— Какого черта претесь в избу! Нажрались с утра и чужого дома от своево отличить не можете. Идите отсюда, пока я вас…
Баба выхватила метлу из-за двери.
— Охолонь, дура! Аль мы на пьяниц схожи? Курица сумасшедшая. Я те, коза малахольная, промеж ушей врежу, так ты враз запамятуешь, как черта по батюшке кличуть, — Макарыч вырвал метлу.
На шум вышел заспанный мужик.
— Ну, что ты, оглашенная? Сгинь! — цыкнул он на бабу. Та трусливо нырнула в дом. Мужик огляделся для верности.
— Поесть ба, уплачу, — попросил Макарыч.
— Заходи, — растопырил мужик дверь и крикнул: — Клашка! Подь сюды! — Баба выползла из угла. — Накорми мужиков. Да себя прибери маленько. Не то парнишку до смерти испугаешь.
Клашка подвязалась засаленным фартуком, убрала под косынку распатланные волосы и, неслышно ступая около мужа, подала на стол.
— Да вы смелей. Что на ее смотреть, — указал хозяин на жену и буркнул: — В их ума ни на копейку, а вот глотка — целый базар перекричит. Девки-то все пригожии. Откуда только хреновые бабы берутся?
— То верно, — поддержал Макарыч.
— А вы откуда будете?
— Неподалече оттибе живу. Лесуго.
— К нам в село, к кому?
Макарыч поперхнулся от неожиданности. Выручил Колька.
— В магазин мы. Книжек мне к школе надо!
— Вон что. смотрю, вроде тебя видел раньше, — обратился мужик к Макарычу.
— В больнице лечилси. Рысь подрала, кады в проводниках был.
— Стой, так то у тебя собачонка-то?
— Была, была.
— Она, стерва, всех кур моих передавила.
— Сочтемси.
— На что. Давно уж. Черт с ними.
— Дохтор давеча в больнице ладнай был.
— Это да…
— И ишо Марья там работала. Душевная баба.
— Ох, плохо ей.
— А што с ней? — враз спросили Колька и Макарыч.
Мужик хитровато прищурился, крикнул:
— Клашка, молока неси!.. Мужик у ней помер. С тоски ноги у самой отнялись. Доктора на нее не надеются. Лечили — все без толку. Один мужик свез ее к Акимычу. Лесник тоже. Всякую хворь людскую лечит. Вернулся и говорит — плохая она совсем. Верно, помрет тоже.
— Эко ей не везет, — посетовал Макарыч и засобирался. Хотел сунуть мужику червонец, да тот не взял. — Скорей, Колюшка, — заторопил старик и вышел из дома. За ним хозяин. Положил руку на плечо:
— Да ты не бойсь. Бабы, что кошки. Выходится. К Акимычу вот этой дорогой езжай. По селу. Потом влево поверни и прямиком в тайгу. К вечеру у него будешь. — И, повернувшись к Кольке, сказал, погрозив пальцем: — Хитер. «Мы в магазин к вам ездим». Свово нету. Только строить начали.
Дорога к урочищу Акимыча, словно шилом бритая. Кидала телегу чуть не к вершинам берез. Того и гляди душу наизнанку вывернет. Или в преисподнюю отправит.
— Держись, сынок. Ох-х, едрить твою. Тово и гляди требухой высморкаешься.
Колька громко икал. Он уже много раз прикусывал язык. Отбил зад. И если бы не Макарыч, давно бы вывалился из телеги.
— Серый! Кобель, мать твоя сука! Куды норовишь? Кочергу те под хвост, легше, грю! Ну, л-л- легше! Олух окаянный. Креста на те нет, — ругался Макарыч.
Колька забыл, сколько раз он соскакивал с телеги за куст и пугал оттуда Серого громкими хлопками. Живот у него разболелся. В нем все бурчало. А дороге не была конца.
— От забралси в пекло, старай летай. К ему не то хворому, здравому не добратца, — ворчал Макарыч.
Но к вечеру они все ж увидели избу лесника. Дорога к ней пошла ровная. Но радоваться этому уже не было сил. Усталые, потные, они вошли в избу.
— Хлеб и соль этому дому, — перекрестился на иконы Макарыч.
— Доброво здравия вам, — отозвался седой старик, сидевший у печки.
Кольке стало жаль его: у Акимыча скрюченные ноги, дергалась голова. А руки были большие и, наверно, сильные. И даже борода куда длиннее Макарычевой.
Колька долго рассматривал старика. Да вдруг чуть не вскрикнул. Он когда-то видел его. Вот у него нет мочки на ухе. И родинка на шее большая, как морошка.
— Нужда али лихоманка какая привела ко мне? — спросил хозяин Макарыча.
Тот оглядывался в полутемноте.
— Я с другой хворобой. Слыхал, Марью ты выходить взялся. Так я к ней.
— Она на ключе. За избой. Ноги в травке парит. Там-то попривольнее.
— Ужо ходить?
— Пока помаленьку. Скоро одыбается.
— То-то утешил.