командировке и любовнике под кроватью. — Говорю, а сам соображаю: не очень похоже, что бы Лидочка была в курсе охоты, организованной ее «мировым парнем» на меня. Не плохо бы узнать, что их связывает и каким боком она привязана к мафиозному джипу.
— Ты, глупенький жаренный цыпленок, решил, что Валера мой муж? — Это предположение приводит Лиду в восторг.
— Что-то в этом роде. Ты же о своем семейном положении не особенно распространяешься.
— Какое семейное положение? У меня есть мужчины. Одним я оказываю некоторые услуги, другие услуги оказывают мне. Вот и все. Добавь к этому немного секса и получишь мою, как ты выражаешься, семейную жизнь. — Уж насчет «немного секса» Лида явно поскромничала. В ее случае скоре стоит говорить: «Добавь к сексу немного услуг». Вот тогда и выйдет ее семейная жизнь — Какие же услуги тебе оказывает Валера? — Пытаюсь изобразить ревность. Должен признаться: Качалова из меня не выйдет.
— Валере услуги оказываю я. Он арендует мой гараж под склад и мастерскую.
— И что же вы там мастерите? — Продолжаю «ревновать» со все большим энтузиазмом.
— Я — ничего. Валера со своими пацанами переправляет покоцанные машины из Владика. Чтобы не тратить деньги на растаможку, разбирает «японцев» на запчасти. Потом продают. Часть через магазины, часть на барахолке. А ты что, всерьез ревнуешь? Утром завелся и сейчас нервничаешь. Сознайся: ревнуешь?
— Ничего я не ревную. — Наконец-то я вышел на нужную интонацию. Для академической сцены моего таланта маловато, но на приличный любительский уровень я уже тяну. Нужно будет на досуге по репетировать. Получится — заброшу все свои мало литературные извращения над принтерами, компьютерами, копирами и сотовой связью. Пойду в ТЮЗ играть Карлсона. Даже вентилятор для моторчика готов за свой счет приобрести. Искусство, как известно, требует жертв.
— Ревнуешь, ревнуешь. Это я тебе как психолог говорю.
— Какая разница: ревную, не ревную. — Пора делать следующий ход. — Ты лучше скажи: когда меня на Мерседесе покатаешь? — Напряженно жду реакции. Лидочка с прежней беззаботной веселостью отвечает:
— Ты же в курсе: у меня пока только подфарник, а на нем не поездишь. Но как только куплю, так сразу и покатаю. Поедешь с красоткой кататься? — Поет она неплохо. Посмотрим, не сфальшивит ли сейчас.
— Да хоть сей момент. Тем более, что по моим сведениям у тебя Мерседес уже имеется. — По возникшей паузе понимаю: попал.
— Каким это сведениям? — Вся игривость из голоса испарилась, как лужа в июльский полдень. Я молчу. Лида говорит еще жестче:
— Какие у тебя сведения и откуда?
— Да, так. Случайно документы видел. — Навожу тень на плетень, но понимаю, что влип в такую трясину, из которой можно и не выбраться.
— Начал — договаривай. Не скажешь — приеду и вытрясу из тебя все дерьмо. — Никогда не знал ее с этой стороны. Наверное, в прошлой жизни она была палачом на службе святой инквизиции. Интересно, что меня ждет: дыба, испанский сапог или рутинное сожжение на костре?
— Что ты, Лидочка. Я просто ляпнул, а ты взбеленилась. Нельзя так нервничать по мелочам. — Но Лидочку пустым трепом не остановить. Хватка у нее волчья.
— Слушай, дружок. У тебя случайно брата нет? — Так, мое инкогнито расшифровано. Она меня вычислила, как Штирлиц Гимлера. — Я повторяю вопрос: у тебя брат есть?
— Ну, в общем, да. — Я мямлю как мальчишка, потративший родительские деньги не на хлеб, как было велено, а на газировку.
— Его недавно машиной сбило. — Это уже не вопрос — утверждение.
— Да. — Вычислила — ладно, важно понять: чью сторону она примет.
— Когда я масло на тебя вылила, к тебе ломились из-за аварии?
— Думаю, да. — Самые худшие ожидания всегда сбываются. Снова не тот приз, который пророчила сладкая телевизионная реклама. Судя по Лидочкиным интонациям, судьба припасла мне не полотенце Аквафреш и не поездку во Флориду.
— Жаль, я не знала. — Короткие гудки завершают наш веселый разговор. Пора сесть и подумать. Точнее встать и подумать. Сяду я, скорее всего не скоро. Боюсь, Новый год я буду встречать стоя, как солдат роты почетного караула на посту номер один. Во всяком случае, стоячее рождество мне гарантированно.
Жарю картофельные котлеты и вслух прикидываю результаты сегодняшнего дня. Брыська, свернувшись клубком на табуретке, снисходительно выслушивает мои рассуждения.
Итог номер один. Меня вскрыли, как алкаш вскрывает бутылку, как медвежатник — сейф: грубо безжалостно и опустошительно. Что обидно — вскрыла моя бывшая любовница. Так мне и надо. Во всех популярных брошюрах предупреждают: бойтесь случайных знакомств и внебрачных связей.
— Стоит подумать: чем это вскрытие мне грозит? — Разговариваю сам с собой. Брыська иронично жмурится. С ним трудно не согласиться. Ни к чему хорошему утечка информации никогда никого не приводила. И я исключением не стану.
— Да, я виноват. Подставился и проболтался. — Искательно заглядываю в глаза коту, но эта сволочь презрительно отворачивается. — Но, во-первых, кому проболтался? Психологу. У нее работа такая, вытягивать идиотов на откровенность. И, во-вторых, она-то тоже сболтнула лишнее. Теперь я знаю: чем занимается ее приятель Валера, знаю, что Лидочка в курсе его дел, что она знает о наезде на Лешку. Кроме того, я располагаю дополнительной информацией: Лида является, по крайней мере, номинальной хозяйкой Мерседеса. Из всего перечисленного можно сделать вывод: Mercedes G500, который сбил на тротуаре моего брата, с вероятностью девяносто девять процентов из ста, именно та машина, которая записана на очаровательного психолога с улицы Садовой. На долю областной администрации, при всей моей нелюбви к чиновникам, остается только один процент. Более того, возможно даже, что в момент наезда за рулем находилась сама Лидочка.
Брыська встает выгибает спину, изображая дромадера и ложиться на другой бок.
Мне, собственно, остается только установить: имеется ли связь между господином Волобуевым из «ТетраТеха» и наездом на брата. Неплохо, конечно получить сведения о том, кому, в самом деле, принадлежит шикарная белая иномарка. Но вряд ли Лидочка теперь поделится со мной этим секретом. Стоит завтра показаться в магазине и снова побеседовать с миленькой продавщицей. Если она по фотографии признает в G500 новое приобретение «крыши», то можно будет констатировать связь между Лидочкой и мафией. Это открытие, несмотря на свою огромную научную ценность, нисколько не облегчит мою будущую жизнь. Вероятно, только усложнит. Вернее, укоротит. К чему я вовсе не стремлюсь.
Выкладываю котлеты на тарелку, принюхиваюсь к волшебному аромату грибной подливки. Настроение резко улучшается. В конце концов, на сытый желудок и умирать приятнее. А на сколько приятнее жить — уже и говорить не стоит.
За окном раздается басовитый лай травмированного мной кавказца. Выглядываю во двор. В сумерках, едва различимая Вера Игнатьевна ведет призрак собаки. У кавказца видны только перемотанные белыми бинтами лапы. Лирическая картинка: «Лапы в ночи». Вдруг яркий свет фар вырывает из темноты и Веру Игнатьевну и ее кавказского сожителя. Машина останавливается рядом с нашим крыльцом. Номер я, естественно не вижу, но на сто десять процентов уверен: гости пожаловали ко мне. Осточертевшую Toyota Sprinter я, кажется, опознаю даже по днищу, не то, что по крыше.
Брыська возмущен той поспешностью, с которой я покидаю кухню. Я просто слышу, как он ворчит: «Опять сорвался куда-то, на ночь глядя. Не пожрал толком, не отдохнул, кота не погладил. И, кстати туалет у меня не убрал. Что, теперь прикажешь всю ночь терпеть?»
Но мне вступать в дискуссию некогда. Дверь подъезда захлопывается одновременно с дверью моей квартиры. Тихо, на цыпочках поднимаюсь на четвертый этаж. Народ снизу движется решительной походкой, дружно, в едином порыве как на первомайской демонстрации. Не хватает только лозунгов, транспарантов и призывов по всесоюзному радио и центральному телевидению. Вытягиваю шею, пытаясь сквозь перила разглядеть, что там твориться подо мной. Но обзор отвратительный. Мне снова подсунули вместо партера галерку. И так всю жизнь…
У моих дверей демонстранты притормаживают. Точнее притормаживает часть колонны. Два человека поднимаются на площадку между третьим и четвертым этажами. Я едва успеваю отскочить к стенке. Навязчивость этих людей становится просто неприличной. Через день приходят в гости и каждый раз без приглашения. Меня это начинает раздражать.
Родной звонок я узнаю из тысячи. Его терзают совершено безжалостно минуты три. Звонок, между прочим, моя собственность. При таком обращении он запросто может сломаться. Решено: я на них в суд подам!
Бандиты подо мной снова принимаются за истязание кнопки звонка. Нормальные люди давно бы уже поняли: раз не открывают, значит, хозяев нет дома.
— Петров, мы знаем, что вы дома. — Они знают! Тоже мне академики! — Открывайте немедленно! Милиция! — Да они не просто академики. Они из академии полиции. Группа комиков с гастролями в России.
Осторожно выглядываю. На площадке между этажами действительно стоят двое в милицейской форме. Уже знакомые «джипики». Двадцать третье число. Для костюмированного бала рановато.
— Что будем делать? — На третьем этаже начали производственное совещание.
— Высадим дверь и все. Фанера: выбить, как два пальца обоссать. — Я бы на их месте с пальцами был поосторожнее. Не говоря о моей двери. Но гости не привыкли сомневаться.
— Эй, пацаны, давайте сюда. — Спустя десять секунд пост между этажами оказывается покинутым. «Джипики» съезжают на третий этаж. Я спускаюсь следом на пол пролета. Устраиваюсь за спинами «доблестных милиционеров» так, чтобы быть не замеченным, и с интересом наблюдаю за ходом драмы. Забавно, но среди ряженых действительно имеется один милиционер. Мой добрый советчик, капитан, следователь, он же Щеглов — все в одном веселом и симпатичном лице.
— Давайте-ка мальчики. С разбегу и плечиком. — Говорит капитан.
— Учи ученых! — Парирует один из громил. Жаль, конечно, что моя квартира так неудачно расположена. Разогнаться можно только, забегая на лестницу. Парочка спускается на пролет вниз. Я чувствую себя обойденным судьбой. Так хочется увидеть все зрелище, начиная с разбега и заканчивая отскоком. Все, кто непосредственно не занят в демонстрации умственной отсталости, освобождают место для работы взломщиков. Капитан и «интеллигент» в форме лейтенанта оказываются буквально перед моим носом. Стоит им поднять голову и «джипикам» не придется ломать двери. Но все слишком увлечены происходящим. Я слышу тяжелый выдох и нарастающий топот шагов. Дружное «А-а-а!» разбивается о мою дверь. «Джипики» со стоном откатываются на исходную позицию.
— Крепкая, сука. Может она только снаружи фанерная, а внутри — стальная? — Выдвигают версию опозоренные пацаны.
Мне жутко хочется увидеть их лица. Я теряю всякую осторожность и, перегнувшись через перила, заглядываю вниз. Качки стоят красные и хмурые.
— Что, интересно? — Интеллигент смотрит на меня сурово, как и полагается глядеть человеку, исполняющему опасную и почетную работу-работу по охране правопорядка.
— Нет, я так, мимо проходил. Дай, думаю, погляжу, — Челюсти у капитана и «интеллигента» начинают отвисать одновременно. Они меня узнали. — кто там мои двери ломает? — Заканчиваю я свою мысль, быстро разворачиваюсь и бегу вверх по лестнице. Пацаны в это время приступают к второй попытке. Традиционное: «А-а-а!» переходит в глухой удар.
— Стой скотина! — Пока младшие по званию долбились о двери, до старших дошло, что не так уж важно узнать: есть ли под фанерой сталь или ее там никогда не было, если дичь не скрывается за этими дверями. Я снова испытываю массу неудобств. Бегать с моими травмами ничуть не легче, чем лазить по крышам. Чувствую, как под спортивным трико лопается короста, и из меня начинает подтекать. Преследователи находятся в явно лучшей форме. К пятому этажу мое преимущество сокращается до одного лестничного пролета. Добегаю до омерзительно коричневой со следами ржавчины лестницы на чердак, как мартышка взлетаю по перекладинам к крышке люка и обнаруживаю на петлях здоровый, новенький навесной замок. Еще на прошлой неделе его не было. Я это знаю точно. Бабки из нашего подъезда ходили в ЖЭУ ругаться из-за бомжей, ночующих на нашем чердаке.
— Слазь, красавчик!
— Андрюша, ходи сюда. Мы без тебя соскучились. — Нужно отдать им должное, ребятки быстро оправились и точно оценивают ситуацию. Это, конечно, касается только боссов. «Джипики» в погоне за группой лидеров, ничего не соображая, накатывают с пыхтением и топотом откуда-то снизу.
— Сейчас. — Пока все превращались из обезьяны в человека, я занимался чем-то совершенно противоположным. И был не прав. В результате, повиснув на лестнице и подпирая затылком крышку люка, чувствую себя до крайности глупо. Мои преследователи, не торопясь, в прогулочном темпе, обрабатывают ступеньки последнего пролета.
«Джипики» совершают финишный рывок с четвертого этажа на пятый. Сейчас меня подхватят под белы ручки и спустят с небес на грешную землю. А может быть и ниже. Но вряд ли в погреб. Второго прокола они не допустят. Закопают так, что ни один археолог и через тысячу лет не найдет.
— Ну, милый, поспешай. — Начальники устают двигаться. Они правы: какой смысл утруждать себя подъемом, если мне все равно некуда деваться? Хочу, не хочу, а спущусь к ним при всех вариантах.
«Джипики», не получив команды на торможение, заложив крутой вираж между этажами, не сбавляя скорости рванули ко мне. Капитан и интеллигентный Валера не успевают увернуться. Разгоряченные погоней пацаны, швыряют своих боссов на холодный бетон ступенек. Более подходящего момента для побега мне наверняка не представится. Прыгаю с лестницы вниз. Но не на площадку пятого этажа. Действую как «дамка» в шашках: минуя изгибы лестницы и завал на ней, десантируюсь на четвертый этаж. Не скажу, что за моим прыжком скрывался трезвый расчет. Нет. Прыгаю от страха. Жить очень хочется…Представил, глядя на растоптанное бандитское руководство, что со мной, бедной мартышкой, сделают эти гориллы и решил рискнуть. Из двух зол стоит выбрать меньшее.
Неожиданно приземляюсь на мягкое. Несчастный кавказец, возвращаясь с прогулки, имел глупость полюбопытствовать, что же происходит этажом выше.
— Опять вы со своими штучками! Прекратите издеваться над бедной собачкой!! Я на вас в суд подам!!! — Кричит несчастная Вера Игнатьевна. Кавказец пулей вылетает из-под меня, испуганно пучит глаза и, признав, наконец, причину всех своих бед с воем бросается по лестнице вверх.
Вера Игнатьевна, следом за своим любимцем, в два прыжка преодолевает лестничный пролет. На ее месте так бы поступил каждый. Куда деваться, если один конец поводка намотан на руку, а второй прицеплен к ошейнику обезумевшего Гаврюши.
Извиняться мне некогда. Хотя и чувствую себя последним подлецом, но, тем не менее, не тормозя кубарем выкатываюсь из подъезда. Дверь поддается с заметным сопротивлением. Но меня сейчас не остановила бы и легированная сталь. Вылетаю на мороз. Вплотную к крыльцу подъезда стоит знакомая Toyota, за ней милицейский УАЗик.
Понимаю, что затормозить и обежать легковушку я не успею. Сходу запрыгиваю на крышу. Оглядываюсь. У открытой створки, схватившись за лицо, стоит один здоровячек — один из Валериных «джипиков». Напротив него, по другую сторону двери, другой.
— Ты, чо, пацан, с дуба рухнул? Чо по машинам бегаешь? — Возмущается тот, который не пытается удерживать череп руками. Второй отрывает здоровенные пятерни от лица и я начинаю догадываться, что мешало свободному движению дверей. Из разбитого всмятку носа «джипика» хлещет кровь.
— С дуба, братан, с дуба! — кричу на ходу и бросаюсь в сгущающиеся сумерки.
Извечный вопрос русского народа: «Куды бедному крестьянину податься?» Не дай Бог сейчас попасть на глаза милицейскому патрулю. Я не о братве в милицейской форме, от которой только что сбежал. Я о настоящих стражах порядка. Мой внешний вид не может не вызывать подозрения. Куртка, трико и домашние тапочки. Минус двадцать, а я без шапки. Если вспомнить о, еще не рассосавшихся синяках, то картинка получается удручающая. Даже весьма.
Нужно найти пристанище для бедного путника. Был бы Лешка здоров, вопрос решился бы мгновенно. Глупость. Был бы Лешка здоров, я бы не влип в это приключение с бесконечной беготней. Никак не думал, что придется играть в догоняшки в зрелом возрасте. В детстве мне эта игра казалась более забавной и увлекательной. А сейчас, беготня как-то быстро надоедает. Хочется покоя, тишины и ласки. Причем-одновременно. Но где все это найти?
Пойти к Лариске? Нет, ни за что. Увидев меня в «прикиде» бомжа она получит такой козырь в свои цепкие ручки, который мне крыть будет нечем. К тому же не очень удобно набиваться на ночлег к жене брата в то время когда он весь в бинтах и гипсе валяется в больнице. Нет, Лариса и ночлег — вещи несовместимые.
Попробовать вернуться домой? Кстати я у Брыськи туалет не поменял. Он меня со свету сживет за такое пренебрежение к его персоне. Котлеты еще, наверное, не остыли. А у грибной подливки был такой потрясающий аромат! Я ощущаю, как рот заполняет слюной, будто шлюз прорвало. Остался нынче и без обеда и без ужина. Очень хочется пойти домой, но совершенно определенно сегодня я на такой мужественный поступок уже не способен.
Небо над головой хрустально-чистое. Каждая звездочка тщательно вырисована. Кажется, протяни руку и можно выбрать любую и положить на ладонь. А под ногами, выпавший днем, еще не испачканный городской копотью, снег. И посреди всего этого великолепия стою я. Голодный, несчастный и никому не нужный. Картина, прямо скажем, душераздирающая.
Пытаюсь вспомнить кого-нибудь, к кому можно было бы запросто ввалиться среди ночи и, не стесняя, устроиться до утра. Ничего путного в голову не приходит. А ноги намекают, что с них уже хватит. Дневную норму они выполнили. Натопались. Пора и на покой. Таскать без конца неугомонное тело, не способное даже на секунду присесть, им надоело до чертиков. По большому счету, они правы.
Ладно. Была, не была: пойду в больницу. Вряд ли меня станут там разыскивать. К тому же формальный повод посетить обитель страданий человеческих я имею. Пропуск в великое братство больных у меня с собой. Достаточно приспустить штаны и койко-место мне гарантированно. Процедура несколько унизительная, но дающая право на ночлег и бесплатное низкокалорийное, сугубо диетическое питание.
И так, решено. Сейчас в больницу. Котлеты и кот подождут до утра.
Через десять минут я переступаю порог приемного покоя травматологии. В холле пусто. Ни души. Дергаю дверь смотрового кабинета. На кушетке сидят двое. А я надеялся, что лимит приключений на сегодня уже исчерпан.
Качек, об которого я открыл дверь, демонстрирует лицо, перепачканное зеленкой и испещренное строчками швов. Он настолько поглощен своими переживаниями, что на открывшуюся дверь не реагирует. Рядом с ним капитан. Правый рукав форменной рубашки весь в крови и закатан до локтя. Кисть забинтована. Бушлат с разорванным рукавом валяется на полу. Судя по всему, за нападением на милиционера прослеживается кавказский след. Капитан меня замечает.
— Привет! — Говорю я. — Лечитесь? Ну, лечитесь, лечитесь. Не буду вам мешать. — Быстро закрываю дверь. «Как, опять бежать?» — возмущаются ноги. А куда деваться? Дергаюсь к выходу, но вовремя успеваю поглядеть в окно. Во дворе, перед крыльцом стоит Toyota Sprinter. Как я ее не заметил, когда входил? Ума не приложу. Нельзя в нашем городе так расслабляться. Можно настолько испортить здоровье, что потом ни один доктор не вылечит. Разворачиваюсь и несусь по полутемному больничному коридору. За спиной хлопает дверь смотрового кабинета. Кажется, не у меня одного возникло желание побегать по больнице. Залетаю в темный аппендикс-тупичок. Где-то здесь, как мне помнится, должен быть туалет. Характерное журчание подсказывает ответ на вопрос. Нащупываю ручку, аккуратно, стараясь не шуметь, открываю дверь и буквально просачиваюсь в узкую щель.
Здесь намного светлее. Великолепная полная луна через верхнюю, не закрашенную половинку окна, без тени смущения разглядывает почти белый унитаз и пару писсуаров с желтыми потеками. Прячусь от луны в самый темный уголок, прямо у входа. Запах в помещении удручающий. Не о таком ночном времяпровождении грезил я в отроческие годы.
В коридоре слышны шаги. Бегут двое.
— Давай, по лестнице на верх. Я здесь посмотрю. — Наконец-то Фортуна повернулась ко мне лицом. Судя по всему, качек с разбитой физиономией отправился инспектировать второй этаж. Мне достается однорукий бандит в капитанской форме. Не могу сказать, что я счастлив, но при данных обстоятельствах лучшего желать невозможно.
Дверь в туалет приоткрывается медленно и бесшумно. Капитан играет в ниндзю. Поглядим, чем эти игры закончатся. В образовавшуюся щель сначала просовывается пистолет. Оружие, обласканное луной, поблескивает неярко, но внушительно. Вообще, это нечестно: с пушкой на безоружного больного обывателя. От такой тактики попахивает подлостью. Подобные веши нельзя спускать вообще, а тем более работнику правоохранительных органов.
Я примериваюсь нанести неожиданный и резкий удар по руке, сжимающей оружие. Но, судя по всему, трачу на «примерку» слишком много времени. Избыток нерешительности мой бич.
Капитан впрыгивает в туалет вслед за своим пистолетом. Его резвость вызывает некоторые подозрения на непорядок в капитанском желудке. Но мне некогда выяснять: загнал ли его в туалет понос или желание видеть меня. Изо всех сил бью по кисти левой руки, в надежде выбить оружие. Возможно, если бы капитан не дергался, а стоял на месте, мой план и осуществился. Только дознаватель, как капелька ртути, и секунды не мог находиться в состоянии покоя. По левой руке я не попал. Удар пришелся на забинтованную культю правой капитанской руки.
— У-у-у, е…, тебя в… — Высказав пожелание, пострадавший валится на холодный грязный кафель без сознания. Первый раунд остается за мной. Пожалуй, когда меня выгонят из журнала, займусь преподаванием боевых единоборств. Российский стиль имеет существенные преимущества перед восточными аналогами. В любом кино каратисты минут по десять выясняют отношения между собой. А здесь все просто: один удар, один труп.
Забираю у капитана пистолет. Нельзя доверять оружие таким безответственным типам.
Желание оставаться в больнице на ночь почему-то пропало совершенно. Больно неспокойное место. Вряд ли здесь удастся выспаться. Выхожу через служебный вход. Теперь я вооружен и могу оказать сопротивление даже Валериным качкам. Пистолет — хороший аргумент в конфликтах с крупными хищниками и особями с ярко выраженным криминальным началом. Рука сжимает прохладную сталь и мне начинает казаться, что я вроде как стал ростом повыше и в плечах пошире. Метров сорок по тротуару двигаюсь пружинистой походкой гепарда. Потом с ноги сваливается тапочка. Это как во сне, когда гуляешь среди веселой толпы, отпускаешь милые шутки красивым девушкам, декламируешь поэтическую классику и вдруг с ужасом осознаешь, что на тебе ничего кроме галстука «бабочка» нет. Тапочка заставляет задуматься над тем, что, начав искать меня в больнице, пацаны неизбежно придут в палату к брату. Лешка, конечно, подставил меня с Екатериной Владимировной, но наказания в виде знакомства с этой публикой, он не заслуживает. Бандитов из больницы нужно уводить.
Возвращаюсь во дворик перед приемным покоем. Совесть жуткая сила. Она во мне побеждает страх. Для «героя» вроде меня, вернуться в больницу сродни взятию рейхсканцелярии в1945 голу в одиночку. Toyota по-прежнему скучает напротив крылечка. В ней дремлет Валера. Рядом с машиной нарезает круги «джипик».
Место будущего сражения как на ладони. Осталось обзавестись достойным планом компании. Мне бы отложить сражение до утра. Выспаться, выпить кофе, съесть, наконец, хотя бы пару бутербродов. Только это невозможно: по больнице бродят два маньяка и их требуется из медучреждения срочно извлечь.
Ничего умнее, чем захват Валеры в заложники я придумать не могу. Возможно, маршал Жуков предпринял бы какой-то иной маневр, но я отправляюсь ползком по сугробам, в обход прогуливающегося качка. Ноги одобряют мое решение. Они не остались без работы, но работать лежа гораздо приятнее, чем трудиться стоя. Это вам любая проститутка подтвердит.
За пять минут я благополучно преодолеваю двадцать метров по сугробам. Останавливаюсь передохнуть. До цели — рукой подать. Одно усилие и пистолет капитана окажется у виска «интеллигента». Набираю полный рот снега. Не ахти как сытно, зато и выпивка и закуска в одном флаконе. Тоне-в одной ладони — Ну, ты и нажрался, земеля. — «Джипик» даром времени не теряет. Он, оказывается, не просто нарезал круги на свежем воздухе, но одновременно следил за порядком и моральным обликом сограждан. Мой моральный облик его не устроил. Или, по крайней мере, удивил. — Куда ползешь? В больницу?
Его предположение сначала показалось мне странным. Но секунду спустя мое заторможенное сознание подсказало, что «джипик», наверное, разглядел мои тапочки. Остряк-самоучка. Навожу на него пистолет.
— Садись! — Говорю негромко, но внушительно.
— Ты чего? — «Джипик» узнает меня, несмотря на снежную маску, покрывшую мою опухшую физиономию.
— Садись, я сказал. — «Джипик» нехотя присаживается на корточки. — Ты что, по-человечески сидеть не умеешь? Пристрой свой зад на землю, вытяни ноги и расслабься. — Мой не литературный русский в сочетании с отверстием ствола производят на малолитражный мозг «земели» должное впечатление. Он садиться на снег и вытягивает ноги вперед.
— Вот так и сиди. — Оббегаю бугая вокруг, так что бы его загребущие лапы меня ненароком не достали, и запрыгиваю в машину. Господи, как же неудобно сидеть на ожогах. Радует только то, что неудобно не мне одному. Валера просыпается тоже с ощущением дискомфорта. А как же иначе, когда пистолетный ствол упирается под ребро?
— Здорово, Валерик. Узнаешь? — «Интеллигент» молча кивает. Серые глаза смотрят внимательно и холодно. И не скажешь, что он только что проснулся. — Есть предложение покататься по ночному городу. Как ты на это смотришь?
— Мне и здесь хорошо. — Валера особой сговорчивостью не отличается.
— Даже с этим соседом? — Я, покручивая как штопор, вдавливаю ствол пистолета в его тело.
— Ты не выстрелишь. — Заявляет он с прежним спокойствием.
— А на спор, выстрелю. На бутылку водки. Идет? — Валера спорить почему-то не желает. То ли бутылку жалко, толи себя. Он молча поворачивает ключ зажигания. Мотор ласково гудит под капотом.
— Куда ехать?
— Пока никуда. Попроси, если тебе не сложно, своего малыша прогуляться в больницу. Пусть легкораненые компаньоны тоже на шоу полюбуются. Организуй публику во дворе. Желаю, что бы вся команда присутствовала при нашем торжественное отплытие в романтическое ночное путешествие по городу. — Когда я, наконец, научу свой язык выражать мысли просто, без этих высокопарных вывертов? «Интеллигент» опускает стекло на дверке, мрачно глядя на «джипика», продолжающего плавить снег своим толстым задом и говорит:
— Хватит яйца морозить. Гони за пацанами, ворона. Пусть во двор выйдут. — Все-таки, внешность обманчива. Я Валеру классифицирую как интеллигента, а он в разговоре, ни дать, ни взять, подвыпивший бригадир сантехников. Но, зато коротко, ясно и безо всякой высокопарности. «Джипик» быстро встает и исчезает в дверях приемного покоя.
— Вот теперь можно ехать. Жми, Валера. — Не спуская глаз с подшефного, пристегиваюсь ремнем. У меня лишних денег на штрафы нет. Я рубли мозгами зарабатываю, а не грабежом или обманом государства.
Персонального водителя эксплуатирую недолго. Не люблю злоупотреблять служебным положением. Минут десять молча кружим по переулкам. Валера заметно напряжен. Я его понимаю. Не каждый способен расслабиться, имея под ребром ствол. Тем более, что ствол направлен внутрь его тела и оружие находится в руке человека, серьезно обиженного и на тело и на поступки его владельца.
— Тормози. — Мы останавливаемся в тупичке в двух кварталах от моего дома. Валера изучает пейзаж за ветровым стеклом. На меня не глядит. Ждет, наверное, когда пуля, ломая ребра, ворвется в него. Мне становится жалко этого типа. В конечном счете, если бы в жизни отсутствовали отрицательные персонажи, кто бы оценил достоинства положительных героев? — Я пойду, а ты посиди здесь еще минут десять. О жизни подумай. О своем месте в ней. Реши для себя: как прожить оставшиеся дни так, что бы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Николая Островского читал?
— Пошел к черту! — скорое перевоспитание в планы Валеры не входит. Жаль, конечно.
— Лидочке привет передай. Привет и благодарность за полученную информацию. — Я отстегиваю ремень и открываю дверь. Плавно, что бы не потревожить болячки, выбираюсь из салона. Рука с оружием медленно выползает следом за мной. — И еще передай мои искренние сожаления, что сегодняшнюю ночь придется провести не с ней.
— Рано веселишься, писатель. Мы встретимся. — Валера не скрывает злости и разочарования. Наверное, очень сожалеет, что не поспорил со мной на бутылку. Пол литра водки на халяву, лишними бывают. А я бы, скорее всего, проиграл. Выстрелить в человека, тем более безоружного, не просто. По крайней мере, мне.
— И это вместо того, чтобы пожелать приятных сновидений. Валерий, до сегодняшней встречи я считал вас интеллигентным человеком. Вы меня разочаровали. Сильно и надолго. — Делаю дяде ручкой и скорым шагом направляюсь в подворотню. В прозрачной тишине ночи, щелчок за моей спиной слышен так, будто курок взвели прямо у уха. Не успев ничего сообразить, инстинктивно падаю на землю. Вспышка, выстрел, пуля пробивает морозный воздух в двадцати сантиметрах над моей головой.
Я вовсе не собирался стрелять. Палец сам судорожно дернул курок. А после первого выстрела, поймав ритм работы спускового механизма, он нажимал и нажимал, пока не опустошил обойму. Первый взрослый по стрельбе я заработал еще в школе. Но это была мелкашка. Из пистолета стрелял всего пару раз. Из ПМ — однажды. Но, к сожалению, приобрести навык успел, а потерять не смог. Осторожно подхожу к Toyota. Валера мертв. Я не промахнулся ни разу. Спортивная куртка превратилась в решето. Кровь попала на плафон освещения салона и интерьер машины приобрел зловещий красноватый оттенок. Я чувствую, что если бы мне удалось вчера съесть хоть что-нибудь после завтрака, сейчас бы остатки еды расстались со мной быстро и нестандартным способом.
В доме напротив зажглось окно. Кто-то стал открывать балконную дверь. Задерживаться здесь, подобно самоубийству. Бегом возвращаюсь в подворотню. Нахожу в кармане грязный, скомканный платок, наспех вытираю оружие и бросаю его в темноту подворотни.
Вот и доигрался в сыщика. А все начиналось так мило безобидно. Я с ужасом понимаю, что, во-первых, стал убийцей, а, во-вторых, нет никакой возможности спрятать следы. Сейчас на место преступления прибудет милиция. Кинолог с собакой найдет меня в два счета. Попробуй потом докажи, что это была самооборона. Никто не поверит. Да и какая самооборона с табельным оружием, отобранным у милиционера? Это — пожизненный, а не самооборона. Хорошо хоть мораторий на смертную казнь ввели Задыхаясь, бегу по ночному городу. Обыватели, чиновники и даже бандиты дрыхнут без задних ног. Один я как Вечный Жид, не зная покоя, мечусь по улицам и переулкам без цели и надежды на спасение. Падаю в незнакомом подъезде на заплеванный пол. Не так я представлял себе работу сыщика. У Шерлока Холмса все выглядело намного привлекательнее. Трубка, скрипка, кожаное кресло. Мне бы сейчас хотя бы: бутерброд, гармошку и раскладушку.
Немного отдышавшись, начинаю соображать. Так уж устроен человек: он сначала тратит массу сил впустую, а потом, истощив физические силы, включает мозги. Нет, чтобы наоборот. Какая была бы экономия времени и энергии, а главное продуктов питания.
Поднимаюсь по пустой лестнице наверх. Наконец, впервые за сегодняшнюю ночь, мне везет. Люк на чердак открыт. Выбираюсь к, начинающему сереть на востоке, небу. Прежде чем нахожу пожарную лестницу, приходится обойти по периметру полкрыши. Дважды от свидания с промороженным тротуаром меня спасает только металлическое ограждение. По пожарной лестнице спускаюсь вниз. Последняя ступенька вырывается из-под, дрожащих от усталости, ног. Повисев секунду на одной руке и, качнувшись, как боксерская груша под ударом тяжеловеса, лечу вниз.
Стена дома уходит в прозрачное ночное небо, я проваливаюсь все ниже и ниже. На мгновенье ноги наступают на что-то твердое, но скользят, и я продолжаю падение. Приземление состоялось в зловонном, заполненном паром, подвале. Если так пойдет дальше, я стану профессиональным подпольщиком. Точнее подвальщиком. Бреду по щиколотку в канализационной жиже. Как только это безобразие терпят жильцы первого этажа? Бедняги. Я им искренне сочувствую.
Дышать становится все тяжелее. Моя жизнь достойна пера Оноре де Бальзака или Виктора Гюго. Наконец нахожу лестницу, ведущую к выходу из преисподней. Дверь, конечно, оказывается запертой. Я бы на месте жителей этого дома вообще выход замуровал, чтобы не пахло. Снова спускаюсь в болото человеческих отходов.
На противоположной стороне дома нахожу выбитое подвальное окно. Выбираюсь наружу. Права Баба-Яга и прочая нечисть: хорошо там, где человеческим духом не пахнет. Встать на ноги не хватает сил, и от подвала я метров сорок ползу на животе.
Через полчаса вхожу в родную квартиру. Возвращаться домой после всех моих «подвигов» не слишком разумно, но я так устал, что был бы рад даже отдыху в тюремной камере. Брыська, радостно мурлыкая, трется о мои вонючие тапочки и носки. Видно, уже не чаял меня живым увидеть. Его радость понятна: кто бы его тогда кормил, холил. Кто бы туалет чистил?
Уже на автопилоте пакую испорченную обувь в пакет, выбрасываю на соседскую помойку, меняю коту песок и падаю в ванну. Я не обращаю внимание на то, как горячая вода выжигает с моей кожи остатки коросты. Вот оно овеществленное счастье: возможность протянуть ноги и не умереть…