- Нойенбургерштрассе, - повторил я, когда машина тронулась. - Это недалеко от Линденштрассе? - Фрау Шмидт подтвердила мое предположение, объяснила, как лучше проехать, какое-то время помолчала и неожиданно заплакала снова.
- Какая ужасная трагедия! - всхлипывала она.
- Даже трудно себе вообразить.
Интересно, что Вильгельм успел рассказать ей? Чем меньше, тем лучше, подумал я. Если она очень сильно расстроилась, я не сумею ее толком расспросить.
- Вы полицейский?
- Я расследую дело о пожаре, - уклончиво ответил я.
- Вы, должно быть, очень заняты, а вам приходится из-за меня, старухи, ехать через весь Берлин. Может быть, там, за мостом, я выйду и дальше доберусь сама? Мне уже лучше, в самом деле.
- Не беспокойтесь. Кроме того, я хотел бы кое-что уточнить в связи с семьей Пфарров. Если, конечно, вы сейчас можете об этом говорить. - Мы переехали мост через канал Ландвер, а затем миновали площадь Бель-Альянс, в центре которой возвышалась гигантская Колонна мира. - Понимаете, по этому делу проводится следствие, и вы мне очень поможете, если расскажете о своих бывших хозяевах.
- Ну что ж, если вы считаете, что я могу содействовать следствию, расскажу, что знаю.
На Нойенбургерштрассе я припарковал свою машину и вслед за фрау Шмидт поднялся на третий этаж многоэтажного жилого дома.
Жилище фрау Шмидт не отличалось от других квартир людей ее поколения: мебель была прочной и внушительной - берлинцы не скупятся, когда покупают столы и стулья, - а в гостиной стояла большая печь, облицованная фарфоровой плиткой. Над темно-красным буфетом в стиле Бидермейер висела тусклая копия с гравюры Дюрера, столь же привычная в домах берлинцев, как аквариум в приемной врача. На буфете стояло несколько фотографий (среди которых конечно же была и фотография нашего обожаемого фюрера), а к большой бронзовой раме была прикреплена маленькая свастика, вышитая на шелке. Тут был и поднос с напитками, так что я взял бутылку шнапса и налил маленькую рюмочку.
- Выпейте это, и вам станет лучше, - сказал я, протягивая ей рюмку и раздумывая, как она отнесется к тому, что я налью немного шнапса и себе тоже. Но мне оставалось только завидовать, пока фрау Шмидт опустошала эту рюмку. Она вытерла свои толстые губы и села на обтянутый парчой стул у окна.
- Ну, как вы себя чувствуете? Вы могли бы ответить на несколько вопросов?
- Что бы вы хотели узнать?
- Ну, для начала, давно ли вы знакомы с господином и госпожой Пфарр?
- Гм, дайте-ка подумать. - В ней появилась какая-то неуверенность, и когда она заговорила, звук ее голоса напоминал скрежетание старого ржавого ведра, поднимающегося из колодца. Ее рот, со слегка выступающими вперед верхними зубами, напоминал рот Бориса Карлова. - Наверное, уже год.
Она привстала и наконец сняла пальто, под которым оказалось платье из тусклой ткани "в цветочек". На нее вдруг напал кашель, и она стала колотить себя в грудь, чтобы скорее прочистилось горло.
Все это время я стоял в самом центре комнаты, сдвинув шляпу на затылок и засунув руки в карманы. Я спросил ее, что это была за семья - Пфарры.
- То есть я имею в виду, как у них складывались отношения - мирно или они часто ссорились?
Она кивнула в знак согласия дважды.
- Когда я только поступила к ним, они были без ума друг от друга. Но, как только она потеряла свою работу в школе, все изменилось. Это все выбило из колеи, и скоро они начали ссориться. Он бывал дома нечасто, но когда появлялся, тут же начинался скандал. Именно так. Не обычная перебранка, как бывает в каждой семье, нет, они просто орали друг на друга, и с такой злостью, как будто испытывали настоящую ненависть. Наверное, раза два я видела, как она после этого плакала в своей комнате. Знаете, я не могла понять, что им, собственно, было делить. Дом у них был прекрасный - я с удовольствием убирала его, - за вещами они не гонялись, я никогда не видела, чтобы она тратила большие деньги на покупки. У нее было много красивой одежды, но ничего кричащего, вычурного.
- А бриллианты у нее были?
- Наверное, были, но я не помню, чтобы она когда-нибудь надевала их. Впрочем, я ведь бывала в доме только днем. С другой стороны, я помню случай, когда я вешала его пиджак и оттуда выпали серьги, но это были не ее серьги.
- Почему вы так думаете?
- Потому что это были серьги, а фрау Пфарр носила только клипсы. Я отметила это для себя, но никому ничего не сказала. Я же понимаю, что это не моего ума дело. Правда, мне кажется, фрау Пфарр догадывалась, что муж ей изменяет, она ведь была неглупой женщиной. Далеко не глупой. И я уверена, что именно поэтому она и стала так пить.
- А она пила?
- Как лошадь.
- А что вы скажете о господине Пфарре? Он, кажется, работал в министерстве внутренних дел?
Она пожала плечами.
- Я знаю, что он работал в каком-то правительственном учреждении, но понятия не имею, как оно называлось. Его работа была связана с законами - у него в кабинете висел диплом, - но он никому о ней ничего не рассказывал. И никогда не оставлял на столе бумаг, чтобы я не могла их прочитать. Разумеется, я и не стала бы туда заглядывать, но он всегда все убирал.
- А он часто работал дома?
- Иногда. Я знаю, что он много времени проводил в этом большом административном здании на Бюловплац - ну, вы знаете, там когда-то была штаб-квартира коммунистов.
- Вы имеете в виду здание, которое получил Немецкий трудовой фронт после того, как оттуда выгнали коци?
- Да, именно его. Господин Пфарр время от времени подвозил меня туда. У меня сестра на Бруненштрассе, и обычно после работы я доезжала до Розенталерплац на девяносто девятом трамвае. Но иной раз господин Пфарр бывал так любезен, что подбрасывал меня до самой Бюловплац, и я видела, как он входил в это здание.
- А когда вы последний раз видели господина и госпожу Пфарр?
- Две недели назад. Вы знаете, я была в отпуске - ездила на остров Рюген по путевке "Сила - через радость", - и незадолго до отъезда я ее видела.
- Ну, и что вы можете о ней сказать?
- Как ни странно, она хорошо выглядела, была спокойна. Скажу больше, без обычного бокала с вином. Сказала мне, что собирается на воды. Она часто туда ездила. Я даже подумала, что она решила "завязать".
- Понятно. А сегодня утром, если не ошибаюсь, вы ездили на Фердинандштрассе к портному?
- Не ошибаетесь. Я часто выполняла небольшие поручения господина Пфарра. Он был слишком занят, чтобы ходить по магазинам, и платил мне отдельно, если надо было что-то купить для него. Перед тем как уехать в отпуск, я получила от него записку с просьбой забрать у портного его костюм.
- Так вы говорите, он просил вас забрать его костюм?
- Да, мне кажется, речь шла о костюме.
Я взял коробку.
- Вы не возражаете, если я посмотрю, что там лежит, фрау Шмидт?
- Смотрите, чего уж там. Все равно он ему не понадобится.
Но, еще не снимая крышки, я точно знал, что находится в этой коробке, и не ошибся. Этот черный цвет, напоминавший цвет мундиров отборных кавалерийских полков кайзеровской армии, эту нашивку справа на воротнике с двойным знаком молнии и этот римский орел и свастику на левом рукаве нельзя было спутать ни с чем. Три звездочки на петлице на воротнике слева свидетельствовали о том, что владелец формы имел чин капитана или что-то вроде того - у эсэсовцев есть свое специальное название. К правому рукаву был прикреплен клочок бумаги. Это был счет от Штехбарта на 25 марок на имя гауптштурмфюрера Пфарра. Я присвистнул.
- Значит, Пауль Пфарр был "черным ангелом".
- Никогда бы этому не поверила, - сказала фрау Шмидт.
- Вы хотите сказать, что никогда не видели его в форме?