Кембридж, Англия,
март 1981 года
Роберт бежал, и стук его башмаков отзывался гулким эхом в тумане. Маски были сброшены, и истина открылась ему такой, какой он не ждал ее увидеть. Все вокруг казалось чужим и незнакомым. Мимо проплыли теряющиеся в низко повисших облаках шпили часовни Королевского колледжа — в самих очертаниях древней постройки будто чудилась смутная угроза. Вывески магазинов, тянувшихся вдоль Кингз-перейд, словно были написаны на незнакомом языке. Рисунки и завитушки походили на плод воображения художника, не знающего о существовании человечества. Роберт бежал, не чуя под собой ног.
Перед мысленным взором его вновь предстало ужасное видение — дверь, из-под которой с шипением вырываются языки пламени, танцующие в зрачках невольного зрителя зловещими оранжевыми бликами.
Кровь стучала в висках как бой тамтамов. Он несся вдоль по Тринити-стрит навстречу сгущающейся тьме. Белая карнавальная маска стучала о лопатки, словно мексиканское сомбреро, по ногам били полоскавшиеся на ветру полы шутовского, чародейского плаща.
Часы ударили полночь.
…Искомая дверь находилась в самом конце погруженного во мрак коридора. Он знал, чья это комната. И знал, чем там сейчас занимались. Он не понимал всего, что там происходило, но был абсолютно уверен: если опоздает — все умрут.
Вечер начался с запечатанных конвертов и красной розы.
Ровно в половине девятого Роберт Реклис, первокурсник факультета лингвистики, оказался на пороге комнаты студенческого общежития, хозяйку которой он не знал лично, но это было не важно. Важно, что он в точности исполнил все данные ему инструкции: его лицо было скрыто под белой маской, плечи укутывал расшитый звездами плащ волшебника, в одной руке он держал наготове запечатанный конверт, а в другой — розу на длинном толстом стебле.
Решившись, он постучался в дверь.
Кэтрин Рота, студентка третьего курса философского факультета Королевского колледжа, которая, опять-таки следуя четким инструкциям, залепила пластырем свое имя в висевшем на доске под лестницей списке обитателей общежития, отозвалась мелодичным девичьим голоском:
— Входите, открыто!
Роберт толкнул дверь подушечками пальцев, и она, скрипнув, подалась. Улыбчивая девушка, сидевшая за письменным столом, одетая в костюм ведьмы, подняла на него глаза.
— С кем имею честь, добрый сэр?
Черная полумаска закрывала ее лицо почти до глаз. Зато ярко-голубые глаза были прелестны. Карнавальное одеяние и макияж лишь оттеняли их красоту. Как и принято у ведьм, губы ее отливали вороненым блеском, стройные ноги были обтянуты черными лосинами, такого же цвета платье, купленное, очевидно, в местной комиссионке, подчеркивало соблазнительные формы. Наряд довершали высокие армейские башмаки и несколько ниток черных бус на шее. Разумеется, наличествовала и мрачного вида метла, небрежно прислоненная к письменному столу. Волосы юной ведьмы были забраны в жесткий конский хвост, закрепленный, против ожидания Роберта, не сзади, а сбоку, как у девчонки-сорванца.
По достоинству оценив наряд, он наградил девушку скупыми вежливыми аплодисментами, учтиво склонил голову в знак приветствия и протянул ей розу.
Кэтрин Рота вскочила из-за стола и изобразила церемониальный книксен.
— О, благодарю вас, добрый маг!
Дальнюю стену комнаты украшал постер «Клаш»[1] и репродукция картины Густава Климта.[2] В центре письменного стола возвышалась массивная пишущая машинка, полузаваленная ворохами студенческих конспектов. С полки, прибитой к стене над столом, где красовался стереомагнитофон, лились звуки классического концерта для фортепиано с оркестром.
— Вы онемели, друг мой? Ну что ж, ничего не имею против. Присаживайтесь же! — Она кивнула в сторону продавленного креслица с рахитичными подлокотниками. — Чем желаете подкрепить силы, мой добрый господин? — Она игриво скосила глаза на электрический чайник, стоявший на журнальном столике у окна. — Чай, кофе? Может быть, коктейль? У меня есть фирменные соломинки!
Он лишь покачал головой и чуть развел руками — мол, спасибо, нет. У девушки было необычное произношение, явно не уроженки Лондона. Возможно, она с Запада?[3] Или даже американка?
Девушка удалилась в так называемую спальную зону — небольшую нишу, где стояли, как во всех студенческих общежитиях, постель и ширма для переодевания. Кэтрин Рота извлекла из-за ширмы изящный ведьминский колпак, подошла к зеркалу, повешенному над давным-давно угасшим камином, и, любуясь собой, водрузила колпак на голову, завязав черные тесемки под подбородком.
— Воистину я ведьма… — промурлыкала она.
Он не ответил — ему было запрещено — и лишь вежливо кивнул в знак того, что разделяет ее восторг.
Взгляд его скользнул по книжным полкам и корешкам. История, высшая математика, философия… Между шкафами на полстены растянулась афиша студенческой театральной постановки. Роберт решил, что девушка ему нравится. Она и впрямь была хороша. Но понравится ли ей он, особенно когда она узнает, кто прячется от нее под этой маской?
Сегодняшняя игра, как, впрочем, и все предыдущие, являлась плодом буйной фантазии Адама Хейла-Деверо. Он решил шести молодым людям — трем юношам и трем девушкам — устроить свидание вслепую. Окончиться все должно было веселой карнавальной пирушкой в школе Пифагора, располагавшейся на территории колледжа Святого Иоанна в здании постройки XII века. Адам учился на последнем курсе, и у него хватало свободного времени на подобные забавы. Сын дипломата, мелкого аристократа, он ни в чем не нуждался, жил как бог и с пренебрежением относился к учебе на факультете лингвистики — еще бы, ведь он еще в детстве в совершенстве овладел сразу несколькими языками.
Празднуя окончание своего самого первого учебного семестра в колледже, Роберт побывал на студенческом коктейле, где познакомился с Адамом и с ходу высказал тому все, что о нем думал.
— Тебе повезло, только и всего, — убеждал он его. — Тебе не дано постичь тяготы, но и всю прелесть обучения, ибо папочка возил тебя по свету с пеленок и знание языков было просто тебе даровано.
— Ты прав, старичок, мне крупно повезло.
Родители самого Роберта всю жизнь прожили во флигеле для прислуги на территории поместья в Восточной Англии. Отец был отличным садовником и плотником, а мать служила поварихой и экономкой. Роберту, единственному ребенку в семье, первому в роду Реклисов, посчастливилось поступить в университет.
— Папочка возил меня по свету так активно, что я даже мечтал о том, чтобы пожить хоть немного на одном месте, — покровительственно улыбаясь, отвечал юнцу Адам. — Но я не жалуюсь, старичок. Совсем напротив — горжусь тем, что рос в привилегированных условиях.
— Мне кажется, нельзя допускать к учебе тех, кому она дается без труда. Это попросту нечестно.
— Позволь не согласиться, старичок! Лингвистика — предмет очень трудный. Я, например, лишь здесь овладел древнефранцузским. И могу тебя уверить, что чтение в подлиннике «Le Roman de la Rose»[4] не стало для меня легкой прогулкой. Я уж молчу про «La Chanson de Roland».[5] Все это истинные шедевры, конечно, но… — Он обезоруживающе улыбнулся Роберту, отечески похлопал его по плечу и плавно перевел разговор на крикет: — Ладно, ладно, старичок, я прекрасно понял, что ты хотел сказать. Забудем. Скажи-ка лучше, каковы, на твой взгляд, шансы австралийской сборной этим летом?
И уже через пару минут Роберт, забыв обо всем, с жаром спорил с Адамом на спортивные темы.
А в начале марта в сторожку при Тринити-Холле, в которой он ютился, пришло приглашение от Адама. На открытке было от руки выведено:
Приглашаю принять участие в свидании вслепую, которое будет предварять торжественную церемонию основания нового студенческого общества постигателей небанальной мудрости. Буду счастлив, если ты к нам присоединишься.
Роберт в те дни по-прежнему был занят тем, что пытался встать на ноги. Он критически относился к забавам золотой молодежи, однако же решил принять приглашение Адама. Ему хотелось взглянуть на все бесстрастным взором ученого, который едет в Африку, чтобы изучить поведение редкого вида обезьян в их естественной среде обитания. Он был уверен, что такое знакомство с высшим студенческим светом в любом случае пойдет ему на пользу, даже если в итоге и разочарует. Ну и, наконец, ему представлялся шанс познакомиться с красивыми девушками.
По условиям игры участники не знали друг друга лично. Трое молодых джентльменов в условленный час должны были выйти на улицу в карнавальных масках и следовать по адресам, указанным на конвертах. Ровно в половине девятого им необходимо было вручить эти конверты трем юным леди. Те, в свою очередь, также следовали инструкциям, полученным от магистра…
— В конверте Адама говорится о том, что вам надлежит хранить обет молчания до десяти часов вечера, — по-прежнему глядя на себя в зеркало, проворковала Кэтрин. — А если вы пророните хоть слово, мне приказано указать вам на дверь.
Роберт кивнул.
Она наконец приладила колпак на голове так, как хотела — кокетливо под углом, — обернулась на мгновение к Роберту, напрашиваясь на молчаливый комплимент, а затем отошла к журнальному столику и небрежно плеснула себе в бокал красного вина.
— Как все запутанно… — пропела она. — Адам страшно любит создавать разные сложности, не так ли?
Роберт пожал плечами, давая понять, что не может ни подтвердить, ни опровергнуть ее мысль.
— В его записке говорится, что явившийся джентльмен меня удивит, что ваше разоблачение явится для меня полной неожиданностью. И знаете, что я подумала? А может быть, вы и есть Адам? Это вполне в его духе. — Она улыбнулась. — Признайтесь честно! Я права?
Роберт словно окаменел, под ее пристальным взглядом он боялся даже дышать. Они с Адамом были примерно одного роста и сложения, а разница в три года под маской совершенно не угадывалась. В одеянии магов их, пожалуй, невозможно отличить друг от друга. Выходит, она убеждена, что перед ней именно Адам.
Кэтрин вдруг весело прыснула:
— Ну так как? Он? Или не он?
Роберт поймал себя на странной мысли: а ведь им обоим хочется, чтобы он был Адамом. Чертов мажор! И тут его обставил как мальчишку! Но Роберт ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось обладать магнетизмом, легкой небрежностью в общении с людьми, которые от рождения даются лишь аристократам и в поте лица на протяжении многих лет — часто безуспешно — постигаются всеми прочими… Наконец, Роберту хотелось быть столь же эрудированным.
Он вдруг понял, что, если сумеет выдать себя за Адама, Кэтрин не останется равнодушной. И напротив — малейшие действия, которые, по ее мнению, не будут соответствовать образу Адама, приведут лишь к тому, что она потеряет к нему интерес.
Но Господи, зачем ему быть Адамом?.. Вдруг вспомнив о ее последнем вопросе, он едва заметно кивнул.
Тщательно скрыв постигшее ее разочарование, она легко поднялась из-за стола и отошла к окну.
— Вы знаете, меня совершенно не пугают выпускные экзамены. Но сама мысль о том, что через три месяца мне придется покинуть это место навсегда… убивает. А вы чувствуете что-нибудь подобное?
Он провел указательным пальцем по маске сверху вниз, отмечая путь воображаемой слезинки, а затем приложил руку к сердцу и учтиво поклонился. Кэтрин вновь улыбнулась.
Адам не просто так сводил молодого человека с девушкой. Он руководствовался причинами, которые были известны лишь ему одному. И исходя из тех же причин придумывал каждой паре наряды. Для Роберта осталось полной загадкой, почему Адаму вдруг захотелось увидеть их с Кэтрин магом и ведьмой. Как и то, почему другие две пары должны были нарядиться соответственно как рыцарь и прекрасная дева и как викарий и проститутка. Перед тем как объединиться на балу, каждая пара должна была разрешить некие головоломки, вложенные в их конверты. Удачный ответ должен был привести каждую из них в строго определенное место. А затем, как гласила инструкция:
Вам откроется вторая загадка — магические слова, которые необходимо точно записать и взять с собой. Позже вы исполните тайное желание, а еще позже решите третью загадку. Награды удостоятся лишь те, кто проявит в ходе исполнения своей миссии наивысшую изобретательность или кто переживет самые яркие приключения. Флирт горячо приветствуется. Взаимные недоверие и антипатия — категорически нет. Все маски будут сняты в 10 вечера.
— Что ж, пора решать загадки, — напомнила Кэтрин.
Роберт распечатал свой конверт и достал оттуда две открытки. На одной было написано:
Подсказка: я — эхо Града Святого.
На обороте:
Предположение: у нее есть тайное желание, связанное с этим местом. Как только попадете туда, исполни первое, о чем она тебя попросит. И не забывай хранить молчание.
Вторая карточка была вся покрыта точками и черточками и содержала лишь короткую приписку:
Храни до лучших времен.
Роберт повертел обе карточки в руках и наконец показал их Кэтрин. Она вынула из ящика стола перочинный нож и вскрыла собственный конверт.
Подсказка: я Око, узришь меня с неба…
Задумчиво хмыкнув, она посмотрела на то, что было написано на обороте, но Роберту не показала — лишь хмыкнула во второй раз и заметно громче. Вторая карточка, выпавшая из конверта, была запечатана красной сургучной печатью и содержала короткую надпись:
Вскрыть лишь по прибытии на искомое место.
Кэтрин спрятала карточку под платьем на груди и только после этого подняла глаза на Роберта:
— Что скажете, мой добрый маг?
Он лишь покачал головой.
— Что это за Град Святой? Уж не Иерусалим ли, столь дорогой сердцу любого христианина, мусульманина и иудея? Может, имеется в виду все-таки что-то другое?..
Кэтрин достала с книжной полки иллюстрированный путеводитель по Кембриджу и начала энергично перелистывать страницы.
— Око, Око… Узрим его с неба… Что ж это за Око-то за такое?.. Эхо Града Святого…
Роберт несмело тронул ее за руку и знаками попросил бумагу и карандаш. А когда получил требуемое, торопливо начеркал:
Как насчет Круглой церкви? С самолета она здорово смахивает на глаз. Кембриджская Круглая церковь, которая стоит тут еще с норманнских времен. Десять минут хода отсюда.
Кэтрин вновь начала листать страницы и наконец наткнулась на нужную.
— Точно! — воскликнула она, радуясь, как дитя. — А вы неглупый парень! Наша Круглая церковь является копией храма Гроба Господня в Иерусалиме, как и все другие круглые церкви в мире. Это все тамплиерские штучки!
Роберт всем своим видом изобразил немой вопрос. Кэтрин наконец отвлеклась от путеводителя и воскликнула:
— Вперед!
Нью-Йорк,
25 августа 2004 года
Воздух подрагивал в душном летнем мареве. Дышать на улицах, стиснутых по бокам тушами небоскребов из стекла и металла, было решительно нечем. Влажность стояла убийственная. Город томился в ожидании дождя.
Роберт невольно замер перед витриной сувенирной лавки на Пятой авеню, одной из многочисленных нью-йоркских лавчонок, торгующих дешевым ширпотребом для туристов: миниатюрными башнями Всемирного торгового центра, спрятанными в декоративных стеклянных шарах, пластмассовыми копиями знаменитого Эмпайр-стейт-билдинг с непременным Кинг-Конгом, взгромоздившимся на самый шпиль, зажигалками в форме Статуи Свободы и прочей ерундой. Странное дело, но эти сувенирчики буквально завораживали Роберта, и он продолжал тратить на них деньги. Кэтрин даже однажды назвала это хобби «диагнозом».
Вздохнув и чувствуя себя виноватым, Роберт тем не менее переступил порог магазина. У Кэтрин тоже хватало идиотских слабостей. Одно ее увлечение кулинарной темой чего стоило. Дом ломился от глянцевых журналов, напичканных рецептами вкусной и здоровой пищи и меню для гурманов. Кэтрин специально подключилась к кабельной телесети «Готовим вместе!» и слыла настоящей фанаткой Марио Батали.[6] У Роберта тоже имелись слабости, всего три: пешие прогулки по Нью-Йорку, собирание книг по городской архитектуре и декоративных моделей знаменитых на весь мир небоскребов.
Взгляд его задержался на дешевом, раскрашенном в серебристые тона пресс-папье. На большом овальном основании располагались ловко выполненные миниатюры сразу двух десятков всемирно известных достопримечательностей Нью-Йорка: здания штаб-квартиры Организации Объединенных Наций, Крайслер-центра, Эмпайр-стейт-билдинг, Бруклинского моста, статуи Свободы… Решение приобрести пресс-папье созрело в его голове в течение считанных секунд после того, как он обнаружил на овале также Рокфеллер-центр и арку Вашингтон-сквер-парка. Дело в том, что по отдельности копии этих сооружений не продавались. Требовалось лишь аккуратно выпилить их из пресс-папье, но это было, так сказать, делом техники.
Расплачиваясь в кассе, он почувствовал, как рубашка прилипла к вспотевшей спине. Слегка кружилась голова. Обезвоживание, не иначе…
Выйдя из магазина, он прямиком направился на Таймс-сквер, там свернул на Западную Сорок вторую, а краткий отдых дал себе лишь на автобусной остановке Порт-оторити. Все это время его мысли крутились вокруг Кэтрин и той трещины, которая с некоторых пор пролегла между ними и все ширилась день ото дня с угрожающей скоростью. С момента выкидыша минуло уже восемь месяцев, а он до сих пор так и не смог придумать, как наладить их отношения.
Когда он вернулся домой, то нашел Кэтрин усталой и скучной. Она чуть взбодрилась, впрочем, увидев пресс-папье, и даже слегка нахмурилась, когда он вышел из чуланчика с ножовкой.
— Не успел купить, а уже гробишь…
— Я два года гонялся за копией Рокфеллер-центра и давно уже пришел в отчаяние. Ножовка — единственный способ.
Кэтрин вздохнула с видом матери, уставшей от дурацких капризов своих малолетних детишек:
— Ну-ну… Порадуйся теперь…
— Как ты сегодня?
Она фыркнула.
— Чувствую себя восьмидесятилетней старухой.
В его кабинете на столе громоздилась карта Манхэттена, на которой он методично, на протяжении уже многих месяцев, расставлял все новые миниатюрные сокровища. За это время на столе вырос целый город. Копия Рокфеллер-центра вот-вот должна была занять свое место, и Роберт знал заранее, что смотреться моделька будет на редкость гармонично.
Кэтрин с печальным равнодушием наблюдала за мужем от дверного порога.
— И что ты потом будешь со всем этим делать? На выставку отнесешь?
— Погоди… сейчас… минутку…
Вздохнув, она подошла к столу. В этот момент здоровенный кусок пресс-папье вместе со зданием ООН и Бруклинским мостом, отпиленный Робертом, с треском грохнулся на пол. Он в последний момент успел подхватить отколовшуюся от основания статую Свободы, но так неудачно дернул рукой, что едва не заехал миниатюрным «факелом» Кэтрин в лицо.
— Роберт!
— Извини, Кэт! Я нечаянно.
Кэтрин подулась с минуту, а потом вдруг спросила:
— Ты собираешься когда-нибудь вскрыть свою таинственную бандероль?
Действительно, этим утром почтальон принес в дом сверток, адресованный сэру Бобу. Штемпель был нью-йоркским, но обратного адреса отправитель не указал. Кэтрин позвонила мужу, чтобы сообщить ему эту новость. Они оба знали, что сэром Бобом Роберта мог назвать только один человек в мире.
Он предложил Кэтрин самой вскрыть посылку и потом перезвонить ему, но она отказалась и оставила сверток в кабинете до его возвращения.
— Может, это не от него? — спросила она.
— А от кого же еще-то?
Он оказался прав. В пакете оказалась небольшая коробка — не более трех дюймов в длину и ширину. Роберт ухмыльнулся, указал Кэтрин на дверь.
— Почему бы тебе не постоять в коридоре, пока я буду это вскрывать? На всякий случай. Чтобы было кому потом подать на него в суд, если тут бомба.
Кэтрин фыркнула, но зашла за стол.
Роберт вынул перочинный нож и с его помощью содрал с коробки упаковочную бумагу. При этом рука его непроизвольно дрогнула. Адам славился идиотскими розыгрышами, но сейчас Роберта посетило предчувствие, что все они лишь детская шалость по сравнению с тем, что откроется на этот раз.
Избавившись от обертки, он уставился на картонный куб, заклеенный лентой скотча, затем, нащупав линию сгиба, полоснул по ней ножом, и посылка открылась.
Внутри оказались запечатанный конверт и странной формы сверток в рубчатом целлофане. Роберт отметил, что рука его по-прежнему дрожит. Да что ж такое-то! Выровняв дыхание, он содрал целлофан и взял в руки круглый металлический барабан мутно-белого цвета с золотистым отливом. Он был всего двух с половиной дюймов в диаметре и чем-то напоминал парфюмерную склянку для крема. На крышке его красовалась тонко вырезанная круглая спираль. Роберт взвесил диск на ладони — он показался ему неправдоподобно легким.
В конверте лежал единственный листочек бумаги, на котором прописными буквами была выведена лаконичная надпись:
ПРОШУ, ПОМОГИ МНЕ.
А на обороте — торопливая приписка:
Времени совсем не остается.
Подписи нигде не было. Впрочем, Роберт и так сразу узнал почерк Адама и на несколько мгновений зажмурился.
«Наступит день, когда тебя призовут…» В его ушах до сих пор стояла эта фраза, произнесенная Адамом два десятилетия назад. Роберт вдруг ощутил во рту неприятный металлический привкус и, смяв записку, швырнул ее в выдвинутый ящик стола.
Стенки ларчика покрывала богатая инкрустация, причем резчика явно вдохновляли геометрические мотивы. Интуиция подсказывала Роберту, что ларец как-то должен открываться, но как именно — он не имел ни малейшего представления. Он снова и снова вертел его в руках, пытаясь обнаружить хоть какие-то швы или трещинки, скреб поверхность ларца ногтем — все было бесполезно. Через пять минут он снова вспотел и испытал первый приступ сильного раздражения. В какой-то момент ему даже показалось, что упрямый ларец стал больше весить. В конце концов он плюнул и передал его Кэтрин.
— Это в его репертуаре. Нет, ты только полюбуйся! Вот же чертов сукин сын! — буркнул Роберт. — Взрывать его, что ли, прикажешь?
Кэтрин приняла ларец как драгоценный дар и принялась разглядывать его самым внимательнейшим образом, поднеся почти к глазам.
— Я вот не пойму… Это точно металл? Очень странные ощущения, когда к нему прикасаешься… Будто это на самом деле стекло… Думаешь, Адам в очередной раз придумал какую-то каверзную шараду?
Не предприняв ни одной серьезной попытки вскрыть ларец, Кэтрин вернула его на стол.
— Не знаю, — мрачно отозвался Роберт. — Ты не помнишь, куда мы запрятали нашу страховку на дом? Полагаю, самое время вспомнить о ней. На всякий случай.
— Ты просто терпеть не можешь, когда тебя называют сэром Бобом!
Роберт вновь кинул взгляд на ларец, который в эту минуту почему-то напомнил ему дремавшую жабу. Странное дело — он как будто чуть изменил свой цвет и теперь отливал не золотисто-белым, а золотисто-розовым, с редкими всполохами багрянца…
— Да! И он это прекрасно знает!
— Ладно… Я пойду наверх. Если надумаешь устроить здесь взрыв, предупреди меня, чтобы я успела смыться. — Невесело усмехнувшись, Кэтрин вышла из кабинета.
Роберт провозился с чертовым ларцом еще около часа. Он полностью сосредоточился на своем занятии, не отвлекаясь на посторонние мысли. В какой-то момент он вздрогнул, увидев, как верхняя крышка диска чуть подалась против часовой стрелки и, тихонько щелкнув, замерла, словно он случайно задел какую-то тщательно запрятанную пружинку, но не дожал ее… Смахнув со лба капли выступившего пота, Роберт склонился над ларцом и попытался повторить те манипуляции, которые совершал полминуты назад, но у него ничего не вышло. Крышка больше ни разу не сдвинулась с места.
Сдавшись, Роберт пошел к Кэтрин.
— Знаешь, в детстве у меня тоже была одна коробочка с секретом. Копилка. Ее было невероятно сложно, почти невозможно, открыть. И в этом как раз заключался ее секрет, — сказала ему Кэтрин. На лицо ее падали голубые тени от работавшего ноутбука. — Мне ее подарила одна подружка, с которой мы как-то отдыхали летом во Франции. Коробочка, правда, была квадратная, а не круглая. Из дерева. Очень тонкая работа. Для того чтобы открыть ее, необходимо было совершить весьма сложную последовательность действий, что у меня очень редко получалось. И знаешь, что я придумала? Когда меня кто-то обижал или говорил про меня гадости, я записывала это все на бумажку и швыряла ее в прорезь. Копилка хоронила все обиды в себе.
— Слушай, мне такая копилка очень пригодилась бы на работе.
— Да ладно тебе! Я даже придумала ей звучное название.
— Какое?
— Boîte à malices.
Роберт даже присвистнул.
— Если мне не изменяет память, то по-французски это значит «шкатулка с сюрпризом».
Он даже достал с книжной полки французский словарь и стал вяло листать его.
— Совершенно верно. Но у слова «malice» есть и другое значение: «злость, злоба». Вот именно его я и имела в виду, когда давала название своей копилке. Для меня это была не столько шкатулка с сюрпризом, сколько… я не знаю… ларец Злобы.
— О! Ларец Злобы? — Он хмыкнул. — Да вам бы готические романы писать, сударыня!
— Мне было тринадцать лет, Роберт, что ты хочешь!
— Знаешь, а мне нравится это название! Ларец Злобы! Мрачно и красиво. Весьма-весьма мрачно и красиво… Думаю, умница Адам был бы в восторге. Ну как бы то ни было, я придумал, что делать с этим ларцом. Я собираюсь расколошматить его каминной кочергой.
— Не надо.
— Что не надо? Кочергой?
— Не надо говорить со мной менторским тоном, как с ребенком. И уж Адам тут решительно ни при чем.
Роберт набрал в грудь воздуха, чтобы как-то ответить на незаслуженный упрек, но лишь шумно выдохнул.
— Лучше дай мне еще разок взглянуть на ларчик, Роб. В нем явно угадывается что-то восточное или мавританское. А может, даже египетское… В любом случае давай обойдемся без кочерги. В конце концов, ларчик не похож на дешевую поделку, которую не жалко разбабахать. Он слишком красив для этого.
Роберт молча вернулся в кабинет, забрал барабан и отдал его Кэтрин.
Когда ей наконец удалось открыть ларец Злобы, она отыскала в нем аккуратно закрученный жгутом мягкий кожаный кисет. Внутри лежали два ключа и клочок бумаги, на котором был выведен чей-то адрес и начертано еще только одно слово: «vitriol».[7]
Взглянув на адрес, Роберт сразу понял, что это где-то в Уэст-Виллидже.
— Замечательно! — взволнованно воскликнула Кэтрин. — Нет, ты только взгляни на это «vitriol»! Узнаю старину Адама! Он вновь затеял одну из своих фирменных проказ!
— Как тебе удалось открыть ларец?
— Сама не знаю. Я битый час вертела его в руках, сжимала, давила в разных местах. При этом почему-то не спускала глаз со спирали на крышке. Она меня будто притягивала чем-то. Знаешь, это похоже на рисунки, которые вызывают у человека оптический обман. Иногда мне казалось, что крышка выпуклая, а в следующее мгновение — уже вогнутая. А еще знаешь, как играют дети? Пристально смотрят друг на друга. Ну кто раньше моргнет… Вот у меня было похожее чувство — будто я выдерживаю чей-то взгляд. Я словно провалилась куда-то на несколько минут, попала под чей-то гипноз…
— Ерунда! Ты просто случайно открыла ларец, а теперь не можешь сама себе объяснить, как это у тебя вышло.
Роберт забрал у нее барабан и вернулся с ним в кабинет, чтобы попытаться разобраться в очередном розыгрыше Адама.
Итак, какая информация у него имелась изначально?
Адам жил в Майами, в течение последних нескольких лет они практически не общались, и вдруг ни с того ни с сего он прислал ему посылку — между прочим, из Нью-Йорка. А может, попросил кого-то сделать это за него. Причем никаких прямых доказательств того, что посылка именно от него, не предоставил. Не будь этого «сэра Боба», Роберт и Кэтрин ни за что не догадались бы, кто решил одарить их столь странным подарком.
Адам явно просил о помощи, что само по себе никак не вязалось с его характером и со всеми идиотскими шутками, которые обычно бывали связаны с пирушками, вечеринками, свиданиями и прочими сомнительными, но вполне себе веселыми вещами. Пару раз он просил одолжить ему денег, но обставлял свою просьбу более чем традиционно, без всяких выкрутасов.
Сейчас он явно имел в виду что-то другое и ясно намекал на то, что у него мало времени.
Роберт поставил ларец перед собой на стол и, положив подбородок на сложенные кулаки, вперил в него пристальный взгляд. Через несколько минут он вздрогнул от внезапного осознания, что во всем этом таится что-то… нехорошее.
Кембридж,
март 1981 года
Туман стал гуще, а воздух холоднее. Кэтрин шла под руку с Робертом на север вдоль Кингз-перейд. Миновав Сенатский дом, они оказались на Тринити-стрит. До сих пор им не попалось на глаза ни единого человека. Может, и слава Богу, ибо они смотрелись весьма странной парочкой, словно сошедшей с витрины книжного магазина, в котором началась распродажа коллекции фэнтезийных романов. Кэтрин захватила с собой фонарь, которым пыталась освещать дорогу, но туман был настолько плотным, что жалкий луч света терялся уже в двух метрах перед ними.
Они миновали Грейт-гейт-оф-Тринити, колледж Адама и лужайку за ним, на которой росла знаменитая яблоня Исаака Ньютона. Через некоторое время перед ними открылся парадный вход в колледж Святого Иоанна, богато украшенный скульптурами всевозможных мифических чудовищ и личным гербом основателя заведения — со слоновьими хвостами, крупами антилоп и козлиными головами, причем рога у одних были закручены, как и полагается, назад, а у других — почему-то вперед.
Уже на подходе к Круглой церкви Роберт вдруг поймал боковым зрением в витрине одной из лавок отражение третьего силуэта. Он быстро обернулся, но никого не увидел и списал все на дурацкую игру теней в плавающем низком тумане.
Церковь окружала невысокая каменная ограда. Роберт десятки раз ходил мимо этого здания, но порога никогда не переступал. Церковь была слабо освещена изнутри электрическими свечами, но при этом производила впечатление пустынной, что было немудрено, если принять во внимание поздний час. Когда они вошли, Кэтрин теснее прижалась к нему.
— Что-то мне слегка жутко, — прерывистым шепотом сообщила она. — А вы часто захаживаете в церковь, мой добрый волшебник?
Роберт отрицательно качнул головой. Высокие арочные двери, как они и предполагали, оказались заперты на крепкий замок. Они обогнули здание слева, шагая прямо по бывшему церковному погосту и пытаясь заглядывать в витражные окна, тускло освещенные изнутри.
— Во всей Англии, если верить путеводителю, есть только четыре круглых храма, — негромко сказала Кэтрин. — Все они были возведены в двенадцатом столетии для путников, жаждавших Божьего утешения в дороге. Их построило так называемое Братство Гроба Господня, тамплиерская секта, о которой, кроме сего факта, больше ничего сейчас не известно. Ну скорее всего это были храмовники, возвращавшиеся из крестовых походов в Палестину. Так! Я думаю, без моего конверта нам уже не обойтись.
Она передала ему фонарь, а сама достала карточку, скрепленную сургучом, сломала печать и, развернув лист бумаги, прочитала:
Ищи святую птицу. Вспомни, как ее зовут и в чем природа ее святости. Запомни те слова, которые она тебе скажет.
— Он что, хочет, чтобы мы взломали церковный замок?
Роберт пожал плечами, а потом показал на испещренные барельефными рисунками и надписями колонны входной арки, на которые они в первую минуту не обратили внимания. Вернувшись ко входу, они внимательнейшим образом обследовали эти колонны, но никакой птицы так и не отыскали. Недоуменно переглянувшись, вновь обошли церковь и вскоре оказались на заднем дворе, застроенном приделами, возведенными, очевидно, гораздо позже, чем главное здание. Здесь же оказался и почти современный викторианский особнячок из красного кирпича, приютивший, если верить вывеске, студенческий диспут-клуб под названием «Кембриджский союз».
На задней стене церкви выделялось своими особенно внушительными размерами витражное окно с изображением Распятия. Кэтрин поднесла к нему фонарь, и они рассмотрели его сверху донизу, но ничего, кроме нацарапанной на стекле даты «1942», не нашли.
И вдруг за их спинами раздался мужской голос, поразивший обоих как громом:
— Стекло вылетело во время авианалета в войну, и его потом восстанавливали.
Кэтрин непроизвольно вскрикнула и повисла на руке у Роберта, а тот, совсем позабыв о данном обете молчания, зло крикнул во тьму:
— Кто этот чертов сукин сын?! Меня чуть инфаркт не хватил, черт бы вас побран!
— Прошу прощения в таком случае, — послышался из тумана голос.
В следующее мгновение они увидели перед собой высокого мужчину в брезентовом плаще и веллингтоновских сапогах. Лицо его было скрыто под надвинутым на нос капюшоном.
— Кто вы?
— Всего лишь сторож. Люблю, когда на территории порядок и чисто прибрано. Вы, студенты, задаете мне работенки… Между прочим, у вас самих вид сейчас тоже не особенно приветливый. На вечеринку собрались?
— Позже, — отозвалась наконец успокоившаяся Кэтрин.
— А что вы тут делаете в такой час? Что-то ищете? Вам нужна помощь? — Судя по голосу, ему было примерно за пятьдесят. Произношение казалось нездешним, и речь была слишком «чистой» для банального церковного сторожа.
— Видите ли… — неуверенно начала Кэтрин. — Вам тут святые птицы на глаза, часом, не попадались?
— А как же! — тут же отозвался он. — Благочестивый Пеликан.
— Что-что, простите?
— Он нарисован на одном из витражей. На фасаде, прямо над аркой. Когда будете возвращаться к калитке, увидите. Только поднимите фонарь повыше. — С этими словами сторож вновь испарился в тумане. Кэтрин, приподнявшись на цыпочках, шепнула Роберту прямо в ухо:
— А знаете, мой добрый сэр, еще пять минут назад у меня действительно было одно тайное желание, связанное с этим местом… Но этот чертов сторож все испортил!
Она негромко прыснула. Роберт тоже, не выдержав, хмыкнул.
— Считайте, что я не слышала, как вы с ним ругались, и ваш обет молчания ничем не был нарушен. Пойдем к Пеликану.
Они вернулись к парадному входу и вновь наткнулись на сторожа — тот застыл как статуя на нижней ступеньке крыльца, скрывшись под широким зонтом. Одна рука его была вскинута вверх, словно он хотел что-то показать Роберту и Кэтрин.
— Посветите вон туда, — велел он.
Приблизившись и подняв фонарь, молодые люди наконец увидели Пеликана, хотя, если честно, ни за что не догадались бы, что это он, если бы специально его не искали. На багрово-красном фоне стекла выделялось маловразумительное белое пятно. Лишь подойдя вплотную и запрокинув голову вверх, Роберт различил изгиб длинной шеи, мешок гигантского зоба и одно крыло — изломанными и хищными очертаниями эта птица больше смахивала на волшебного дракона.
— О Боже! — вдруг воскликнула Кэтрин. — Да вы только взгляните на это! Он же выклевывает собственное сердце!
Приглядевшись, Роберт вынужден был с ней согласиться. Толстый кривой клюв был наполовину погружен в зияющую красным рану на груди. Они обернулись на сторожа.
— Он накормит этим своих птенцов, — профессорским тоном изрек тот. — Это Благочестивый Пеликан, потому-то его так и назвали. Его поступок сродни поступку Христа, который поднялся на крест во имя всех людей. Вон, взгляните! Там, справа, изображены гнездо и детеныши.
Кэтрин чуть переместила фонарь в ту сторону, куда на сей раз показывал им сторож: под самым гнездом Пеликана тускло отсвечивала на стекле какая-то надпись.
— Ага, а вот, стало быть, и искомые слова, которые должна была сказать нам святая птица, — пробормотала Кэтрин. — Черт, они же написаны на внутренней стороне стекла, а снаружи это выглядит сплошной абракадаброй! Эй, волшебник, куда вы задевались? Перепишите их точь-в-точь, а потом мы с ними разберемся. Не взламывать же из-за этого двери.
— Я избавлю вас от этого греховного соблазна, — вновь подал голос сторож. — Надпись гласит следующее: «Hic est enim sangus meus novi testamenti…» Дальше пропущенное слово, а в конце: «Peccatos». Пропущенное слово затерлось, его никак не разобрать ни снаружи, ни изнутри. Как у вас с латинским?
— Мой на ладан дышит, — тут же ответила Кэтрин со вздохом.
— Вообще-то по правилам надо было написать «Sanguis», а не «Sangus». Да и вторая часть фразы, на мой взгляд, имеет искаженный смысл. Но не в этом дело. Я предлагаю свой вариант смысловой подстановки вместо пропущенного слова: «Во искупление».
— Почему? — спросил Роберт.
— Вы поймете почему, как только я переведу значение всей фразы. «Вот кровь моя — Нового Завета <во искупление> грехов». Теперь понятно?
Роберт записал в своем блокноте услышанное изречение и кивнул.
— Молодой человек, вы не очень-то разговорчивы, когда не ругаетесь. Гляньте-ка поверх Пеликана.
Кэтрин вновь подняла фонарь над головой, и они вгляделись вверх, где можно было различить красно-белый купол.
— Иерусалим, — кротко проговорил сторож. — Изначальный храм Гроба Господня, воздвигнутый над могилой Христа. Как видите, он круглый.
— Вы были очень любезны, — сказала Кэтрин, вновь взяв Роберта под руку. — Спасибо за помощь.
— Благочестивый Пеликан, — торжественно произнес сторож. — Образ его весьма популярен в геральдике: птица, выгрызающая собственное сердце, чтобы накормить детенышей. Самопожертвование в чистом виде. Трудно сказать, откуда этот образ списан — возможно, с какой-то реальной птицы, которая по неизвестной причине ранила себя своим клювом. Может быть, у нее была чесотка. Но версия, ставшая ныне почти канонической, гораздо красивее, согласитесь, она придает всему высокий символический смысл. Вы, кстати, сами-то исповедуете веру Христову?
Глаза его по-прежнему были скрыты под капюшоном, но Роберт догадался, что тот смерил снисходительным взглядом их шутовские наряды.
— Отчасти, — нагловато ответила Кэтрин. — Прошу прощения, но нам пора. Еще раз спасибо.
Сторож учтиво поклонился и произнес:
— Кто знает, может, нам еще суждено повидаться.
Кэтрин чуть вздрогнула от этих слов и решительно потащила Роберта к калитке. На прощание Роберт обернулся и увидел полуразмытую туманом фигуру высокого сторожа, замершего перед витражным окном с Благочестивым Пеликаном.
Нью-Йорк,
25 августа 2004 года
Адам Хейл неподвижно стоял перед столом из слоновой кости — такие могут позволить себе держать в переговорных комнатах далеко не все компании, — за которым восседали трое светловолосых мужчин, и буквально кожей чувствовал, как цепенеет от страха. Все трое были в строгих костюмах с благородным отливом, у всех троих были простые, но очень дорогие запонки и перстни-печатки. Встретив такого человека на улице, невольно посторонишься, ибо сразу поймешь — он облечен большой властью.
— Адам Хейл! Мы счастливы, что вы сочли возможным принять наше приглашение, — торжественно произнес самый высокий из этой троицы.
— Как вы понимаете, у меня не было особого выбора…
— Вы правы. И все же мы рады видеть вас.
Встреча происходила в Эмпайр-стейт-билдинг, на семьдесят восьмом «офисном», этаже.
— Присаживайтесь, мистер Хейл.
— Я предпочитаю разговаривать стоя.
— Как пожелаете.
До сих пор с ним говорил только один из троицы. Двое других, сидевших по бокам от него, лишь холодно и молча взирали на Адама.
— Начинайте.
— Охотно. Как вы помните, мистер Хейл, наша последняя встреча состоялась чуть более года назад.
— Верно. Это было четырнадцатого августа 2003 года.
— В День Великого затмения.[8]
— Да. Впрочем, насколько мне известно, вы предпочитаете иное название для того дня. И мы все здесь знаем, что на самом деле тогда произошло.
— Как бы то ни было, с того дня мы с вами, если так можно выразиться, связаны одной нитью.
Он говорил как чревовещатель — почти не размыкая губ, что полностью отвечало всему его образу родовитого нью-йоркского магната. Адам был не в силах оторвать глаз от этого человека, и чем дольше он на него смотрел, тем сильнее сжималось его сердце в тисках страха. Люди, которые сейчас сидели перед ним, действительно были облечены огромной властью — в первую очередь властью над ним самим. И изо дня в день эта власть все усиливалась. Адаму невероятно тяжело было с этим бороться. Пытаться бороться.
— Вы знали, что рано или поздно должно наступить время, когда вас призовут. Мы считаем, что оно наступило.
— Так скоро?
Адам вновь и вновь повторял про себя, будто мантру, клятву, которую дал двадцать лет назад: «Ради защиты невинных, ради сохранения тайны…» Ему нужно было еще время, еще немного времени.
— Да.
— Что вы имеете в виду? Чего именно вы хотите? Кто вы на самом деле?
Мужчина, сидевший по правую руку от говорившего, вдруг рассмеялся. Остальные тоже улыбнулись, словно по достоинству оценили остроту, произнесенную Адамом.
— Как вам известно, мы все и всегда делаем чужими руками. И существуем очень давно — столько же времени, что и те, к кому вы себя пока относите. У нас нет адреса. Завтра эта комната будет пуста и никто не узнает, что в ней происходило сегодня. Вы не сможете найти нас, если только мы сами не захотим этого.
Мужчина достал вдруг из внутреннего кармана пиджака острый серебристый стилет, лезвие которого сверкнуло холодным благородным металлом, и в следующую минуту вырезал им прямо на поверхности стола четыре буквы: «Йуну».
— Нас иногда называют Братством Йуну, — вернув стилет на место, произнес он. — Впрочем, у нас было много имен в разных веках и у разных народов.
Адам, преодолев страх, сумел презрительно скривить губы.
— Сейчас вы напоминаете мне банальных мафиози.
Едва он произнес это, как светловолосый вперил в него взгляд, исполненный такой пронзительности, что Адам едва не поперхнулся. Впрочем, через несколько мгновений тот опустил глаза и усмехнулся:
— Йуну — название города, сакрального места. Именно там наши предки и предки тех, кто относит себя к Совершенному Свету, скажем так, не договорились. С тех пор мы враждуем. В фольклоре каждого, даже самого захудалого, народишки вы отыщете кучу мифов, которые живописуют эти сражения. Но все эти мифы, вместе взятые, — лишь осколок общей картины.
— Насколько мне известно, вы всегда проигрывали в этих сражениях. Если, конечно, верить мифам.
— Как сказать! Все зависит от того, где поставить точку в том или ином сказании. Это противостояние вечно. Никому из нас никогда не будет дарована окончательная победа. Мы в этом мире всегда будем присутствовать и драться. Собственно, люди нуждаются в нашем существовании. И не так важно, какие ярлыки они при этом на нас навесят и кто прав, а кто виноват. Собственно, мы сейчас предлагаем вам крепко задуматься над тем, тому ли делу вы служите и не ошиблись ли в своем выборе.
— Вы падете. Однажды — год назад — я уже смог остановить вас.
— В самом деле, припоминаю. Но и вы вспомните, чего это вам стоило, каких жертв, мистер Хейл. Согласитесь, вы заплатили слишком высокую цену за свой триумф. К тому же у вас больше не хватит сил на его повторение. Хотя мы-то как раз отдаем вам должное и будем бесконечно рады перетянуть вас на нашу сторону. Силы, о вечном противостоянии которых я уже упоминал, всегда были и всегда будут. В каждом поколении найдется горстка людей, способных видеть, чувствовать и воспринимать высшие гармонии, недоступные всем остальным. Горстка людей, наделенных особой силой.
— Благословением?
— Или проклятием, называйте как хотите. Это не важно. — Не прекращая говорить, светловолосый поднялся из-за стола и теперь медленно приближался к Адаму. — Мы полагаем, что эту силу избранных должно употребить на то, чтобы изменить окружающий нас мир. В чисто утилитарном, я бы даже сказал — политическом, смысле. Мы способны оказать серьезное воздействие на людей. Собственно, нам по силам создать новое общество, в котором зерна будут отделены от плевел. Вы меня понимаете, мистер Хейл? Отделены нами. Нас не интересует Америка такая, какая она есть сейчас. Нас не интересует и весь остальной мир в том виде, в котором он существует, с тем набором лидеров, которые в нем выдвинулись. Этот мир плох, с нашей точки зрения, и он движется к самоуничтожению. Власть отдана в руки невежд и глупцов, которые не умеют ничего, кроме как грызться друг с другом.
Светловолосый подошел к Адаму вплотную, но не остановился и зашел ему за спину. Адам затылком почувствовал на себе его взгляд — неподвижный, немигающий, холодный и острый, будто хирургический инструмент. Он захотел было обернуться к говорящему, но ноги словно отнялись.
— Вы хотите изменить этот мир. Какую форму, по вашему мнению, он должен принять? — спросил Адам.
— Форму послушания и беспрекословного подчинения. Форму служения воле великодушных, справедливых и сильных властителей. Таких, как мы. Таких, как вы.
— Идите к дьяволу!
В следующее мгновение сильные руки швырнули Адама лицом на стол, все тело его прошило острой болью. Напавший склонился к самому его уху и шепнул:
— Наше время пришло. Вы исполните нашу волю. Вы знаете, что будет, если откажетесь.
Адам попытался освободиться, но не смог даже шевельнуться. Боль не уходила, а распространялась, казалось, еще глубже по всему организму. Из глаз его брызнули непрошеные слезы.
— Отпустите, — прошипел он.
— Ваш нерожденный ребенок и его мать. Помогите нам — и они будут жить.
— Я не могу! То, что вы просите… Мне никогда не простят этого…
— Если вы откажетесь, паче того, будете противиться нашим действиям, они погибнут. Вы станете служить нам.
Адам зажмурился, не в силах больше видеть, как чернильная тьма сгущается вокруг него со всех сторон. Он на несколько мгновений замкнулся в себе, спрятался там, где его никто не мог пока достать, собрал все силы, какие у него еще были, и сказал:
— Я не могу допустить, чтобы их принесли в жертву. Дайте им жизнь, и я все сделаю для вас.
Его отпустили, он смог наконец выпрямиться.
— Чего конкретно вы от меня хотите?
Светловолосый улыбнулся:
— Замечательно. Вы приняли правильное решение. В этом городе живет человек, которого зовут Лоуренс Хенкот. Я хочу, чтобы вы нанесли ему визит, мистер Хейл. Сегодня же.
Литл-Фолс, Нью-Джерси,
25 августа 2004 года
Кэтрин читала за своим столом, когда Роберт подкрался к ней сзади и принялся нежно массировать плечи. Он почувствовал, как ее тело напружинилось под его руками. Она тупо продолжала смотреть в книгу, но взгляд ее уже не бегал по строчкам. В какой-то момент Кэтрин не выдержала и тихонько ойкнула — ей было приятно. Развивая первоначальный успех, Роберт решительно запустил ладони под блузку жены и, наклонившись над самым ее ухом, шепнул:
— А почему бы нам сейчас не подняться наверх и не размяться обоим как следует?
С подобными предложениями он не осмеливался подходить к ней уже несколько месяцев.
Кэтрин вздохнула, и он тут же уловил перемену в ее настроении. Не поворачиваясь к нему, она негромко отозвалась:
— Н-нет… Не сегодня. Не сейчас. Прошу тебя…
Роберт по инерции еще продолжал свой массаж с минуту или две, потом перестал.
— Что ты будешь делать?
— Еще почитаю, пожалуй. Спасибо, Роб.
— Не за что. Ты рада, что Адам наконец вновь объявился?
— По-моему, ты не очень рад этому.
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Так кажется.
— А мне кажется, что ты слегка… испугалась.
— Вот как? Ты стал плохо разбираться в людях, Роб.
— Он всегда был тебе почти что братом. Или, если хочешь, сумасшедшим кузеном.
— Это правда. И почему же я должна была его пугаться?
— Что тебя беспокоит, Кэт?
— Ровным счетом ничего. Я еще почитаю, если ты не возражаешь.
Они решили назвать ребенка Моссом. Он должен был родиться в конце мая, но уже под Рождество они его лишились. А они так мечтали о нем, так часто шутили, что рождение Мосса послужит единственным, но веским оправданием Великого затмения 14 августа 2003 года, когда электричество отрубилось на всем северо-востоке США. Именно в тот день был зачат Мосс, их первенец. Известие о том, что Кэтрин забеременела, привело обоих поистине в исступленный восторг — ведь будущая мамаша была далеко не юная девочка. Они знали, что успеют родить лишь одного ребенка… Имя было навязано Адамом, у которого когда-то был брат Мосс. Адам уверял, что это одна из вариаций Моисея, и это обстоятельство польстило Роберту и Кэтрин.
Иногда Роберт принимался разговаривать с Моссом. Это были длинные монологи, которые произносились шепотом и, казалось, были лишены всякого смысла. Вот и сегодня он захотел поговорить с неродившимся сыном, но у него не хватило на это сил. Он просто пришел в комнату, которая должна была стать детской, и сидел там в тишине и одиночестве.
Через час или около того он пошел к себе, лег в постель и почти сразу уснул.
Его разбудил телефонный звонок.
— Я слушаю, — недовольно буркнул Роберт в трубку, не зная, сколько прошло времени с того момента, как он уснул.
На том конце провода ничего не ответили, но он услышал какой-то шум, звон разбившегося стекла и чьи-то приглушенные проклятия.
— Эй, кто там? Я слушаю!
Черт возьми, какой сукин сын посмел звонить ему посреди ночи? Сколько он успел проспать? Сколько сейчас времени? Может, это Адам?
— Я сейчас положу трубку!
И тут он наконец услышал голос. Говоривший хрипел, у него явно заплетался язык.
— Вы… глупцы! Вам… не поздоровится! Пуля… прямо в голову… Ты и все вы… канете в землю!
Роберт повесил трубку и тут же пожалел о том, что не дал за это хамство сдачи. Сердцебиение резко участилось, на лбу выступила испарина. Он стал лихорадочно озираться, словно опасаясь, что обидчик находится в комнате. Роберт шумно дышал, пытаясь успокоиться, но у него это получилось не сразу. Он испытывал смешанные чувства — нечто среднее между шоком человека, который еле отбился от обезумевшей бродячей собаки, и возмущением взрослого мужчины, в которого плюнул малолетний хулиган из проезжавшего мимо автобуса. Роберт опустил глаза на руку, все еще лежавшую на телефонном аппарате. Она подрагивала.
Чуть придя в себя, он вновь сорвал трубку и попытался соединиться с номером, с которого прозвучал последний звонок, но у него ничего не вышло. Швырнув трубку обратно, он вышел из спальни, заглянул к Кэтрин — та мирно спала — и проверил в доме все замки. Затем вернулся к себе, сел на постель и попытался вспомнить голос человека, который ему звонил.
Может быть, этот тип просто ошибся номером? Такое бывает. Когда ты пьян или в расстроенных чувствах, легко ошибиться. А может, это просто какой-то недоносок, который таким образом вымещает на всех людях свою вселенскую злобу? Набирает подряд разные номера и выплескивает на собеседников свой смрадный словесный яд.
Завороженно глядя на зажженный ночник, он незаметно для себя перестал воспринимать свет и задремал.
Его вновь разбудил телефонный звонок, и он опять не смог сообразить, сколько прошло времени.
— Эй, Роберт Реклис, вставай, сволочь! Ты готов увидеться со своим создателем?
Роберт похолодел и на краткое мгновение перенесся мыслями в тот давний-давний вечер на Тринити-стрит, когда они все едва не погибли.
— Кто? Кто говорит? Я сплю, черт возьми! — не своим голосом крикнул он.
— Больше тебе не придется спать! Ты слышишь этот гром? Знай же, что у тебя свидание со смертью!
— Пошел к дьяволу! — запоздало рявкнул ослепленный яростью Роберт, уже слыша на том конце провода гудки.
На пороге комнаты возникла заспанная Кэтрин.
— Что тут происходит? — сонно проговорила она. — С кем это ты ругаешься посреди ночи, можно у тебя узнать?
— Да какой-то алкаш названивает…
Он наконец-то глянул на будильник. Спать действительно больше не придется — почти пять часов утра.
Наступил четверг, 26 августа — первый день приближавшегося Апокалипсиса.
Нью-Джерси — Нью-Йорк,
26 августа 2004 года
На улице лил проливной дождь. Капли гулко барабанили по крыше машины, и в этих звуках угадывался некий пугающий гипнотический ритм.
Кэтрин и Роберт жили в Литл-Фолсе, Нью-Джерси, и от Нью-Йорка их отделял лишь туннель Линкольна. Впрочем, пробки здесь были самые что ни на есть нью-йоркские, не рассчитанные на слабонервных автолюбителей, особенно в дождливое утро. Перед тем как выйти из дому, Роберт опрокинул в себя целых три чашки крепкого кофе, но это ему мало чем помогло. Его неудержимо клонило в сон, и через каждую милю приходилось опускать стекло, чтобы вдохнуть немного воздуха и поймать несколько бодрящих косых капель дождя.
Всякий раз, когда он проезжал под мостом или эстакадой, стук капель о крышу машины прекращался, и это его временно отрезвляло. Так бывает на шумных вечеринках, когда на краткий миг вдруг всех накрывает внезапная тишина. В таких случаях говорят: «Ангел пролетел…» Но мост или эстакада скоро заканчивались и стук дождя по машине, казавшийся уже боем барабанов, возвращался…
Роберт с ненавистью провожал глазами мотоциклистов и велосипедистов, ловко лавировавших между застрявшими в пробке машинами и быстро исчезавших далеко впереди, в пелене дождя, заливавшего шоссе номер 3. Время от времени ветер относил дождь в сторону, и на горизонте возникал мираж высоток Манхэттена — серый, угловатый, мрачный.
Каждый стремился вперед, не считаясь с другими, то и дело раздавались раздраженные гудки и ругань. Роберт изо всех сил старался не обращать на эту какофонию звуков внимания. Такой подход был очень удобен, если, конечно, срабатывал. К каждому неудобству, к каждой проблеме Роберт старался подходить с ясной головой и спокойным сердцем. Это было похоже на игру в пятнашки: у тебя есть пятнадцать фишек и одна пустая клетка, терпение и рассудок всегда помогут выстроить нужный рисунок. Если не получается подойти к решению проблемы с одной стороны, то есть возможность зайти с другой или с третьей. Главное — соблюдать спокойствие и гнуть, гнуть, гнуть свою линию: где-то дать взятку, где-то пригрозить, где-то кому-то вовремя польстить…
Он почти уже два десятка лет проработал в журналистике, но всегда сторонился романтической составляющей этой профессии: не мыкался, как Адам, по «горячим точкам», не искал на свою голову бессмысленных приключений. Он был человеком иного склада — скорее менеджером, а не журналистом. Каждой компании, которая мечтает о стабильности, нужны такие люди, которые не побоятся ежедневно иметь дело с рутиной, такой скучной, но чрезвычайно необходимой. Роберт был не поэтом, а строителем, не пылким любовником, а надежным семьянином. Он знал, что такое ответственность, с детских лет. Ему ничто не давалось в жизни просто так, за красивые глаза, и он никогда не позволял своей фантазии и грезам взять верх над собой.
Такие, как он, особенно ценятся в дни кризисов. Когда эмоции перехлестывают через край, когда все носятся вокруг и никто ничего не понимает — именно в такие мгновения компании нужны люди, которые будут как ни в чем не бывало делать свою работу. Роберт хладнокровно и по-деловому рулил репортерскими бригадами, работавшими у обрушившихся башен Всемирного торгового центра в печальной памяти день 11 сентября 2001 года. Он спокойно и компетентно исполнял свои обязанности в дни обвалов на рынках ценных бумаг, в дни катастроф, вызванных ураганами и тайфунами, в дни громких политических убийств…
В отличие от Адама, который в это время крутился в эпицентрах бедствий, Роберт всегда оставался в стороне и делал свою работу…
Выскочившая справа спортивная машина едва не подрезала его автомобиль, прошмыгнув прямо перед ним, отыскала свободную лазейку слева и тут же скрылась из глаз. Он даже не успел как следует выругаться.
До съезда Республиканской партии оставались считанные дни. На работе в связи с этим начиналась самая страда. Роберт любил такие денечки и буквально купался в атмосфере напряженности и стрессов, без которых они никогда не обходились. Ему нравилось погружаться в обстановку горячки и хаоса, организовывая процесс таким образом, чтобы все начинало работать, как швейцарские часы, как хорошо смазанные узлы движка гоночного болида.
Джи-би-эн занимала семь этажей в небоскребе на углу Пятьдесят первой улицы и Лексингтон-авеню. Величественный вестибюль выглядел как дворец из научно-фантастических фильмов пятидесятых годов. При входе в него хотелось снять шляпу: повсюду неон в виде угловатых молний, стилизованных радиоволн и прочих электрических всплесков на стенах, полу и потолках, которые упорно продолжали лезть в мозг даже после того, как ты закрывал глаза.
Стоя в очереди на пропускном пункте у въезда в туннель Линкольна, Роберт скользил рассеянным взглядом по суетившимся дорожным полицейским. В какой-то момент ему показалось, что они сегодня ведут себя не так, как обычно: они выглядели более внимательными, если не встревоженными. Словно чувствовали, что рано или поздно по Нью-Йорку снова ударят и лишь вопрос времени — когда именно. Собственно, Роберт готов был с ними согласиться, и это даже натолкнуло его на совершение вполне конкретных шагов. Когда Кэтрин сообщила о своей беременности, они приняли решение переехать с Манхэттена подальше и очень скоро отыскали прелестный домик в тенистом Литл-Фолсе…
Наблюдая за полицейскими, которые обыскивали два грузовика у самого въезда в туннель, Роберт нетерпеливо постукивал кончиками пальцев по баранке. Лица у служителей закона были строгие и деловитые, движения — точные и энергичные. Никаких тебе смятых пластиковых стаканчиков из-под кофе или пакетов с пончиками, как обычно. Каждый в Нью-Йорке по-своему готовился к съезду республиканцев. Полиция, в частности, была приведена в состояние повышенной боеготовности.
Часы еще не пробили семь, и перед туннелем все еще горели ночные огни. Засмотревшись на них, Роберт, во-первых, едва снова не задремал, а во-вторых, едва не пропустил свою очередь. Спохватившись, он въехал в жерло туннеля, и сон как рукой сняло — впереди его ждала работа.
Проблемы имеют обыкновение сваливаться на голову как гром среди ясного неба. Так было с атакой террористов 11 сентября, так было с Великим затмением в прошлом году, так было с Моссом… Подъезжая к работе, окончательно проснувшийся Роберт уже думал о том, что ему придется вынести еще один рутинный и хлопотливый день, но звонок, заставший его при входе в кабинет, в один миг разрушил все эти мирные планы.
— Роберт?
— Да, Джон, доброе утро.
Джон был его новым боссом. Его штаб-квартира находилась в Вашингтоне, который он во всех отношениях предпочитал Нью-Йорку и даже не думал переезжать.
— Ты мне можешь объяснить, что, черт возьми, происходит, дружище?
Роберт едва удержался от того, чтобы не задать встречный вопрос: «А что, собственно, происходит, дружище?» Вместо этого он просто неопределенно хмыкнул в трубку.
— Я имею в виду Хенкота.
— А что с Хенкотом? — наконец признался в своей неосведомленности Роберт. — Что могло случиться, кроме того, что уже давно случилось и о чем мы оба хорошо знаем?
— Значит, его адвокаты до тебя еще не добрались…
Роберт ощутил в сердце неприятный холодок. Адвокаты — это всегда к беде. Впрочем, он довольно бодро произнес:
— Нет. А когда доберутся, я пошлю их ко всем чертям. И буду прав.
— Не уверен, что тебе это удастся, дружище. Дело в том, что Хенкот застрелился. Два часа назад.
«Хенкот инкорпорейтед» была частной индустриальной компанией средней руки, зашибавшей свои прибыли в химической промышленности и горном бизнесе. Не так давно один из репортеров Роберта сумел взять интервью у управляющего компанией, бывшего военного Лоуренса Хенкота — сурового и упрямого старика, который в другой ситуации скорее отрубил бы себе палец на правой руке, чем стал бы встречаться с журналистом.
Все началось с его брата Хораса, человека абсолютно иной формации, если так можно выразиться. Это был добродушный весельчак, архитектор и настоящий фанат своей профессии, с которым Роберт случайно познакомился во время очередной своей пешей прогулки по Нижнему Манхэттену. Хорасу было за шестьдесят, но он вел себя как восторженный ребенок. К тому же слыл англофилом и неизменно щеголял в бабочке вместо обычного галстука. Они с Робертом сблизились благодаря обоюдному интересу к истории Нью-Йорка. Хорас читал Роберту научно-популярные лекции о прошлом этого славного города, а тот вел себя как благодарный слушатель.
С Лоуренсом Роберт познакомился гораздо позже, на домашней вечеринке, которую устроил Хорас для близких и друзей по случаю издания своей новой книги, посвященной возрождению египетской школы архитектуры. А спустя еще несколько месяцев Роберту вдруг пришла в голову идея уговорить Лоуренса — при посредничестве его брата, конечно, — дать эксклюзивное интервью Джи-би-эн. Впрочем, особенных иллюзий Роберт не питал — просто исходил из того, что, мол, попытка не пытка. Он не удивился бы, услышав от Хораса категорическое «нет», и вполне успокоился бы на этом.
Роберт закинул удочку и почти тут же забыл об этом. Но в середине рабочей недели Лоуренс вдруг сам позвонил ему в офис и сообщил, что с удовольствием пообщается с прессой, если репортер доберется до его кабинета в течение ближайших двух часов. Роберт тут же отправил в «Хенкот инкорпорейтед» одного из своих самых толковых ребят, и к вечеру тот вернулся в офис со сногсшибательными новостями. Оказалось, что компания Лоуренса собирается закрыть несколько истощившихся угольных шахт. Это известие способно было взбудоражить фондовый рынок. Роберт благословил своего репортера, который быстро написал материал, вызвавший серьезное падение акций «Хенкот инкорпорейтед».
Под самый занавес рабочего дня репортеру дозвонился пиарщик Лоуренса и потребовал выпустить утром полное опровержение. Ему вежливо отказали, но он не унимался. В конце концов звонок разъяренного молодого человека раздался и в кабинете Роберта.
— Вы опубликовали ложную информацию! — шипел он в трубку. — Нехорошо, некрасиво получилось!
— Вы хотите сказать, что мистер Хенкот не говорил нам тех слов, которые мы предали огласке?
— Ваш материал создал неверное представление о компании. Лоуренс просто не то хотел сказать, а вы вцепились в него мертвой хваткой.
— Не то хотел сказать? Позвольте, позвольте… что же именно он в таком случае хотел сказать?
— Я знаю, Роберт, что Лоуренс допустил… ошибку. Просто неудачно выразился. Кому, как не вам, знать, что он вообще никогда не общался с прессой и не умеет это делать. Он просто не знает, как нужно разговаривать с вашим братом. Короче, никакие шахты мы закрывать на самом деле не собираемся!
— В таком случае пусть он даст другое интервью, в котором расскажет об этом. Правда, как он после этого будет выглядеть? Вы что же, уважаемый, до сих пор не научили своего босса удачно выражаться? Интервью с ним записано на диктофон, мы цитировали его буквально и не прибавили от себя ни единого слова. Он не был пьян, когда разговаривал с моим сотрудником. Мы не вытягивали из него информацию клещами и не получали ее обманным путем. Он знал, что его слова будут использованы в публикации. Все было честно. Или я не прав?
Роберт знал, что Хорас никогда не простит ему этого…
— Лоуренсу нелегко пришлось в последнее время, он переживает тяжелейший стресс. У него проблемы со здоровьем, неприятности дома с женой… Это строго между нами, конечно. Неудивительно, что в такой ситуации он наговорил лишнего. Вы просто выбрали не совсем удачное время для разговора с ним. Но нельзя же было этим так вероломно пользоваться!
Роберт искренне сочувствовал Лоуренсу, но не собирался решать за свой счет проблемы его и его пиарщика. Вздохнув, он ответил в трубку:
— Если все это правда, что вы говорите… Я советую вашей компании выпустить официальное заявление для прессы, в котором сообщить, что ваш шеф допустил ошибку, оговорился. Еще раз повторяю — я готов связать вас с моим репортером, он запишет все с ваших слов буквально и мы опубликуем это. Но, вы сами понимаете, не в качестве опровержения. Потому что опровергать тут нечего.
Пиарщик на том конце провода простонал. А Роберт тем временем продолжил:
— Мне очень жаль, что все так получилось. Но вы сами виноваты: так долго прятались от контактов с прессой, что мистер Хенкот даже разучился с ней общаться. Это не дело для публичной компании, каковой вы являетесь.
— Вы правы, но…
— Я соединю вас сейчас со своим репортером.
Они опубликовали на следующее утро официальное заявление для прессы, сделанное этим пиарщиком от имени компании, в котором говорилось, что мистера Хенкота не так поняли и что на самом деле он хотел сказать совсем другое. Котировки акций чуть поправились, но полностью покрыть понесенный ущерб уже не удалось. Комментировать ситуацию и Джи-би-эн и «Хенкот инкорпорейтед» отказались.
Вечером того же дня Роберт пытался связаться по телефону с Хорасом, чтобы рассказать ему о своем видении случившегося, но ему никто не ответил, и даже автоответчик был отключен.
— Боже…
Мысли Роберта метались, он никак не мог до конца постичь смысл того, что ему только что сказал Джон.
— Он застрелился. Он мертв. Его больше нет с нами. Теперь ты понял, что произошло? Всю ночь он пил горькую в одной гостинице на Таймс-сквер. И между прочим, оставил посмертную записку, в которой велел своим адвокатам спустить на Джи-би-эн всех собак. В записке упоминалось и твое имя, Роберт, дорогой… Адвокаты уверяют, что Лоуренс пытался связаться с тобой ночью, чтобы уладить возникшие между вами проблемы.
Так вот кто это звонил… Господи, бедный Хорас…
— Высшее начальство уже в курсе происшедшего, Роберт. И наши боссы пребывают сейчас в раздраженном недоумении. Вот такие пироги, дружище… — продолжал Джон.
Откуда? Откуда Лоуренс узнал номер его домашнего телефона? Хорас ему сказал?
— Ты меня слышишь, Роберт?
— Слышу. Да, он звонил мне ночью. Назвал меня глупцом, идиотом и сказал, что мне пришла пора сдохнуть. Вот таким образом, Джон, он пытался уладить возникшие между нами проблемы. И, судя по тем звукам, которые до меня доносились, пока я выслушивал его оскорбления, он проводил свое время в гостинице довольно весело.
— Что ты ему сказал в итоге?
— Я послал его ко всем чертям. Я не знал, что это Лоуренс. Честно говоря, думал, что мне по ошибке позвонил какой-то пьяница. Боже, какой бред…
— Не психуй. Разумеется, мы, в свою очередь, натравим на них своих адвокатов. Никто не утверждает, что это ты его убил.
— Джон!
— Конечно, ситуация неприятная, что тут скажешь… Ты его просто послал? Может быть, еще что-то говорил?
— Нет.
— Роберт, строго между нами… Есть люди, которые будут счастливы повернуть всю эту историю против тебя. Я-то, конечно, на твоей стороне, но ты держи ухо востро. Времена настали трудные…
— Джон, чего ты ждешь от меня? Увольнения? Чтобы я положил на твой стол жетон и табельное оружие?
— Не говори ерунду.
— Он был пьян в стельку, я тебе клянусь!
Роберту пришлось давать объяснения адвокатам Джи-би-эн — это называлось предварительными консультациями. Ситуация была для него на редкость унизительной. Действительно, угораздило же его вляпаться в такую историю… Он был рассержен, обижен и напуган, хотя и старался не подавать вида. В какой-то момент Роберт вновь попытался вызвонить Хораса, но опять безуспешно. Не подошла к трубке и Кэтрин, хотя он, честно говоря, и не знал, что ей сказать, потому и не оставил сообщения на автоответчике. С кем ему повезло, так это со Скоттом из юридического департамента, свойским парнем, с которым он съел не один пуд соли на всевозможных исках, которые недовольные интервьюируемые то и дело вешали на него. Роберт по дружбе попросил сейчас Скотта держать руку на пульсе и, чуть что, сигнализировать ему.
А ближе к обеду Джон позвонил снова.
— Слушай, развейся. Отправляйся домой, — предложил он с ходу.
— Что?
— Ты уходишь в оплачиваемый отпуск до конца недели. Мы все тут в шоке от этих событий, но понимаем, что ты пострадал больше всех. Тебе надо отдохнуть.
— Я не нуждаюсь в отдыхе, Джон, — раздраженно бросил в трубку Роберт. — Это возмутительно!
— Вполне допускаю, что тебе кажется, будто ты не нуждаешься в отпуске, дружище. Но это не важно. Важно то, что компании кажется обратное. К тому же надо провести… э-э… небольшое внутреннее расследование.
Он произнес это таким тоном, словно предлагал пройти Роберту принудительную колоноскопию.[9]
— Я никуда отсюда не уйду!
— Ты уйдешь.
А в следующее мгновение Роберт увидел, что за стеклянной перегородкой, отделявшей его кабинет от корреспондентского зала, возникли два лба из службы безопасности — Джерри и Дейв.
— Джон, прошу тебя, не делай этого.
— Счастливо отоспаться, Роберт. До понедельника.
Роберт лишился дара речи и молча проследовал в сопровождении бравых отставников Нью-Йоркского департамента полиции до лифта. Самым обидным было то, что по дороге он поймал на себе несколько сочувственных взглядов коллег. Это было унизительнее всего…
На негнущихся ногах он миновал роскошный вестибюль и вышел на Лексингтон-авеню. Дождь к тому времени давно кончился. Роберт сразу же повернул направо, прошагал мимо парадного крыльца отеля «Уолдорф-Астория» и вновь повернул направо — на Сорок девятую улицу, которая вела в сторону Парк-авеню. Проходя мимо бронзовых дверей лифта, которым спускались на платформу частной железной дороги, принадлежавшей отелю, он вспомнил, что всегда хотел побывать там, спуститься хоть разок. Впрочем, вспомнил и тут же забыл об этом. Сердце его душили гнев и страх. Он и сам не понял, как оказался у крыльца церкви Святого Варфоломея.
Смотрелась она в центре современного Манхэттена экзотично и довольно нелепо, несмотря на свой величественный византийский фасад. Церковь походила на древнюю черепаху, которую каким-то дурным прибоем занесло в современный аквапарк и она не в силах сдвинуться с места от полученного шока.
Роберт вошел внутрь и задержался в холле около церковной лавки, чтобы глаза привыкли к царившему в храме полумраку. Его окружала богатейшая роспись на стенах, запечатлевшая в золотых красках различные эпизоды Нового Завета.
Все это туфта! При всем желании у Хенкота не было ни малейших шансов привязаться конкретно к нему. А Джи-би-эн отлупит его адвокатов, как детей, чтобы другим неповадно было. Показательно… Да и Скотт там не дремлет — выручит, если что…
Вспомнив о друге, Роберт набрал его номер и оставил на автоответчике сообщение о том, что его попросили с работы, и просьбу звякнуть, если что.
В чем-то Джон был прав. Роберт пребывал последние пару часов в таком душевном смятении, что работать, пожалуй, и правда не смог бы. Хотя это и не оправдывало хамское решение его боссов… Ну ничего, когда все кончится, он на них отыграется! И Джон еще тысячу раз пожалеет о том, что так с ним обошелся. В Джи-би-эн такими методами карьеру себе делать не принято!
Роберт вошел в храм, направился по узкому проходу к самому алтарю и сел около него на первую попавшуюся лавку. Он никогда не отличался набожностью и в общем-то лишь по большим праздникам захаживал в церковь, однако в последнее время, особенно после беды с Моссом, что-то зачастил. Просто чтобы посидеть, подумать, чтобы вокруг никто не вертелся и не мешал…
Итак, что, если им придет в голову выставить иск не Джи-би-эн, а ему персонально? Это будет, конечно, великая подлость. Особенно сейчас… после того, как он так потратился на новый дом и на беременность Кэтрин…
Роберт сидел, обхватив голову руками и чуть покачиваясь из стороны в сторону. Страх подступил ближе и впервые за сегодняшний день всерьез пощекотал сердце. Всю жизнь он убивался ради того, чтобы все у него было стабильно и хорошо, чтобы ни с какой стороны не дули сквозняки, чтобы все в радиусе пяти миль от него было предсказуемо. Роберт прекрасно знал, что окружающий мир по большому счету страшен и опасен — в нем полно места для страха, смерти, ненависти, — но он умел держаться — и держать своих близких — от всего этого подальше. А теперь… он устал и чувствовал, что если сумрак сомкнется вокруг него, он, наверно, и не сможет ему противостоять. Сумрак умеет соблазнить, обмануть, приклеиться так, что не оторвешь…
Он вздрогнул от низкого басового гула, затопившего вдруг все помещение храма: проснулся церковный орган. Это была не музыка, не мелодия — просто отдельный протяжный звук, у которого имелась своя магия. Он пробирал до костей, а когда вдруг оборвался и в храме вновь повисла тишина, Роберт будто оказался уже в другом мире. Затем орган вновь ожил и выдал целую серию более высоких нот, а потом вновь низких, самые последние из которых были едва различимы для человеческого уха, но от них у Роберта трепетала душа…
Он вдруг осознал, что в кармане пиджака надрывается телефон, настроенный на виброзвонок. Оказалось, что, зачарованный органом, он пропустил два звонка. Звонивший, отчаявшись, оставил ему сообщение.
— Роберт, — услышал он в трубке голос несчастного Хораса. — Это я. У нас страшные новости, друг мой, которые касаются Лоуренса. Впрочем, ты же журналист, так что наверняка уже в курсе. Я был сегодня у него в компании, меня там просто измучили… Я хотел сказать тебе сейчас, чтобы ты не вздумал винить себя ни в чем… Понимаешь? Ни в чем. Пожалуйста, позвони мне, когда сможешь.
Роберт тупо уставился в розовый витраж справа от алтаря. Лишь спустя минуту или две он вдруг ощутил физическую потребность куда-то срочно идти и что-то срочно делать. Вскочив с лавки, он бросился по узкому проходу на улицу. Оказавшись на крыльце церкви, тут же набрал номер Хораса.
Голос его друга подрагивал, Хорас явно еще не оправился от шока. Покорно и терпеливо выслушав многословные соболезнования Роберта, он вдруг тихо произнес:
— Скажи, ты знаешь человека по имени Адам Хейл?
Роберт вздрогнул и, на мгновение отставив трубку телефона от уха, пораженно уставился на нее. Откуда Хорас-то мог знать Адама?..
— Э-э… в общем, да…
— Ты хорошо его знаешь?
— И да, и нет. А почему ты о нем спрашиваешь?
— Он побывал у Лоуренса за несколько часов до его трагической гибели.
Роберт стоял на крыльце как громом пораженный и долго не мог выдавить ни звука.
— Послушай, Хорас, а ты уверен…
— Роберт, нам надо увидеться. Как можно скорее! Ты сейчас где?
— У церкви Святого Варфоломея, на Парк-авеню.
— На улице? Зайди внутрь и жди меня. Прошу. Это очень, очень важно!
Вернувшись в церковь, Роберт наткнулся в проходе на служку и спросил об органе. Оказалось, его раз в неделю настраивали и сегодня был как раз один из таких дней. Он вновь сел на ту же лавку, стараясь не обращать внимания на басовые и высокие ноты, которые выдавал настройщик. Роберт никак не мог собраться с мыслями и так и просидел в ступоре до тех пор, пока вдруг не увидел рядом Хораса.
— Спасибо, что подождал. У нас мало времени, если честно. Рассказывай.
— Что?
— Все, что ты знаешь об Адаме.
Роберт внимательно вгляделся в лицо друга. На нем была написана не скорбь, а сильная тревога, и это его поразило. Проведя ладонью по лбу и оглянувшись — в церкви, кроме них, никого не было, — он наконец начал:
— Мы приятельствовали в университете. В Англии. Он был моим старшим товарищем, советчиком и в какой-то степени даже неофициальным наставником. Видел во мне неотесанного, но подающего надежды оболтуса, на которого не жаль потратить время и силы, ибо это могло дать результат. Опекал меня, правда, по-своему. Адам был неистощим на разного рода каверзные розыгрыши, и ни одна из его затей не обошла меня стороной.
— Что за розыгрыши?
— Порой невинные, порой смешные, а порой и весьма жесткие. Он заставлял нас проходить разные испытания, но в итоге никто не оставался на него в обиде. У Адама всегда была харизма, личный магнетизм. В последние годы в его жизни, правда, не все было гладко. Но он… хороший парень. Подлости и зла от него ждать не надо.
— Тебе приходилось слышать о чем-то необычном, что имело к нему отношение?
— Ты шутишь, Хорас?! С ним всегда случалось именно что-то необычное! В высшей степени необычное, странное и даже трагическое. Кстати, в девяностых Адам и Кэтрин несколько лет были мужем и женой. Но у них ничего не сложилось.
— Ты имеешь в виду свою Кэтрин?
— Да.
— Хорошо, а еще?
У Хораса дрогнул голос, и волна жалости мгновенно затопила сердце Роберта.
— Слушай, Хорас, мне правда ужасно жаль, что твой брат… что он…
— Не отвлекайся, прошу тебя.
— Ну, после окончания учебы Адам подвизался в международной журналистике, стал разъезжать по свету и однажды влюбился в одну невероятно красивую девушку…
— Так-так… Дальше?
Роберту вдруг пришло в голову, что Хорас не столько хочет понять, как много ему известно об Адаме, сколько — что неизвестно…
— Ее звали Изабелла. У них был драматичный роман в Центральной Америке. В те самые годы, когда в Никарагуа и Санта-Томасе шла гражданская война. А потом девушка погибла. При странных, не выясненных до конца обстоятельствах. Я даже не удивился, когда узнал, — ведь она была с Адамом, а с ним всегда происходили подобные штуки. Я тогда помог ему, даже устроил на работу в Джи-би-эн на какое-то время. Он ненавидел офисную журналистику, но нуждался в деньгах. Его отец всегда был состоятельным человеком, но они давно разругались и не общались друг с другом.
— Так. А что все-таки за эксперименты он проводил над вами в студенческие годы?
— Ну, разные. Например, если ему хотелось свести двух людей, он рвал на части открытку, каждому посылал по половинке, а потом придумывал какой-нибудь идиотский сценарий, согласно которому они должны были неизбежно увидеться и соединить половинки. Очень часто он инсценировал ситуации, которые — и он знал это заранее — были неприятны его жертвам, но таковы были правила его игры. Ну и так далее.
— Вы давно с ним виделись?
— Несколько лет назад. Впрочем…
— Что?
— Вчера… Вчера я получил почтовую бандероль. Весьма таинственную, кстати. Искусно сконструированный ларчик с секретом. В посылке также была записка с просьбой о помощи. И собственно, все. А в самом ларце мы нашли лишь один адрес в Уэст-Виллидже. Посылка пришла, конечно, от Адама.
— Ты уже ходил туда?
— Куда?
— В Уэст-Виллидж, Роберт!
— Нет, честно сказать, я…
— Мне кажется, мой друг, что тебе непременно стоит туда сходить. Но для начала я собираюсь тебя немного… так сказать, просветить. Адаму действительно угрожает опасность. И всем нам, между прочим. Ты помнишь, конечно, ночь пожара?
Роберт вздрогнул.
— Что ты сказал?
— Ту самую ночь, в которую ты спас Адама и Кэтрин? В Кембридже?
Роберт потрясенно уставился на Хораса. Давняя история была запрятана в его сознании настолько глубоко, что он почти уже не верил, что она произошла именно с ним. Она была похожа на какое-то полустершееся из памяти приключение, которое он вычитал в детстве в одной из книжек.
— Откуда ты знаешь об этом?
Хорас ответил не сразу. Он вдруг подумал о том, как далеко может себе позволить зайти в разговоре с Робертом. Необходимо соблюдать осторожность и быть очень аккуратным в выборе слов. Если сказать мало, Роберт ни за что не проникнется осознанием всей тяжести сложившейся ситуации; если же слишком много, не поверит или просто сойдет с ума. Хорас на протяжении многих лет наблюдал за ними, вблизи и издалека, в Англии и Соединенных Штатах. Он лично наставил Адама на истинный Путь и не терял связи с ним даже после, когда тот решил пойти своей собственной дорогой. Он помогал советами Кэтрин. Со стороны, но помогал.
Роберт оставался единственным из них, кто находился в абсолютном неведении. Хорас не видел нужды посвящать его во что бы то ни было, так как время Роберта тогда еще не пришло…
— Прошу прощения, Роберт, что так долго пытался ввести тебя в заблуждение относительно себя. Дело в том, что я уже давно интересуюсь тобой и твоей жизнью. С тех самых пор, как ты познакомился с Адамом в колледже. Пожалуйста, вспомни ту ночь. Это поможет тебе многое понять.
Роберт ощутил приближение паники. Бред, какой бред… Хорас следил за ним? Все эти годы?.. И Адам был заодно с ним? Зачем, ради всего святого, зачем?.. Он не мог заставить себя говорить о той ночи. Он никогда и никому о ней не рассказывал.
Хорас не спускал с него пристального взгляда. В глазах его светилась доброта и одновременно неумолимая настойчивость. Роберт понял, что старик видит его буквально насквозь, и почувствовал себя голым перед ним.
— Хорас, я понимаю, к чему ты клонишь. Но поверь, всему можно найти рациональное объяснение. Даже событиям той ночи…
— Ты сам в это не веришь.
— Я верю в законы природы и разумное начало. Я никогда не верил в привидения, полтергейст и монстров под кроватью.
— Господи, я сам в это не верю.
— Я верю только тому, что могу проверить, увидеть, потрогать и понюхать. А та ночь… Все это была лишь игра, глупая, дурацкая и рискованная игра великовозрастных идиотов. Хорас, ведь мы были еще, в сущности, детьми.
— Не все то, что существует, ты способен увидеть, Роберт. Гравитация. Электромагнитные волны. Любовь. Страх.
— Мы с Кэт никогда не вспоминали о той ночи. Никогда не говорили о ней.
— Потому что не было нужды. Сейчас она есть.
— О чем ты?
— Проснись, мой друг. Пришло время. И его у нас мало. Кэтрин и Адам нуждаются в тебе так, как не нуждались никогда.
Роберт на мгновение зажмурился, пытаясь убедить себя в том, что все это наваждение. Что сейчас он откроет глаза и будет снова один. Он открыл глаза и вновь натолкнулся на взгляд Хораса.
— Я не понимаю тебя…
— Мы все сейчас в твоих руках, мой друг. Нас много, очень много. И только ты способен нас выручить.
У него звенело в ушах и в затылке стучала кровь. Но ему вдруг показалось, что он всю свою жизнь прожил в ожидании именно этих слов, которые только что таким будничным голосом произнес Хорас.
Но он по-прежнему отказывался верить…
— Поясни.
— Стряслось нечто ужасное, Роберт. Тебе трудно будет поверить… Особенно потому, что это я тебе говорю… Но я прошу — доверься.
— Не понимаю…
— Адам подверг свою жизнь… больше того — самую душу свою смертельной опасности. А все ради того, чтобы предотвратить акт величайшего злодеяния, который угрожает этому городу.
— О чем ты, Хорас, объясни по-человечески?! Опять террористы? Адам связан с полицией? С ФБР? ЦРУ, черт возьми?!
— Власти тут вообще ни при чем. Они ничего не знают, и им ничего не надо знать. В противном случае будет только хуже.
— Черт возьми, я ничего не понимаю, Хорас!
— Роберт, мир больше и богаче, чем тебе представляется. И гораздо опаснее.
— Чем мне представляется?
— Да.
Роберт тупо уставился перед собой, пытаясь собраться с мыслями и хоть немного успокоиться. Ему вспомнился вдруг день, когда самолеты террористов врезались в башни Всемирного торгового центра… Как все отказывались верить своим глазам, ушам… Отказывались верить в то, что это в принципе возможно… Как паника и страх внезапно овладели людьми… А потом гнев, ярость и ненависть… Боже, неужели Хорас намекает на повторение вот этого?.. Не может быть! Этого просто не может быть!
Он ожесточенно стал тереть лоб кулаком.
— Хорас, ты бредишь…
— Вспомни, что случилось здесь четырнадцатого августа прошлого года. Вспомни. Ты много тогда понял? Ты не задумывался над тем, что Великое затмение могло быть вызвано не теми жалкими причинами, которые были поданы как официальные?
— Хорас, я тебя умоляю! Случилась крупная авария, отчасти из-за непредвиденных обстоятельств, отчасти из-за халатности обслуживающего персонала. Свет погас. Я читал отчеты.
— Нет, дорогой мой, ты читал ничего не стоящие бумажки. Можешь мне поверить, что никакая авария не могла привести к таким последствиям. Это событие было совершенно иного порядка. То, что произошло четырнадцатого августа здесь, и тот пожар в Кембридже — звенья одной цепи.
— Извини, но я не верю. Извини, Хорас, но я вообще уже начинаю задаваться вопросом, — а кто ты? Откуда ты взялся? Почему ты следишь за мной? О какой угрозе ты говоришь? Ты скажи прямо: «Роб, нам удалось узнать, что Усама бен Ладен затевает очередную бяку». Я пойму!
Хорас все так же спокойно и пристально смотрел на него.
— Угроза исходит от Адама. Его одолевает… враждебная, дьявольская воля, она пожирает его душу изнутри. Он пытается бороться. Адам — храбрый мальчик, но у него просто не хватит сил, он проиграет и приведет эту угрозу в исполнение. Если ты его прежде не остановишь. Не спасешь.
Гнев закипел в сердце Роберта. Он не готов был поверить в эту тарабарщину о дьявольской силе, в эту лапшу, которую пытался навешать ему на уши Хорас. Но он понял, что с Адамом действительно стряслась беда. Иди теперь спасай его… Этого идиота, который доигрался в свои игры!
— Что с ним? Что там у него случилось?
— В прошлом году над этим городом также нависла смертельная угроза. Как раз четырнадцатого августа. Адам сумел отвести ее практически в одиночку. И вылилось все в пшик… Вот в это самое Великое затмение, свидетелями которого мы все стали. Это была осечка, Роберт, всего-навсего жалкая осечка, но Адаму от этого не легче. Он заплатил за свой подвиг дорогой ценой и теперь продолжает расплачиваться. Он оказался безоружен и беззащитен перед Злом, и это уже начинает сказываться.
— Я по-прежнему ничего толком не понимаю, Хорас, но скажи, как долго он еще протянет?
— Неделю. Может, меньше.
— А вот эта угроза… На кого конкретно она нацелена? Сколько людей может пострадать?
— Погибнуть, ты хотел сказать? Миллионы. Представь себе ядерный заряд, который одновременно взорвался в груди у миллионов людей.
— Господи, ты с ума меня сведешь, Хорас…
— Сходи по тому адресу в Уэст-Виллидже. Там ты найдешь ответы на все свои вопросы, ключ к пониманию.
Роберт всплеснул руками и обреченно огляделся. Что вообще происходит? Может быть, это очередной розыгрыш в духе Адама и старик с ним заодно? Он обернулся к Хорасу:
— Скажи, ты думаешь, это Адам убил Лоуренса?
— Так или иначе.
— Это не очередной розыгрыш?
— Боюсь, что нет. Обещай мне, Роберт.
— Что?
— Что ты сходишь по этому адресу. И пойдешь туда с открытым сердцем и без шор неверия.
Роберт откинулся на спинку лавки, вытянул ноги и погрузился в размышления. Мысли путались, но память услужливо подкинула ему сценки прошлогоднего Великого затмения. Свет вырубился на всем северо-востоке США, а он в это время как раз занимался любовью с Кэтрин. Он до сих пор помнил, как вечером проходил по Таймс-сквер, которая была погружена во мрак: ни единого рекламного экрана, ни одного фонаря… Это было само по себе незабываемое зрелище. А потом… потом был дикий восторг и ритуальные пляски на кухне после сообщения Кэтрин о том, что она беременна… А затем боль утраты, которая обрушилась на них как раз в те дни, когда они уже думали, что скоро можно будет приложить руку к животу и почуять слабые толчки крошечного родного существа… А потом — ничего.
Он вновь глянул на Хораса, который терпеливо и молча ждал, когда его друг справится с душевным смятением. Он чем-то напомнил Роберту внешне его покойного отца. Но если отец всю жизнь внушал сыну твердую веру в разум и материалистическую природу окружающего мира, то Хорас пытался убедить его сейчас как раз в обратном. Туманно, какими-то странными намеками и недомолвками, но явно в обратном.
Хорас не спускал с него внимательного взгляда, и Роберту было уже неловко встречаться с ним глазами. Может, просто встать и уйти? Послать его к черту вместе с Адамом?.. Или по крайней мере попытаться разобраться в том, что происходит? Дать себе этот шанс?..
Наконец он принял решение.
— Я схожу туда. Но больше ничего не обещаю.
Хорас наконец отвел от него глаза и чуть поерзал на лавке.
— Хорошо. Спасибо. Я оставлю тебя сейчас, Роберт. Прошу тебя, никому ничего не рассказывай. Даже Кэтрин. Я свяжусь с тобой, как только смогу, но в любом случае — и это еще одна моя просьба — давай встретимся сразу после похорон.
Роберт поднял на него усталый взгляд.
— Ты уже все организовал?
— Это будет церемония только для узкого круга, для семьи. В понедельник утром. Буду рад увидеться с тобой сразу после нее. Хотя не исключаю, что мы можем встретиться еще раньше. — И он ушел.
Роберт долго еще рассеянно разглядывал розовый витраж и вспоминал события, которым минуло два с лишним десятка лет. Наконец и он решительно хлопнул ладонями по коленям, поднялся и быстро вышел на улицу. Нащупав в кармане телефон, он машинально набрал номер Кэтрин. Та вновь не подошла, а он вновь не оставил сообщения.
От церкви Святого Варфоломея он повернул не к дому, а в Уэст-Виллидж.
Кембридж,
март 1981 года
Школа Пифагора находилась в северо-западной части обширных владений, относившихся к колледжу Святого Иоанна. Роберт и Кэтрин переступили порог этой славной и уважаемой в Кембридже альма-матер через центральные ворота и сразу же оказались в Первом дворе, все постройки которого были возведены не позже XVI века. Холодный туман давно уже пробрался под их шутовские костюмы, их знобило. Проходя мимо высокой часовни, они обратили внимание на то, что очертания ее терялись в тумане начисто на уровне уже второго этажа.
— Я рада, что все близится к концу, — сказала Кэтрин.
Она вдруг потянула его за руку, и он остановился. Кэтрин развернула его к себе лицом и крепко обняла, прижавшись к его груди.
— Мне холодно, согрейте меня немножко, — попросила она.
Они стояли так минуту или две, потом Кэтрин отстранилась, улыбнулась будто самой себе и сказала:
— Ладно, пойдемте. Вы классно справляетесь с принятыми на себя обязательствами. А то, что вы послали того сторожа… Это не считается, и Адам об этом не узнает.
В центре пустынного Второго двора они задержались и огляделись.
— Представить только — четыреста лет назад здесь все выглядело точно так же, — проговорила с восхищением в голосе Кэтрин и вдруг хлопнула в ладоши. — Послушайте! Покружите меня! Я легкая! Покружите!
Он крепко ухватил ее за руки и начал быстро поворачиваться вокруг своей оси. Очень скоро ноги Кэтрин перестали касаться земли. Роберт отклонился назад, чтобы не упасть. Впрочем, девушка на самом деле была легкая как пушинка. Она весело смеялась и пыталась смотреть Роберту прямо в глаза. Через минуту она крикнула, что у нее закружилась голова, и он вернул ее на землю. Кэтрин ухватилась за него, чтобы не потерять равновесие, а потом вдруг приподнялась на цыпочки.
— Ну-ка снимите свою дурацкую маску! Я хочу вас поцеловать!
Роберт начал медленно развязывать тесемки на затылке, но случайно лишь затянул узел. Кэтрин хохотнула и махнула рукой:
— Ладно уж, не снимайте! Какой вы неуклюжий! Потом! Идемте!
Когда они оказались в Третьем дворе, который выглядел несколько более современным, но таким же просторным, Кэтрин вдруг сорвалась с места и бросилась бежать с криком:
— А ну догоните!
Роберт и не думал поддаваться на эту ребячью провокацию. Кэтрин остановилась в конце двора, там, где начинался вход на мост Сигхов. Было холодно, и с губ ее срывался белый пар. Ему вдруг пришло в голову, что она напоминает Снежную королеву. Или как минимум Снежную принцессу, несмотря на свой ведьмин наряд.
— Только не говорите, что я выгляжу романтично! На самом деле мне ужасно холодно и хочется поскорее спрятаться в тепло! — крикнула она, когда он подошел.
Они пошли по мосту, остановились на середине и стали смотреть вниз, в темную воду.
— Дайте мне послушать ваше сердце, — вдруг предложила Кэтрин.
Не дожидаясь его реакции на свое предложение, она притянула Роберта к себе и приложилась ухом к его груди. В ту минуту он сам услышал удары своего сердца — спокойные, глубокие, сильные. Кэтрин подняла на него глаза, молча взяла его ладонь и приложила к себе, чуть пониже упругого холмика левой груди. И он услышал ее сердце и почувствовал, что она взволнованна. Они стояли так на мосту и смотрели друг на друга не мигая.
— У вас доброе сердце, милый волшебник. Теперь я понимаю, почему Адам выбрал мне в спутники именно вас.
Их спугнула группа первокурсников, спешивших в кино. Роб усмехнулся, подслушав их разговоры. Его всегда удивляло и смешило то, что большинство молодых людей, поступивших в Кембридж, откуда бы они ни приехали, стремились в кратчайшие сроки овладеть особой «аристократической» манерой произношения — с вальяжным растягиванием гласных.
Проводив их глазами, Роберт кивнул своей спутнице в знак того, что им пора двигаться дальше. Сойдя с моста, они оказались в Новом дворе, заставленном псевдоготическими постройками XIX века, а в дальнем углу его низенькие колонны подпирали широкий купол, прозванный студентами свадебным тортом. Кэтрин все теснее прижималась к Роберту на пронизывающем ветру, а он думал, чем может закончиться этот вечер. В какой-то момент ему даже пришлось тряхнуть головой, чтобы отделаться от внезапно повисшего перед его мысленным взором видения — нагая смеющаяся Кэтрин, обхватив его руками за шею, тянет к своим губам, черные волосы свободно разметались по белоснежной коже… Удивительно, но даже в этом видении она предстала перед ним в своей полумаске.
Они миновали свадебный торт и оказались в царстве XX века и архитектуры шестидесятых годов, в мире серого бетона и тонированного стекла.
— Хватит глазеть по сторонам, побежали вперед, а то я окончательно закоченею! — вдруг крикнула Кэтрин, вновь срываясь с места.
На сей раз Роберт бросился вдогонку.
— А я поняла, почему Адам затеял всю эту игру! — весело крикнула она на бегу.
Он догнал ее лишь у сторожки консьержа.
— Вы слышали когда-нибудь о Ньютоновой рукописи? Мы с Адамом как раз сочиняем сейчас сценарий студенческой пьесы об этом. Вы знаете, о чем идет речь? Она хранится в Королевском колледже, ее купили на аукционе перед самой войной.
Разумеется, Роберт слышал об этом. Собственно, несколько лет он думал поступать на факультет физики и лишь в самый последний момент сделал выбор в пользу иностранных языков, но не жалел об этом, ибо видел в их изучении ту же стройную систему, что и в изучении законов природы. Точный расчет, многообразие строго определенных связей и предсказуемость во всем — этим физика и лингвистика пленяли его больше всего.
Кэтрин рассмеялась, подставляя лицо ветру и туману.
— Так из этой рукописи прямо следует, что сэр Исаак Ньютон гораздо больше своего времени, таланта и сил посвящал изучению алхимии и теологии, а вовсе не гравитации и оптике, благодаря которым стал знаменит в веках. Впрочем, он не отделял науку от алхимии и считал, что все его работы — суть познание Божественной сути Вселенной. Во всем, буквально во всем ему виделись знаки Божьего провидения — в пропорциях храма Соломона, траекториях полета комет и вращения небесных тел, геометрии и математике, свойствах металлов. И охота за так называемым философским камнем — это тоже попытка познать Бога. Про Ньютона говорили, что он был отнюдь не первым гением эры ученых, а последним могиканином эпохи магов!
Роберт обратил на нее удивленный взгляд и пожал плечами. Он-то всегда считал, что Ньютон был именно и исключительно ученым.
— Вот это-то Адама и навело на мысль организовать сегодняшнюю вечеринку. Чтобы все было как в старые времена — ведьмы и волшебники, загадки и шарады. А кончится дело, разумеется, веселой и пьяной пирушкой! Он сумасшедший, этот Адам, вот что я вам скажу!
Роберт хмыкнул в ответ, не зная, как ему следует реагировать на это заявление.
Они миновали все современные постройки и оказались в самом дальнем дворе колледжа Святого Иоанна. Прямо перед ними открылась умытая туманом лужайка, а сразу за ней раскорячилось здание школы Пифагора — два каменных этажа с высокой мансардой. Из окон лился желтый свет, возвещая о том, что вечеринка Адама уже началась и набирает обороты. Парадная дверь была распахнута, и изнутри лились ритмичные аккорды нового хита Дэвида Боуи. Роберт и Кэтрин юркнули в холл, протолкались через битком забитый молодежью танцпол и в следующем зале увидели самого магистра. Адам еще издали заметил их и, взгромоздившись на стул, изо всех сил махал им рукой. Выглядел он весьма экзотично: на нем был наряд не то султана, не то факира — белоснежный халат, салатового цвета тюрбан и ярко-красный широкий кушак. На грудь спускалась окладистая фальшивая борода. Проститутка и викарий, как оказалось, уже были здесь. Недоставало лишь последней пары.
— Что ж, прекрасно, прекрасно! — громогласно возвестил Адам. — Нашли, что было назначено? Волшебные слова, надеюсь, при вас?
Он весь светился от гордости и радости за себя, в глазах его сверкали веселые огоньки.
— Сдается мне, мы ждем теперь лишь рыцаря и его даму сердца, что меня лично нисколько не удивляет, так как этой паре пришлось пуститься в несколько более продолжительное путешествие. А вы, друзья мои, не ждите — пейте, пейте смело!
Роберт как ни приглядывался ко второй паре, не мог узнать в этих молодых людях своих знакомых. Особенно колоритно смотрелся викарий — с белым протестантским воротничком и в огромной карнавальной маске, закрывавшей не только лицо, но и всю голову чуть не монашеским клобуком. У его спутницы, наряженной в одеяние девицы легкого поведения с парижской площади Пигаль, упоминания была достойна, пожалуй, лишь черная полумаска с птичьими перышками.
Адам ненадолго отлучился в бар, откуда вернулся с пинтой пива для Роберта и бокалом белого вина для Кэтрин. Роберта он отвел в сторонку.
— Рад видеть вас, друзья, в добром здравии! Ну как, волшебник? Понравилось, скажи честь по чести?
Роберт молча кивнул.
— Со мной ты можешь спокойно разговаривать, дубина! Главное, чтобы Кэтрин ничего не подслушала.
— Кэтрин очень милая девушка. На самом деле я благодарен тебе за то, что ты свел нас.
— Чепуха, это я тебе благодарен за то, что ты решил принять участие в игре!
— Не совсем понимаю…
— Поймешь в свое время, дружище. А я наблюдал за вами издалека… — Адам хитро подмигнул. — Кэтрин милашка, ты прав. Так и знал, что ты будешь от нее в восторге. Слушай, у меня к тебе предложение. Она не упоминала о пьесе, которую мы вместе пишем?
— Мимоходом. Что-то про Ньютона, не так ли?
— Вот именно! Впрочем, поговорим об этом позже. Загляните ко мне в комнату, как все кончится. Вместе с Кэт.
В этот момент до школы Пифагора добралась наконец последняя пара. Рыцарь был высок ростом и весьма широк в плечах. Поверх серебристого цвета пижамы, служившей ему кирасой, была накинута белая мантия без рукавов с огромным красным крестом на груди — ни дать ни взять крестоносец! От взора Роберта не укрылись штрипки шерстяных кальсон, выглядывавших из-под пижамы. Его спутницей была рыжеволосая девица с пышными формами, в широкой юбке с глубоким кружевным корсажем и вуалью, которая поддерживала прическу.
Щеки рыцаря были бледны как мел, а нос, напротив, отливал румянцем.
— Адам! — крикнул он с порога. — Ты негодяй и мерзавец!
— Постой, постой! Обойдемся без ярких эпитетов, — ответил ему хозяин вечеринки. — Лучше выпей и согрейся, а потом расскажи, что у вас произошло.
— Кому ты заплатил? И сколько? Мне интересно знать, сколько тебе пришлось выложить из своего кармана за все это?!
Рыцаря бил озноб — то ли от холода, то ли от гнева. Его подружка выглядела ничуть не веселее.
— Ты все узнаешь, друг мой, но в свое время.
Кэтрин подошла к рыцарю и приложилась тыльной стороной ладони к его щеке.
— Ледышка! Где вас носило?
Адам вновь взгромоздился на стул и обратился к собравшимся:
— Дамы и господа, прошу внимания! Викарий и куртизанка, начинайте свой рассказ! Какие тайны открылись вам в этот чудесный вечер? Через какие злоключения вам пришлось пройти, прежде чем вы переступили порог школы славного Пифагора? Друзья, давайте выпьем и послушаем!
Первой слово взяла проститутка:
— Ну что ж… Этот ловкий священнослужитель с повадками завзятого повесы постучался в дверь моей комнаты в Ньюнхэме ровно в восемь и в качестве пароля вручил мне очаровательную розу. Признаюсь честно, я всегда была неравнодушна к мужчинам в сутане, вот хотите верьте, хотите нет. Остается только удивляться, Адам, как ты об этом пронюхал! Я все детство провела в католической школе для девочек и, видимо, как раз оттуда вынесла свои извращенные пристрастия… Как бы то ни было, я впустила его и угостила чашкой кофе, а он тем временем выдал мне свой ключ: «Я — край земли». Мы повертели данную фразу так и этак, но нам подобное действие не особенно помогло. Между тем я сама, как и велела инструкция, упрятала свой конверт под чулок. Вы бы видели, друзья мои, как он пялился все время на то место! А потом вдруг предложил заменить кофе чем-нибудь покрепче. И что ж вы думаете, господа… Я не была бы проституткой, если б не согласилась!
Викарий поднял руку, давая своей спутнице знак немного помолчать, и сам продолжил рассказ:
— После того как мы пропустили по стаканчику, моей подружке пришла в голову блестящая идея наконец вскрыть и ее конверт. И в нем нам открылась таинственная фраза: «Буквально в нескольких шагах от Войтылы». Вот я вижу, как вытянулись у вас всех лица, неучи! А я недаром надел на себя миссионерский воротничок! Мои познания в теологии и географии весьма быстро навели меня на мысль о том, что Войтыла — это папа римский,[10] который живет не где-нибудь, а в Ватикане. А что лежит буквально в нескольких шагах от Ватикана — причем в какую бы сторону вы ни отправились? Правильно, Рим! Проблема в том, что Рим никак не назовешь концом света…
— Поэтому мы отбросили первоначальную идею и двинулись в наших поисках дальше, — перехватила у викария эстафету проститутка. — И вот, господа, к чему мы в итоге пришли. Не надо быть большим любителем прикладной филологии, чтобы провести параллель между словом «поляк» — ведь папа Войтыла был именно поляком — и словом «полюс».[11] А это уже гораздо интереснее, не находите? Ведь, как известно, полюс — будь то Северный или Южный — легко назвать концом света и земли, не так ли? Подумав об этом, мы вновь вытащили на свет божий словосочетание «буквально в нескольких шагах»…
— Капитан Отс! — торжествующе взревел рыцарь, радуясь тому, что опередил со своей догадкой всех остальных. Убедившись, что первенство осталось за ним, он сделал неторопливый и большой глоток из своей кружки, утер пижамой губы и объяснил: — Ведь именно он в одной из полярных экспедиций пожертвовал собой — ушел из палатки, чтобы не стать обузой для своих товарищей. И произошло это совсем недалеко от полюса!
— Ты гений, бравый крестоносец! — воскликнул викарий. — Вспомнив печальную судьбу Отса, мы почти сразу же поняли, что наш путь лежит в Кембриджский институт полярных исследований имени Скотта, что на Ленсфилд-роуд.
— Браво! — сдержанно проговорил Адам.
— Вот туда-то мы и направились, — вновь продолжила проститутка. — А оказавшись на месте, сверились со следующей подсказкой, которая представляла собой короткий шифр «QAPVD» и содержала указание: «Расшифруйте фразу и принесите мне ее слова».
— Мы обыскали там все, — сказал викарий. — Заглянули под каждый камень, а в итоге обнаружили искомую надпись прямо на фасаде института: «Quaesivit arcana poli videt dei».
— Что это значит? — спросила заинтригованная Кэтрин.
— Это изречение было произнесено на могиле Скотта одним из его учеников, — ответил викарий. — «Он стремился открыть секреты полюса, а узрел тайный лик Господа». Вот эти-то слова мы и притащили сюда в нашем клюве, Адам!
Тот зааплодировал, и все остальные тут же присоединились к шумной овации.
— А какое тайное желание вам пришлось исполнить?
Викарий и проститутка на мгновение переглянулись.
— Ну… мы хотели, но у нас не хватило духу. Честно, — проговорил священник.
— Так я и поверил! — с хохотом воскликнул Адам. — Ладно, это не так важно. В одном из ваших конвертов вы должны были обнаружить карточку, покрытую узором из точек и линий, напоминающим чем-то небесное созвездие, не так ли?
Викарий утвердительно кивнул и тут же продемонстрировал собравшимся этот узор.
— Пожалуйста, выпиши обнаруженное вами латинское изречение сверху вниз и слева направо. Каждая точка должна соответствовать одной букве. Без пробелов. А когда сделаешь это, назови мне буквы, через которые проходят линии.
Викарий сделал то, что от него просили, и вслух назвал отмеченные буквы:
— I, A, R, A, N, О, I…
Все собравшиеся также пытались изобразить в своих блокнотах рисунок викария. Адам ходил между ними, заглядывая каждому через плечо, словно строгий учитель во время диктанта.
— Чуть забегая вперед, скажу, что в рассказе каждой из пар о пережитых ею приключениях должно присутствовать упоминание об… отсутствии чего-то важного, о неудаче, об утрате. Что это могло бы быть в вашем случае, друзья? — вдруг проговорил Адам.
— Скотт и Отс не вернулись из своих экспедиций! — вновь первым подал голос рыцарь, решивший, похоже, быть в этот вечер лучшим в классе. — Оба погибли. Это ли не утрата?
— Благодарю тебя, храбрый храмовник! — торжественно произнес Адам. — Совершенно верно, история, открывшаяся викарию и куртизанке, явно свидетельствует о трагических жертвах, понесенных британской наукой на рубеже веков. Браво! Что ж, а теперь, дамы и господа, я вновь попрошу вас наполнить свои кружки и бокалы… Послушаем, что нам расскажет ведьма! До сведения тех, кто не знает, спешу довести один печальный факт — добрый волшебник принял на себя обет молчания, который будет держать до десяти часов вечера, так что мы его сейчас не услышим.
Кэтрин весьма подробно живописала приключения, которые выпали на их с Робертом долю. Рассказала даже о своем тайном желании хорошенько пообжиматься с симпатичным магом за оградой церковного кладбища и о том, как оно у нее немедленно исчезло после встречи со зловещим сторожем.
— Итак, ваша фраза звучала так: «Hie est enim sangus meus novi testamenti», дальше пропуск слова и, наконец, «peccatos», — громко провозгласил Адам. — Давайте не будем морочить себе голову тем, что идет после слова «testamenti». Смысл второй части фразы искажен. Итак, с отсутствием чего мы имеем дело на этот раз?
— Ну, это очевидно — с пропуском целого слова! — тут же проговорила Кэтрин.
— Верно. Выпиши первую часть фразы на своей карточке с точками и назови буквы, которые окажутся соединены линиями.
Кэтрин сделала это.
— У меня вышло: M, N, I, V, — сказала она наконец. Не так много букв, как у викария.
— Блестяще! А теперь послушаем наконец рыцаря и даму его сердца!
— Для начала повторюсь: ты порядочная скотина, Адам! — проговорил рыцарь, но уже без злости в голосе. — Я чуть не сдох от ужаса сегодня, а все из-за твоих шуточек.
— Ну не пристало рыцарю признаваться в трусости, не пристало!
— А я бы за такие шуточки тебя повесил!
— К делу, господа, к делу! Мы слушаем ваш увлекательный рассказ.
— Итак… — начала девица. — Этот парень явился ко мне в своей пижаме и белой хламиде строго в назначенное время. Роза и все дела… Начали мы, понятное дело, с его подсказки, которая представляла собой строчку из Библии: «Сын человеческий! Обрати лице твое к Богу в земле Магог».[12] Как видите, наводка весьма ясная. Холмы Гог-Магог раскинулись сразу за Кембриджем, если смотреть на юго-восток. Но с другой стороны, по холмам гулять можно долго. Нам требовалась более точная подсказка. И мы отыскали ее в моем конверте в виде некоей, с позволения сказать, баллады:
— У меня всегда неплохо шли дела в изучении мировой литературы, и я помню, что Гервасий Тилберийский сочинил в тринадцатом веке книжку, дабы позабавить своего властителя. Отчасти тот трактат являлся познавательной энциклопедией, отчасти — сборником сказок и легенд со всего мира. Для нас было совершенно очевидно, что хорошо бы раздобыть книжонку, но где ж ее возьмешь в столь неурочный час? И нам ничего не оставалось, как, положившись на удачу, двинуть в сторону холмов Гог-Магог. А для начала мы хорошенько рассмотрели местную карту и почти сразу же наткнулись на подсказку! Уондлбери! «И нет такого мага, чей жезл меня бы упокоил!»[13] Что ж, Адам, должна признаться, что ты хитрый сукин сын! Воздаю тебе должное! На одной из вершин Гог-Магог есть древнее городище Уондлбери, и вот туда-то мы и намылились, поймав на дороге такси.
— Водитель, помнится, с ходу принялся нас расспрашивать, какого черта мы забыли там в такой промозглый вечер, — продолжил рассказ рыцарь. — Мы ответили ему, что пишем курсовую по литературному наследию Гервасия, и зачитали нашу балладу. Он тут же оживился и спросил, понимаем ли мы, о какой именно легенде идет речь. Мы, разумеется, черта лысого что понимали. И он рассказал. Оказывается, местные люди верили, что, если в лунную ночь воин выйдет на поляну в центре Уондлбери и произнесет вслух условную фразу, перед ним возникнет призрак рыцаря на черном боевом коне и воину придется сразиться с ним не на жизнь, а на смерть.
— Мой приятель оказался воином в самом прямом смысле этого слова, — снова вмешалась девица. — Он проходит подготовку на армейских курсах офицеров запаса. Вспомнив об этом, я на всякий случай поинтересовалась у таксиста, что же это за условная фраза. Тот ответил: «Черный всадник, появись!» И добавил: мол, не вздумайте, ребята, произносить эти слова ради шутки — потом, мол, пожалеете.
— Он довез нас до самого Уондлбери и сказал, что подождет на стоянке, — вновь взял слово рыцарь. — Ну и пустынное же, скажу я вам, там местечко! И холод стоит просто собачий! Мы принялись бродить вокруг в поисках ответов на наши вопросы и в какой-то момент окончательно задубели. Дама сердца даже поинтересовалась, нет ли у меня, часом, тайного желания окоченеть в эту ночь, потому что-де у нее такого желания нет совершенно. И тут я вдруг подумал, что мне всегда хотелось испытать себя в настоящем фехтовальном поединке. Ты, Адам, ведь знаешь — я прилично фехтую. И меня с детства занимал вопрос: а каково было мастерство рыцарей и мушкетеров прежних времен? А тут мы как раз оказались на поляне и узнали о том, что именно на ней родился знаменитый Годольфин! Вы хоть знаете, кто это такой?
Все покачали головами, а Адам хитро прищурился.
— Господи, что за невежды! Раньше на территории Уондлбери было имение графа Годольфинского. Его особняк обрушился в пятидесятых, но конюшни сохранились до сего времени. Вот там-то и прожил всю жизнь и похоронен знаменитый арабский скакун Годольфин — возможно, лучшая скаковая лошадь всех времен и народов! Именно от него ведут свою родословную самые именитые победители королевских скачек. Годольфин и еще два жеребца положили начало всей породе британских чистокровных скаковых.
Рыцарь сделал паузу, чтобы глотнуть еще пива, и этим тут же воспользовалась его спутница:
— Итак, мы поняли подсказку про Уондлбери, про арабскую вязь и вышли на искомую поляну. Но что делать дальше, не знали. Вы бы видели эту поляну! На ней можно заблудиться! И вот тут-то мой красавчик вдруг ни с того ни с сего решил воплотить в реальность свою детскую мечту.
— Что он сделал? — быстро спросил Адам.
— Да ничего… Он просто зычно гаркнул в ночное небо: «Черный всадник, появись!» А вслед за этим…
Рыцарь коснулся ее руки, давая понять, что теперь пришла его очередь говорить.
— А вслед за этим я увидел Годольфина. Клянусь небом, я его увидел! Он замер у стены конюшни и смотрел точно на меня! Глаза в глаза! Из ноздрей его валил белый пар, словно он гнался за нами два дневных перехода. Клянусь матерью, никогда еще я не был так напуган! Вот я и хочу спросить тебя, Адам, скотина, сколько ты выложил за этот трюк?
— Не отвлекайся, храбрый рыцарь! Что случилось затем?
Кэтрин подошла к даме его сердца и спросила:
— А ты что-нибудь видела?
— Видела. Я не уверена, что это была лошадь, но там явно что-то было. Черное и огромное. И сердце у меня упало в пятки точно так же, как и у него.
— Может быть, это просто фермерская лошадка, которая забыла вовремя прийти домой? — предположил викарий.
Роберт сделал в своем блокноте торопливую надпись и передал ее Кэтрин.
— Мой добрый волшебник считает, — сказала та вслух, пробежав глазами по строчкам, — что Адам подкупил двух местных, чтобы те спрятались за конюшней, обрядившись в костюм лошади из реквизита студенческого театра, и, когда настанет удобный момент, как следует напугали наших друзей.
— Как бы то ни было, а нас с поляны будто ветром сдуло. Мы мчались без остановки вплоть до автостоянки. Я до сих пор вижу перед глазами ухмыляющуюся физиономию нашего таксиста, — буркнул рыцарь. — Кому ты заплатил и сколько, Адам? Скажи мне, я не отстану!
— А был ли черный всадник? — безмятежно поинтересовался хозяин вечеринки. — Сдается мне, что не было. Что ж, придется мне попросить мои деньги назад!
— Ты гад!
Все дружно расхохотались. Улыбки появились даже у рыцаря и его дамы сердца, которые, похоже, окончательно отогрелись.
— Что ж, друзья, я предлагаю начислить вам несколько призовых очков за пережитый стресс, — объявил наконец Адам. — Но вы, надеюсь, поняли уже, какую фразу вам следует занести на перфокарту?
— Я еще не полный идиот, — отозвался рыцарь. — «Черный всадник, появись».
— И какие буквы оказались соединены линиями?
— T, C, M, O.
— Минуточку! — вдруг воскликнула девица. — В балладе была еще одна наводка, которую мы так и не разгадали. «В огне арабской вязи… На меловых боках». С вязью, положим, все выяснилось, а при чем тут мел? Ведь конь-то оказался вороной!
— Что ж, охотно объясню, — с улыбкой ответил Адам. — На дальней окраине Уондлбери, до которой вы, похоже, так и не добрались, высится изваяние из окаменевшего мела: лошадиная упряжка, которой правит богиня с тремя грудями. Одни говорят, что этой статуе несколько тысяч лет, другие утверждают, будто это новодел. Фермер, отрывший ее из земли в пятидесятых, мог запросто сваять ее сам, ради смеха. Ведь легенды о богине с тремя сосцами, которая правит лошадьми, в этих местах действительно существуют еще с дохристианских времен.
— В самом деле?
— Кстати, примечательная деталь. Если провести воображаемую линию, соединяющую это изваяние со зданием конюшен в Уондлбери, и затем продолжить ее, то она пройдет прямехонько через Институт полярных исследований имени Скотта и через Круглую церковь. И еще одна пикантная подробность: говорят, на поляне в Уондлбери захоронена золотая колесница. То место исполнено таинственной силы, можете мне поверить.
— И ты нас туда послал с легким сердцем, мерзавец!
Не обратив внимания на последнюю реплику рыцаря, Адам хлопнул в ладоши, требуя тишины.
— Дамы и господа! На часах почти десять! А это значит, что мы в одном шаге от провозглашения нового студенческого общества! Но для начала нам необходимо избрать его девиз, как вы считаете? И почему бы не воспользоваться для этого теми пятнадцатью буквами, которые мы отыскали на перфокартах и которым до сего момента не нашли никакого осмысленного применения? Итак, у нас на руках пятнадцать букв. Девиз нашего общества будет состоять из трех слов: первое будет начинаться на О, второе — на V и третье на — А!
— На латыни?
— Разумеется, на латыни! За работу, друзья! Надеюсь, вы все прилежно изучали латынь и вскоре поразите меня своими фантастическими вариантами!
Все тут же вновь склонились над своими блокнотами и яростно зашептались.
— А пока вы заняты, позвольте зачитать вам манифест нового общества:
Нас, здесь присутствующих и нижеподписавшихся, объединяет страсть к разрешению всевозможных загадок и логических головоломок путем устройства и организации интеллектуальных викторин. Мы, постигатели небанальной мудрости, отделенные от внешнего мира и самих себя масками, тайнами и загадками, не остановимся ни перед чем, идя по увлекательнейшему Пути познания природы.
— А ты уже придумал название для нашего общества, Адам?
— Мы придумаем его вместе. Наши приключения и открытия укажут нам на него.
— В таком случае не мешай и дай нам определиться сейчас хотя бы с девизом!
Роберт и Кэтрин выписали в три строчки те наборы букв, которые открылись их паре и двум остальным: I, A, R, A, N, О, I — у Института полярных исследований, M, N, I, V — у Круглой церкви и T, C, M, O — на поляне Уондлбери. Пока карандаш Роберта несмело порхал над листом бумаги, намечая возможные словесные комбинации, Кэтрин просто заглядывала ему через плечо и нервно теребила в руках свой ведьминский колпак.
— Эй, волшебник, у тебя хорошо с латынью?
Роберт оглянулся и специально для нее торопливо начеркал в блокноте:
Воин одолеет черного призрака… Подвиги Отса и Скотта олицетворяют спасение жизней товарищей… Самопожертвование Пеликана сильнее греха… Любовь Пеликана к птенцам оказывается сильнее всего на свете.
И вдруг Роберт все понял. Пятнашки мгновенно сложились в красивый и единственно возможный узор. Он изо всех сил вцепился в руку Кэтрин и набросал в блокноте крупными буквами искомую фразу.
— Ура! — воскликнула Кэтрин. — Мы первые!
Вокруг них тотчас же образовалась толпа. Адам, усмехнувшись, глянул на часы. А потом показал их Роберту, дав ему знак, что пробило как раз десять. И в следующую секунду Роберт и Кэтрин в один голос воскликнули:
— Omnia vincit amor!
— А, черт… — пробормотал викарий, досадуя на себя за то, что проиграл в негласном споре.
— Воистину так! — крикнул Адам.
— Все побеждает любовь! Все побеждает любовь! — ликовала Кэтрин. Она повисла у Роберта на руке и закричала: — Ты мой герой, волшебник, ты мой личный кумир!
Адам смеялся так громко и неудержимо, что Роберту казалось — еще секунда, и он воспарит над ними всеми, хлопая в ладоши и отплясывая в воздухе ногами заразительную джигу.
— Браво, Кэтрин Рота и Роберт Реклис! — провозгласил он. — А теперь, дамы и господа, пришло время сбросить маски!
Роберт из-за затянувшегося узла так и не смог снять свое шутовское забрало, а лишь стянул его с лица, и оно повисло на шнурке у него за спиной. Кэтрин впервые взглянула на него без маски и весело улыбнулась, всплеснув руками:
— Привет, красавчик!
Она звонко чмокнула его в обе щеки и крепко обняла. Она была прекрасна, ослепительно красива…
Рыцарь оказался студентом третьего курса факультета естественных наук, его дама сердца — второкурсницей медицинского факультета, викарий и проститутка — географом и выпускницей лингвистического отделения. Кстати, Роберт тут же узнал в ней также и приму студенческого театра. Члены нового общества дружно поприветствовали друг друга звоном кружек и бокалов.
— И последнее… — вдруг перекрыл всеобщий гвалт голос Адама. — Давайте проанализируем еще раз все те приключения, которые выпали на долю трех наших пар, и назовем имя зверя, образу которого в наибольшей степени соответствует все пережитое.
Девушка из Ньюнхэма начала рассуждать вслух:
— Край земли — терра инкогнита, населенная существами сказочными, мифическими… Похожими на коней… Известными своей целительной силой… Олицетворяющими собой девственную чистоту, целомудрие… Ну? Что молчите? Похоже, я тут самая умная…
— Пегас? — рыкнул рыцарь, все еще не вышедший из образа школьного отличника.
— Носорог? — робко подал голос Роберт.
— Болваны! — воскликнул было Адам.
Но его голос тут же был перекрыт остальными, сказавшими в один голос:
— Единорог!
— Господи, наконец-то! — Хозяин вечеринки наградил догадливых соратников аплодисментами.
Так в Кембридже было создано студенческое общество «Единорог». Спустя несколько месяцев Адам с отличием окончил университетский курс и своей волей распустил соратников. Но говорят, что общество и сейчас еще живо. Оно просто эволюционировало. Однако цели и методы у него остались прежние…
Нью-Йорк,
26 августа 2004 года
Роберт стоял около дома, к которому его привела записка Адама, спрятанная в ларце Злобы, и пробовал открыть входную дверь имевшимися у него ключами. Через минуту он уже переступил порог прихожей. Искомая квартира оказалась на пятом этаже и больше всего напоминала железнодорожный вагон — однокомнатная, такая же узкая, длинная. Поднимаясь к ней по шаткой скрипучей лестнице, ступеньки которой опасно прогибались под тяжестью ног, Роберт вполголоса чертыхался. Домик был так себе — из белого кирпича, тридцатых годов постройки, порядком обветшавший. Штукатурка на лестничных пролетах тут и там отслаивалась, краски поблекли, и теперь уже почти невозможно было определить их изначальный цвет. Уже на пятом этаже Роберт едва не поскользнулся на использованном презервативе, брошенном прямо на лестнице.
Второй ключ открыл ему дверь самой квартиры.
Для него было сущим откровением, что у Адама, оказывается, имелась собственная норка в Нью-Йорке. Для чего она ему была нужна? Для любовницы? Но эта конура вовсе не походила на дом романтических свиданий.
Оказавшись в единственной комнате, Роберт тут же увидел дешевый черный стол из офисного набора, на котором громоздился видавший виды компьютер. А компьютеры, как известно, требуют пароля…
Как ни странно, машинка была включена в сеть. Пытаясь оживить темный монитор, Роберт нажал первую попавшуюся клавишу. Не помогло. Тогда он перегрузил машину одновременным нажатием трех заветных кнопок: «Кантрл», «Альт» и «Делит». Компьютер запросил у него пароль. В строчке «Имя пользователя» уже было забито «Адам». Роберт набрал: «Vitriol». Система загрузилась и тут же выдала на экран текстовый файл «Ворд».
Привет, Роберт!
Как говорится, сколько лет, сколько зим! На самом деле это очень печально, что мы так давно не виделись и не слышались. Это все я виноват — не пишу, не звоню, ты уж прости старика!
Впрочем, покончим с предисловиями. Хочу попросить тебя об одолжении. Тебе нужно будет совершить набор неких действий, которые, конечно, покажутся тебе странными, некоторые — даже рискованными и опасными, а другие — маловразумительными, ибо тебе придется делать то, чего ты никогда раньше не делал, и узнать то, с чем ты никогда раньше не сталкивался. Но если ты все сделаешь как надо, то тем самым предотвратишь катастрофу, которая в противном случае настигнет всех нас. Я уж молчу про то, что, возможно, тебе удастся спасти меня лично.
Не пугайся заранее. Тебе будет интересно. Страшно порой, но интересно.
Теперь вопрос — почему тебе не нужно закрывать сейчас это письмо?
Потому что я надеюсь, что ты мне поверишь. Я молю тебя об этом.
Потому что вы с Кэтрин окажетесь в числе жертв, если ты не сделаешь то, что надо.
Потому что, наконец, ты — один из немногих людей на этом свете, кто способен это сделать.
У тебя почти не будет времени на размышления. Время не ждет. Начинать нужно немедленно, и, однажды начав, ты уже не сможешь остановиться до тех пор, пока все не окончится. Повторяю: речь идет не только о моей жизни, но и о вашей с Кэтрин и многих, многих людей.
Я увяз в порядочном дерьме, и так глубоко, что не уверен — выберусь ли. И дело не в моих желаниях, а в моих возможностях.
Тебе потребуется телефон, подключенный к Интернету, который может фотографировать, передавать изображения, осуществлять связь посредством отправки и приема эсэмэс, а также запрашивать нужную информацию на поисковых интернет-серверах.
Хорошая новость, Роберт! У тебя есть такой телефон! Ты найдешь его в правом ящике стола. Собственно, это не телефон даже, а нормальный портативный компьютер, который поддерживает систему ориентирования по GPS-спутнику и в который загружены необходимые тебе карты. Поверь мне на слово, без него ты будешь как без рук.
Но не полагайся только лишь на высокие технологии. Запасись картой Нью-Йорка, точнее, Манхэттена, с нанесенными на нее маршрутами метро и наземного транспорта. Иной раз блокнот и шариковая ручка дадут сто очков форы всем компьютерам, вместе взятым.
Вспомни бойскаутские денечки и Кембридж. Ты здорово насобачился в свое время отгадывать разные загадки. Сейчас тебе не помешает этот навык.
Но больше всего я рассчитываю на твое доброе и храброе сердце, Роберт. На твой ум и мужество. Ступив на путь, на который я прошу тебя ступить, ты встретишь немало подсказок и друзей, но, увы, будут и враги.
Тебе придется спускаться под землю, и подниматься в небо, и рыскать между небом и землей. Поиск начнется в городе, а продолжится в твоем сердце.
Ты любишь пешие прогулки, я знаю. Отнесись к этому отчасти как к своему хобби. Но смотри не только по сторонам, попробуй заглядывать и внутрь себя. Времени на раскачку мало. Я рассчитываю на то, что ты все сделаешь хорошо и быстро и отыщешь правильные ответы не только в пространстве, но и в своей душе. И знай: если ты не справишься, грош тебе цена, погибнут все.
Удачи.
Что там говорил ему Хорас? Чтобы он пришел по этому адресу без шор неверия на глазах? С открытым сердцем?..
Письмо датировалось 14 августа — Адам написал его в годовщину Великого затмения. Роберт распечатал его и закрыл «Ворд», затем запустил интернет-браузер, но никаких закладок не обнаружил. Напоследок он проверил сервер «Америка-онлайн» и с ходу наткнулся на страничку пользователя с ником Адам. В ответ на запрос о пароле он привычно уже набрал на клавиатуре «Vitriol». Личная страничка Адама загрузилась.
Почтовый ящик пустовал, список недавно посещенных сайтов и вовсе отсутствовал, а в списке друзей значился лишь один контакт, который в данный момент времени находился не в сети. Роберт вызвал на экран информацию о друге с ником Терри.
Имя пользователя: Терри.
Адрес: планета Земля.
Пол: женский.
Семейный статус: открыта для людей и для Бога.
Увлечения и интересы: предсказания, соблазнение, язык птиц, зверей и растений.
Главное сокровище: мои глаза.
Род занятий: наблюдаю, сопровождаю, занимаюсь любовью.
Цитата о себе:
В фотоальбоме Терри Роберт нашел лишь одно изображение — безголового, но с соблазнительными формами женского манекена, снятого в витрине магазина. В черном платье. Со змеей, обвившейся вокруг пояса…
Он вздохнул и полез в правый ящик стола. Как и обещал Адам, там лежал смартфон с большим экраном. Он был довольно тяжел и приятно лег в руку. Там же, в ящике, Роберт отыскал зарядное устройство, съемную клавиатуру и беспроводной наушник. Он включил телефон, тот пискнул и выдал на экран несколько рядов разноцветных иконок. Браузер GPS показал, что в память телефона загружено не менее десятка разных адресов. Тут он обратил внимание на то, что батарейка вот-вот сядет, и подсоединил к телефону зарядку.
Шагая взад-вперед по квартире, Роберт вел воображаемый диалог с Адамом.
— Я все-таки доигрался.
— Похоже на то, Адам, похоже на то.
— Не надо было мне совать нос за дверь за нарисованным очагом.
— Но ты туда сам полез.
— Я не могу вернуться.
— Ты шутишь.
— Нет.
— И что теперь будет? Ты исчезнешь с лица земли и сотрешься из памяти людей?
— Кто знает. Тебе не стоит идти за мной.
— Кто ж тебя самого-то туда тащил?
— Ты же меня знаешь…
— Адам Хейл сунул свой длинный нос куда не следует и…
— Мне страшно, сэр Боб. Я встретился тут с такими ребятами… Очень-очень серьезные. Не думаю, что они меня выпустят обратно.
Роберт очнулся и понял, что вновь сидит за столом перед монитором и нервно постукивает костяшками пальцев по краю клавиатуры.
Что стряслось с Адамом? Известно, что он навещал Лоуренса Хенкота. Известно, что тот вскоре застрелился. Адам убил его?.. Бред какой-то…
Роберт вздрогнул, услыхав скрипучий визг отворяемой двери, и не сразу понял, что это просто компьютер дает знать, что пользователь Терри уже в сети. Интересно, и что теперь делать?..
Сердце билось, как у школьника, который залез под парту в учительской и боится выдать себя неровным дыханием.
Программа моментальных сообщений, аналогичная знаменитой «аське», издала мелодичную трель, и на монитор выскочило окошко с приветствием от Терри.
Здравствуй, киса!
Она решила, что он Адам. Что теперь делать-то? Прикинуться Адамом или сказать правду? А если он скажет правду? Вдруг она тут же упорхнет из Интернета и поминай как звали? После долгих раздумий он наконец решился ответить:
Привет!
Роберт тупо смотрел на мигающий курсор. Так прошло полминуты. Минута. У него пересохло во рту. Может, у них с Адамом принято здороваться иначе? Может, есть какое-то свое тайное приветствие, как у таящихся от собственных супругов любовников?
Пронзительная трель вновь заставила его непроизвольно вздрогнуть.
Я целый день пытаюсь достучаться до тебя, негодяй! Ты в порядке?
В последний раз его приняли за Адама больше двадцати лет назад. И, как и тогда, ему это понравилось. Если разобраться, это увлекательнейшая игра — пытаться как можно дольше держать в неведении человека, который принимает тебя за другого. Своего рода искусство.
Да. Устал как собака.
Где тебя носило?
Роберт, набрав в легкие побольше воздуха, решился на рискованный ответ:
Я по-прежнему в Нью-Йорке.
Он почти физически ощущал ее присутствие. Снова трель:
Ты все сделал, что хотел?
Надеюсь.
Ты не уверен? Возникли сложности?
Разве можно в наше время быть в чем-либо до конца уверенным? Я был у Хенкота.
У кого?
Черт! Проклятие! И как теперь из этого выпутываться, дорогой сэр Боб? Эта Терри была единственной ниточкой, которая сейчас связывала его с Адамом.
Пальцы его нервно сжались и разжались, и он быстро отстучал:
Шахтерский королек. Лоуренс Хенкот. А то ты не знаешь.
Ах да. Конечно. Когда ты у него побывал?
Вчера. Кажется… Я ночь не спал и теперь слабо ориентируюсь во времени. Слушай, на самом деле очень жаль, что я тебя не предупредил, но просто мне очень нужно было с ним сначала повидаться.
Я тебя прощаю. Мы можем встретиться? Я так сильно хочу тебя видеть, киса!..
Я тоже, но сейчас не могу. Сам не свой.
Тебе нелегко пришлось, милый?
Лоуренс мертв.
Она молчала почти с минуту.
Ты ведь говорил, что он умрет. Так или иначе. Что там случилось?
Он застрелился. Но перед этим успел сделать один звоночек.
Кому?
Роберту Реклису.
Это хорошо или плохо?
Роберт утер со лба испарину и шумно выдохнул. Разговор с Терри был многообещающим. Он просто не мог позволить себе испортить все какой-нибудь неудачной репликой.
Ему можно верить, это надежный человек. Разве я тебе не говорил?
Говорил. Слушай, просто не верится, что ты это сделал. Тебе было страшно?
Да. Но я думал о тебе. Все время думал.
Она, наверное, улыбнулась в эту минуту…
А у меня для тебя кое-что есть. Хочешь увидеть?
Пальцы Роберта дрогнули, зависнув над клавиатурой. Он вдруг покраснел, как подросток.
Очень хочу. — И добавил смайлик.
Хорошо. Кинь свой пароль, киса.
Какой, к черту, пароль? Зачем ей пароль?
Пароль к твоему сердцу, милая?
Пароль ко всему, что у меня есть.
Vitriol.
Ничего себе парольчик! Ладно, лови.
С минуту ничего не происходило, а потом преувеличенно бодрый голос почтового робота «Америка-онлайн» торжественно возвестил:
У вас одно новое письмо!
И вновь раздалась трель.
Надеюсь, тебе понравится, киса, то, что ты увидишь.
Он кликнул на маленький желтый конвертик в нижнем правом углу экрана. Терри отправила ему фотографию прямо в теле письма, а не вложением. Очевидно, тяжелую, потому что она загружалась медленно и по частям: 8 процентов, 15, 23…
Вначале он увидел темные волосы, потом бледный лоб… А в следующий момент понял, что она прислала ему картину. Точеные брови, лицо в форме сердечка, очень светлая, почти белая, кожа, лебединая шея… Черное, подчеркивающее формы платье с глубоким вырезом на груди… Черные же перчатки до локтей… Когда изображение загрузилось полностью, Роберт увидел на экране не вполне реалистический портрет весьма привлекательной молодой женщины…
Это я вчера сфоткала на улице в Челси. Похожа на меня?
Откуда я знаю?
Очень красивая. Очень.
Вновь мигающий курсор, и вновь его сбитое дыхание. Он облизал пересохшие губы, напряженно вглядываясь в экран. Но Терри все не писала. Зато вдруг вновь раздался вопль почтового робота и появилась строка:
У вас одно новое письмо!
Это была еще одна картинка, только на сей раз фотография реальной брюнетки. С короткой прической… С удивительно длинными ногами… На ней было черное платье-мини… Одна рука ее лежала на бедре, а другая… Другая рука чуть задрала и без того маленькую юбку, чтобы Роберт мог увидеть кружевной край черного атласного белья…
Кровь ударила ему в голову. Все-таки последний секс с Кэтрин у них был черт знает когда…
Подожди. Хватит.
Нет. Я только начала. Кстати, это моя самая свежая фотка.
Расскажи, что ты думаешь.
Подожди. Прошу тебя.
Тебе не понравилось?
И значок «надутые губки».
Очень понравилось. Очень.
Ты не Адам.
Он тупо уставился на экранчик с последним ее сообщением, думая лишь о том, что не может себе позволить вот так по-глупому потерять ее.
Я не Адам.
Мигающий курсор. Минута в напряженной тишине и ожидании.
Интересно.
Я пытаюсь разыскать его. Чтобы помочь. Он мой друг.
И снова молчание. И снова ожидание.
Зачем?
Мне кажется, ему угрожает опасность.
От кого?
Не знаю. Меня просили прийти сюда. Мне сказали, чтобы я ничему не удивлялся. Чтобы шел сюда с открытым сердцем. Вы с Адамом… близки?
Ты хотел сказать — «спите вместе»? Да, мы спим вместе!
Ты знаешь, где он сейчас?
Я и в лучшие времена не могла сказать, где его носит.
Как бы не спугнуть ее, как бы не спугнуть…
Извини, что я пытался разыгрывать этот дурацкий спектакль. Я просто не знал, как мне реагировать, когда ты появилась.
Ты плохой мальчик… Так я тебе понравилась?
Ты имеешь в виду фотографию? Да, ты красивая.
Адам бы с тобой согласился.
Да, наверное.
Так ты, выходит, и есть тот самый Роберт Реклис? Тот парень, которого Адам называет сэром Бобом? Он мне говорил, что вас многое связывает.
Неужели Адам с ней откровенничал?..
Как ты догадалась, что это я?
Он сказал, что возможны лишь три варианта. Либо это будет он. Либо это будешь ты. Либо это будет его убийца. И еще он сказал, что мне придется самой решить, кто в итоге пытается под него «косить».
И ты точно решила, что я именно Роберт?
Адам предупреждал, что, если убийце вздумается выдавать себя за него, у него это будет получаться просто идеально. Комар носа не подточит. Но я все равно почувствую исходящий от него запах Зла.
Ты хочешь сказать, что у меня это получалось коряво?
Настоящий Адам не вел бы себя так сдержанно, разглядывая мою фотографию, уж поверь мне. Особенно если бы ему удалось вернуться целым и невредимым.
Вернуться? Откуда?
Погоди, какой ты шустрый! Он много о тебе рассказывал, Роберт. Говорил даже, что как-то ты спас ему жизнь.
Спас. Это было давно.
А он спас мне жизнь. В каком-то смысле. Так что у нас образовался весьма пикантный треугольничек. Жаль, не любовный.
Для этого тебе еще надо мне спасти жизнь. А чем он тебе помог?
Он помогает мне держаться подальше от дурных мест, вселяет в меня оптимизм и веру в себя, даже когда нет оснований ни для того ни для другого. Как у него это получается?
Роберт улыбнулся против воли. Действительно, Адам обладал этим редким даром. Он мог заставить тебя смеяться даже в тех ситуациях, когда ты стоял по колено в дерьме. Правда, и дерьмо он тоже сам бы организовал.
Понятия не имею. Но я знаю, о чем ты говоришь.
Он во всем видит хорошую сторону и помогает ее увидеть другим. Это, кстати, наполняет меня надеждой, что он еще жив.
Слушай, расскажи мне толком, что происходит.
Дай подумать.
Адам предрекал гибель Лоуренса, не так ли?
Он сказал — умрет, так или иначе. Я, честно говоря, не очень поняла, что он имел в виду.
Что мне теперь делать? Как его выручить?
Погоди, погоди, не торопись… Дай мне подумать, я же попросила!
Пауза тянулась минуту или две.
Где ты живешь, Терри?
Адам, когда сердится, называет меня бруклинской потаскушкой.
Ясно.
Ред-Хук, Бруклин.
Да понял я, понял. Расскажи мне о себе чуть больше. И о нем.
Мы близки около года. С того Великого затмения, помнишь? А о себе я уже все сказала на сайте. Цитирую: «Люблю байки, ищу Бога, снимаю на камеру, мне плачутся в жилетку, пишу блоги, гуляю, люблю секс в общественных местах с непременным нарушением общественного порядка, пыталась покончить жизнь самоубийством, как все малолетние дуры, я туристический гид, люблю пугать людей, и у меня это получается».
М-да… Сколько тебе?
Двадцать два. Да ты меня не бойся, я не страшная. Какой-то ты слишком серьезный, все принимаешь близко к сердцу. Проще будь. Кстати, Адам говорил, что в вашем с ним прошлом была какая-то история, накрепко вас повязавшая. Не просветишь?
Воспоминания, которые Роберт давно похоронил в самых потаенных уголках своего сознания, внезапно выплыли наружу и застали его врасплох. Вот он перемахивает через стол в комнате Кэтрин, обрушивая все, что на нем лежит, на пол… Вот он снова чувствует облепивший сердце мерзкий страх… Вот Кэтрин занимается любовью с Адамом… А вот уже с ним… Пожар прорывается в комнату Адама в Тринити… И в дыму, в плавящемся воздухе зависает Всевидящее Око, прекрасное, безжалостное и неумолимое… И прожигает душу насквозь…
Ладони его вспотели. Он очнулся лишь после того, как Терри ему написала:
Ты умер там, что ли? Сколько можно ждать?
Роберт вновь вернулся в эту странную комнату, и черные видения прошлого отступили.
В двух словах не объяснить… Но он был прав насчет того, что прошлое нас крепко повязало. Но не только прошлое. Нас и женщина в свое время повязала.
Всего одна?
Одна. Насколько мне не изменяет память, конечно. Послушай, Терри, мой друг умоляет меня о помощи. Ты мне не намекнешь по-человечески, в какое дерьмо он на этот раз вляпался?
А ты мне можешь намекнуть?
Роберт тупо уставился на этот вопрос, не зная, стоит ли передавать ей содержание своего последнего разговора с Хорасом. Наконец принял решение:
Нет. Я только примерно представляю, что он связался с какими-то людьми и пожалел об этом. А как вырваться из капкана — не знает. И еще я слышал, что речь идет о предотвращении какой-то большой бяки. Злодеяния в больших масштабах. И Адам считает, что я способен разрулить ситуацию.
Теперь надолго замолчала уже Терри.
Ты где? Куда провалилась?
Я пытаюсь принять решение в отношении тебя. Подожди.
И вдруг Роберт вздрогнул, почувствовав, как его прощупывает чей-то неторопливый, внимательный взгляд. Но самое страшное было то, что его прощупывали не снаружи, а изнутри. И ощущение все нарастало. Ком подкатил к горлу, ему стало трудно дышать, в душе закипела паника… Черт возьми, что это такое?.. Господи… Фантастика, дьявольская фантастика…
Странные и пугающие ощущения схлынули так же внезапно, как появились, оставив его в состоянии шокового оцепенения.
Когда он более или менее пришел в себя, торопливо отстучал на клавиатуре:
Что это было?! Что это было?!
Все нормально, не переживай.
Это ты сделала?! Ты?!
В голове звенело. Чувства были такие, словно он шел себе по улице и вдруг из толпы откуда ни возьмись выскочила совершенно незнакомая девчонка, впилась в него страстным поцелуем и вновь испарилась. Неужели это была Терри? Как ей удаются такие фокусы? Она что — экстрасенс, черт бы ее побрал? Боже, с кем он связался…
Я просто хотела понять, серьезно ты настроен или нет. Успокойся. Ты весь дрожишь от страха, Роберт Реклис. Но с этим мы разберемся. Позже. А теперь напряги все свое внимание.
Через полминуты идиотский голос робота в очередной раз радостно возвестил, что пришло новое письмо.
Терри кинула ему послание Адама, адресованное ей самой.
Дорогая Терри!
Близится момент, когда мне придется отправиться в то место, о котором я тебе говорил. Ты знаешь, что мне не отвертеться, хотя я, конечно, предпочел бы остаться с тобой. Но речь идет даже не о наших с тобой жалких жизнях. Ставки гораздо выше, и у меня нет выбора. Я должен исправить то потенциальное Зло, которое я же и выпустил на свет божий.
Отнесись к тому, что я сейчас скажу, со всем вниманием.
Маховик запушен. Где-то на территории Манхэттена спрятано устройство, заключающее в себе силу невероятной мощи. Оно известно под разными именами. Одни называют его «Гнозис», другие — «Марифат». На самом деле это устройство — окно в мир тьмы, куда нам всем суждено провалиться и где все наши самые жуткие страхи и кошмары получат реальное воплощение. Можно сказать, что этот мир не материален, что он существует лишь в нашем сознании, но это слабое утешение. Учение, создавшее его, уходит корнями в глубокую древность.
Устройство может быть обезврежено, но лишь теми, кто обладает сопоставимой с его мощью внутренней силой. Эти люди — большая редкость, и в настоящий момент на Манхэттене их всего двое. Одного мы назовем Единорогом — порождением «совершенного света»; другого — Минотавром, падшим. Минотавр служит магистрам Зла. Он сидит внутри меня, Терри. Он убивает и мучает меня. Он способен обезвредить устройство, но не собирается этого делать, а даже совсем напротив: он и те люди, к которым мне придется пойти, всячески подталкивают меня к тому, чтобы я инициировал его детонацию. Я пытаюсь бороться. Пока у меня это получается.
Единорог таится в другом человеке. Этот человек дремлет и не догадывается о силах, сокрытых в нем. Если я погибну, к тебе придет либо мой убийца, либо Спящий Единорог. Ты поймешь сама, кто из них кто. Твоя задача — разбудить Единорога и провести его по Пути истинному так далеко, как только ты сможешь. Ему необходимо будет набраться сил, чтобы попытаться остановить Зло.
Смертоносный заряд уже находится внутри устройства, и он поставлен на время; чтобы его обезвредить, необходимо отыскать семь малых ключей и один мастер-ключ. Малые ключи спрятаны на Манхэттене; мастер-ключ находится в надежных руках.
Возможно, мне удастся побороть Минотавра. Я молю Бога об этом.
Я делаю это в том числе и для нас с тобой.
И прости меня, если я не справлюсь.
Роберт вдруг закашлялся и долго не мог восстановить дыхание.
Когда он это написал?
Вчера. Перед тем как отправиться к тем людям, о которых он тут говорит. С тех пор от него ни весточки. А потом появился ты.
А он что-нибудь еще говорил тебе об этом чертовом устройстве?
Это не чертово устройство, а Марифат. Он его только так называл.
Арабское слово вроде…
Точно.
И как переводится на язык людей?
Там много вариантов. Один из них — познание Божественного.
Прекрасное название для этого устройства и того, что оно нам всем готовит. А о чем еще Адам предупреждал?
Он настаивал на том, что к этому делу нельзя ни в коем случае подключать полицию. Тут уместнее был бы священник, но бравые ребята в погонах даже не знают, что есть такая профессия. Полиция, армия, всевозможные штурмовые, спасательные отряды или группы быстрого реагирования — все это не поможет, а, напротив, будет только хуже. Если эти ребята приблизятся к устройству на пятьдесят ярдов, оно сдетонирует. Оно прочтет их страх, как я десять минут назад прочитала твое сознание, напитается им, и все — конец.
Роберт тупо перечитывал надпись на экране снова и снова, пока наконец не понял.
К устройству нельзя приближаться, испытывая страх, да? Обычные люди, обыватели, в том числе представители военных ведомств, будут непременно напуганы. Они всегда боятся, когда вступают в бой; просто умеют контролировать свой страх. Но он все равно сидит в их душах, так?
Совершенно верно. Устройство отыщет его, вытянет на свет божий, усилит до такой степени, как ему нужно, и… взорвется.
И что будет?
Вспомни Хиросиму. А теперь забудь. Ибо Хиросима — детская сказка на ночь в сравнении с тем, что будет. Если Минотавр или его хозяева добьются своего, наш мир перестанет существовать. Ядерная бомба взорвется в головах всех людей. Души человеческие будут отравлены ядом, в них не останется ничего святого. Устройство пробудит в людях все самое жуткое и страшное. Это будет вселенское проклятие.
Роберт, будучи не в силах до конца поверить в услышанное, качал головой, как китайский болванчик. А Адам находится в самой гуще этих событий… Он борется, пытается противостоять Злу… Он не сбежал, не забился в щель… Роберт испытал невольное чувство гордости за своего друга.
Сдается мне, я знаю, где теперь находится мастер-ключ…
Неужели? Он действительно в надежных руках?
Как сказать… Он у меня в кармане.
Боже!
Объясни, каким образом Минотавр сумел влезть в Адама? Это что вообще такое?
Дух бесплотный, падшая душа, испытывающая муки и страдания. Когда-то она была светлой. Но это все в прошлом.
А Единорог?
Подумай сам.
Нет, ты скажи.
Единорог — это ты, Роберт.
Он зажмурился, хотя и знал, что она так ответит. «Боже милосердный…» Роберт как следует выругался вслух и обреченно констатировал, что весь объят ужасом.
Не верю.
А ты поверь. Загляни в себя.
Выходит, она все-таки увидела в нем то, что он запрятал даже от самого себя — нечто невысказанное, тайное, укрытое в самых потаенных уголках его души. Осознание того, что он — это не он, а Единорог. И оно, выходит, всегда жило в нем, это осознание. И просто ждало случая, чтобы всплыть наружу. Пять минут назад он испытал гордость за друга, а теперь — обливаясь потом от страха и паники — вдруг почувствовал гордость за себя…
Он вспомнил давно покойных родителей. Честные, простые и трудолюбивые люди, которые по-своему учили его уму-разуму и при этом настойчиво намекали, что если он вдруг услышит от кого-то из родственников о «семейном проклятии», пусть забудет об этом в ту же минуту, ибо ничего такого не было, нет и быть не может. Что все бабкины предрассудки годятся лишь для того, чтобы выбросить их на помойку. Они приложили руку к тому, чтобы он стал неверующим. Они оградили его от общения с тетушками и дядьями, двоюродной и троюродной родней, оградили от каких-то туманных намеков на какие-то «темные события» времен войны. За всю свою жизнь Роберт не помнил, чтобы семья хоть раз собиралась вместе — большой шумной компанией. У них это было не принято.
И лишь однажды, когда ему уже исполнилось восемнадцать, кто-то из родственников все-таки вышел на него. Едва освоившись в университете, Роберт получил по почте анонимное письмо:
Мы с тобой одной крови, и я считаю, что есть вещи, которые ты имеешь право знать. Никто из родных не расскажет тебе об этом, а я расскажу. И да хранит меня Господь. То, что ты прочтешь ниже, покажется тебе странным и непонятным. Но ты все поймешь позже, когда придет время. Важна каждая строчка, не позабудь их.
Ниже были всего семь коротких строчек. Роберт вскоре куда-то затерял это письмо, а в конце семестра, разбирая старые вещи, случайно отыскал и сжег вместе с мусором. Но строчки врезались ему в память намертво:
Они оба опять надолго замолчали. Первой очнулась Терри.
Хорошо, я тебе помогу. Я приняла решение, и назад пути нет. Соберись с мыслями, сосредоточься, потому что теперь события будут развиваться очень быстро. Часики уже тикают.
И как давно?
С того момента, как ты поверил.
В почтовый ящик упало еще письмо. Это была фотография скромного памятника, окруженного каменной оградкой.
Ты знаешь, что это такое?
Откуда? Памятник на могиле?
Да. На нем эпитафия: «В память о любимом ребенке, святой Клер Поллок, почившей 15 июля 1797 года пяти лет от роду».
И что дальше?
Могила у церкви в Риверсайде. Несчастный ребенок, которого сама вечность оградила и защитила от всего, что происходит в этом гнусном мире. Запомни эту картинку во всех деталях. Это тебе потом пригодится.
Терри!
Доверься мне и не паникуй. Твоя миссия похожа на одну из тех игр, в которые ты в юности играл с Адамом. Но не забывай о том, что на сей раз мы не играем. У тебя есть смартфон?
Да, Адам оставил.
С этого момента он будет главным средством связи между нами. Он не пустой — Адам загрузил в него все, что тебе потребуется. Кстати, если хочешь, позвони домой. Скажи, что опоздаешь сегодня. Не рассказывай ничего жене. Это не поможет, а только усугубит ситуацию.
Каким образом?
Не важно. Слушай, что тебе придется сделать. Надо кое-куда сходить, кое-что найти, кое-какие загадки разгадать и кое-какие картинки загрузить на сайт. У тебя в браузере всего одна закладка — вот это он и есть, нужный тебе сайт. Попробуй что-нибудь сфоткать и загрузить прямо сейчас в качестве эксперимента. Шевелись быстрее! Мы можем помочь Адаму, но у нас очень мало времени.
Погоди, не тараторь!
Адам в большой опасности, Роберт. Просто доверься мне и больше ни о чем не думай. Отыщи в телефоне, на спутниковой карте, пункт 025. Встретимся там. Вперед.
Что? Зачем? Когда?
Когда отыщешь этот пункт, решишь одну загадку. Решишь ее — найдешь тайник. В тайнике будет один из малых ключей Марифата. Эти ключи символизируют также этапы твоего прохождения по Пути. У каждого этапа свой смысл и значение. Преодолевая каждый этап Пути, ты будешь преисполняться все большего понимания. Я буду помогать, конечно, но и ты шевели мозгами!
Кто занес в спутниковую карту эти пункты? Адам? Почему именно их? Где он их отрыл?
Адам наткнулся на них в День Великого затмения. Сотни этих пунктов были загружены в коммуникатор создателя устройства. Большинство — ложные, но есть и настоящие. Все они теперь в твоем телефоне. Я не знаю, как отличить ложные от настоящих. Мне просто даны указания отправить тебя в пункт 025. Эти указания я получила всего несколько минут назад.
От кого?
Я сама не знаю. Адам просил верить всему, что мне скажет Сторож. Я тоже не всезнайка, Роберт, пусть тебя это утешит. Давай двигай наконец!
В компьютерных колонках раздался грохот запираемой двери, и Терри исчезла. Роберт, не ожидавший столь резкого окончания разговора, еще с минуту примерно тупо пялился на безгласный монитор.
Ему необходимо было принять решение. Срочное. Кардинальное. Что делать? Встретиться с ней? Довериться ей? Довериться Хорасу и Адаму? Или плюнуть на все и отправиться домой?..
Напряженно размышляя над этим, он машинально переносил весь разговор с Терри в электронную почту, а когда переписка скопировалась вся, он отправил ее на свой личный ящик. Та же судьба постигла письмо Адама и все картинки, которые прислала ему Терри.
«Решай же!»
Роберт не мог принять окончательного решения с тем скудным объемом информации — если это можно было вообще назвать информацией, — которым располагал. А значит, в любом случае придется встретиться с Терри. Хотя бы затем, чтобы узнать больше. И потом… Адам умолял его о помощи. Он не мог просто проигнорировать эту мольбу. Наконец он все решил.
Схватив телефон, он сфотографировал снимок «Нью-йоркский городской пейзаж», висевший в застекленной рамке на стене комнаты, и попытался загрузить картинку наличную страничку Адама на сайте «Америка-онлайн». Затем он вновь открыл эту страницу на компьютере и убедился в том, что картинка там уже висела. Затем он вызвал на экранчик телефона пункт 025. Метка располагалась между Бродвеем и Черч-стрит, недалеко от Фултона. Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить это место — как оно выглядит в реальности.
Затем набрал номер Кэтрин и нарвался на автоответчик. На сей раз он оставил сообщение:
— Привет, красавица. У меня тут черт-те что, а не денек. Короче, опоздаю. Со мной все в порядке. Пытаюсь узнать побольше о той штуке, которую нам прислал Адам. Набери меня, как сможешь, хочу тебе кое-что рассказать. Пока. Целую.
Кембридж,
март 1981 года
Кэтрин, Роберт и Адам поднялись в комнату Адама в Нэвилс-корт в Тринити, окна которой выходили прямиком на элегантную крытую галерею, известную в истории тем, что Ньютон в XVII веке пытался измерить в ней скорость звука — топал каблуками своих башмаков о камни мостовой и засекал по времени скорость распространения эха. Они поднялись всего на один лестничный пролет и вступили в длинный, погруженный в полумрак коридор. Дорогу показывал не Адам, а Кэтрин. Дойдя до конца коридора, она повернула налево и остановилась перед дверью студенческих апартаментов Адама.
Еще в прихожей Роберт скользнул взглядом по табличке с именами квартирантов и даже присвистнул от удивления. Теперь он смерил восхищенным взглядом солидную, с богатой обивкой дверь, за которой находилось обиталище хозяина вечеринки.
— Похоже, ты во всем этом здании единственный студент, Адам, не так ли?
— Да. Мои соседи сплошь профессора, а среди них есть даже два члена правления Тринити. Это ужасно, Роберт, я тебя понимаю. Я даже готов покорно снести презрительную ухмылку на твоей физиономии. Конечно, скажешь ты, мажора видать издалека.
— Я просто спросил.
Адам отпер дверь ключом и пригласил друзей войти.
— В этих комнатах жил мой отец. Он тут пользуется большим авторитетом: отличился в годы войны на дипломатической ниве, потом приложил руку к созданию СОИ,[14] даже с разведкой был связан. Здесь такие штуки ценятся. А конкретно для колледжа папочка учредил пару именных стипендий, весьма внушительных, и поставил одно-единственное условие: если кто-то из его родственников вдруг поступит в Кембридж, колледж обязан будет предоставить его бывшие комнаты в Нэвилс-корт. Вот так я здесь и оказался.
— Как это было любезно со стороны твоего отца…
— Да в общем-то не жалуюсь. Весьма удобно на самом деле, ведь, не будь этого условия, меня давно вышвырнули бы отсюда. Видишь ли, у меня не очень хорошие отношения с директором общежития. Как-то не заладилось у нас с ним. А отказать мне от места он при всем желании не может. Удобно.
Гостиная была просторна, с высоченными потолками, украшенными лепниной. Вдоль стен тянулись внушительных размеров и респектабельного вида книжные стеллажи. У одного из них притулилась стремянка. Мебель в комнате тускло поблескивала благородной стариной и стоила явно недешево. Одним словом, апартаменты Адама ничуть не походили на комнатку бедного студента.
— Да, Адам… — не смог сдержать зависти Роберт. — Только сейчас начинаю до конца понимать, кто я и кто ты…
— Ну-ну… Не заводи опять свою шарманку.
— Да нет, просто… восхищаюсь. Тебя отец-то здесь навещает? Ностальгирует по студенческой юности?
Адам вдруг помрачнел.
— Папа? Как тебе сказать… Порога этого ни разу не переступал, пока я тут. Он бы сейчас в дверь не пролез. Растолстел на старости лет.
— Адам и его родитель не очень ладят между собой, — пояснила Кэтрин с улыбкой. — Дошло до того, что Хейл-Деверо-старший даже лишил своего отпрыска наследства. Высокие отношения.
— Спасибо, милая, что просветила нашего друга относительно моих семейных дел. — Адам хлопнул в ладоши. — Ну что ж, друзья, выпьем, пожалуй? Кому что? Красное вино? Пиво? Или, может быть, что покрепче?
Роберт вдруг понял, что его, именно его, пригласили сюда не случайно. Что они, интересно, затевают?
Адам стал возиться у барной стойки с бутылками, а Кэтрин лениво прохаживалась вдоль книжных шкафов.
— Кэтрин… — вдруг порозовев, неуверенно произнес Роберт. — А вот твое произношение…
Она вдруг звонко рассмеялась и переглянулась с улыбающимся Адамом.
— А я все думала, когда ты меня об этом спросишь! Что ж, Роберт, открою тебе страшную тайну. Моя мама — американка. И бабушка тоже. Они из Калифорнии. Просто мама давно перебралась сюда, еще во время войны. И я всю жизнь прожила здесь. Отец у меня англичанин, точнее — англичанин аргентинского происхождения. Хотели сотворить из дочки «английскую розу». Вот и сотворили.
Она удобно устроилась на диванчике и, подогнув к подбородку колени, обхватила их руками.
— Теперь спроси про нашу пьесу, Роберт, ты ведь хочешь об этом спросить, я вижу!
— Как долго вы ее пишете? Когда собираетесь ставить и собираетесь ли вообще?
Кэтрин вновь переглянулась с Адамом и даже подмигнула ему.
— Мы провозились с этим весь прошлый семестр и весь этот, — сказала она. — А все началось с моего сочинения, которое я хотела посвятить одному из ярких эпизодов из истории науки. Вот тут-то мне и попались записки Кейнса,[15] в которых я намеревалась раскопать что-нибудь интересное. И я зарылась в них по уши. Это очень похоже на меня. Если уж потянула за ниточку, то непременно размотаю весь клубок, а до этого не успокоюсь.
— О каком Кейнсе идет речь? О Джоне Мэйнарде?
— О нем самом. Это ведь он выкупил на аукционе в 1936 году рукописи Ньютона лишь ради того, чтобы они ни в коем случае не сгинули в какой-нибудь частной коллекции. А после смерти завещал передать их в кембриджский Королевский колледж.
— Хорошо, понял. А при чем тут театральная постановка?
— Господи, да я ведь первые два курса дневала и ночевала на студенческой сцене! Между прочим, меня все ценили как актрису. Жаль, ты не застал тех времен, милый мальчик. А в этом году мне надоело играть и захотелось самой что-нибудь написать. И мы с Адамом заключили соглашение.
Адам передал ей бокал красного вина, у него на губах играла легкая улыбка.
— Какое еще соглашение?
— Мы не спим вместе, но компенсируем это совместным творчеством.
— Кэт, ну в самом деле… — Адам передал Роберту джин с тоником. — Веди себя прилично!
Адам к тому времени уже отклеил фальшивую бороду и избавился от тюрбана. Обслужив друзей, он сам развалился в мягком кожаном кресле и всем своим видом напоминал довольного отца семейства, собравшего наконец в родительском гнездышке всех своих блудных детей.
Кэтрин прилегла на диване и по-кошачьи грациозно потянулась.
— Собственно, это я настояла на том, чтобы Адам организовал сегодняшнее свидание вслепую и для меня тоже. Чтобы он отстал от меня наконец и перестал пялиться на мои коленки.
— И как? Перестал? — с неуверенной улыбкой спросил Роберт.
— Поначалу я думала, что это он явился ко мне в маске волшебника.
— Жаль, что невольно обманул твои ожидания, Кэтрин, — уже начиная падать духом, пролепетал Роберт.
— Что ты такое говоришь! Ты их превзошел! Ты вел себя как настоящий джентльмен, о таких-то и грезят все девушки на свете. Кстати, о девичьих грезах… не согласишься ли ты проводить меня сегодня домой?
На лице Адама держалась подчеркнуто нейтральная маска.
— Я? Я… с удовольствием…
— Может, мы наконец покончим с романтическим воркованием, господа? — подал голос Адам. — На самом деле, Роберт, я пригласил тебя, чтобы попросить об одном небольшом одолжении. Дело в том, что мы хотим поставить нашу пьесу прямо на лужайке перед Тринити.
— Там, где растет дерево Ньютона?
— Именно, но не по этой причине. Скажем так, не только по этой причине. Во времена сэра Исаака лужайка представляла собой обнесенный каменной стеной фруктовый сад. И там же располагалась его лаборатория. А жил он между воротами и часовней, на первом этаже. Он неплохо устроился для своего времени, доложу я тебе. Мог покинуть жилище через дверь, а мог выйти на балкон и оттуда попасть прямо в сад.
— Ты полагаешь, тебе разрешат поставить там твою пьесу?
— Ты зришь прямо в корень, Роберт, дружище! Мне не разрешат. В прошлом году я окончательно рассорился с администрацией колледжа, когда позаимствовал несколько казенных лодок и случайно утопил их. Я тогда был одержим идеей устроить на речке реконструкцию битвы при Ватерлоо.
— На речке? Разве битва при Ватерлоо произошла на реке?
— Не придирайся к словам, Роберт, это неприлично!
— Хорошо…
— И вот я подумал: а почему бы нашему славному Роберту не стать продюсером новой пьесы? Ты будешь моим рупором на переговорах с администрацией и возьмешь на себя решение всех организационных вопросов. Как тебе? Раньше я думал со всем справиться сам, но теперь… К тому же… тебе ведь понравилось играть сегодня мою роль в маске?
Роберт перевел взгляд на Кэтрин. Он не знал, как реагировать на последние слова Адама. Оскорбиться? Или, напротив, почувствовать себя польщенным?
— Понравилось, пожалуй… Но скажи, почему твой выбор пал именно на меня?
— Ты себя недооцениваешь, друг мой! Я заранее знаю, что лучше тебя с этим никто не справится. Ты одним видом вызываешь у окружающих доверие. Ты представительный, серьезный, с тобой приятно иметь дело. Вот я уверен, что это у тебя домашняя закваска! Твои друзья детства наверняка тебя уважали за эти качества, я прав?
Роберт не виделся с друзьями детства уже полгода; окончив школу, он сразу же уехал в Кембридж.
— Мои друзья детства явно не одобрили бы моего участия в сегодняшней вечеринке. А впрочем, мне самому она скорее понравилась. Да, без ложной скромности признаюсь, что обладаю некоторым талантом организатора, и я польщен, что ты сделал мне это предложение, Адам. Кроме шуток.
— Он давно приглядывается к тебе, Роберт, — проговорила Кэтрин. Она поднялась с дивана, зашла Адаму за спину и положила руки на плечи. — Он сказал мне как-то, что ему повезло отрыть жемчужину в куче навоза. И он очень хочет теперь распахнуть перед тобой двери в новый мир.
Роберт покраснел, как малое дитя.
— В какой еще новый мир? О чем вы?
— В мир, — подал голос Адам, — где ты не боишься мечтать. В мир, где девчонка, повисшая на твоей шее, и грязь, налипшая на башмаки, не помешают сполна насладиться той жизнью, которая у тебя будет здесь в ближайшие три года, что бы там ни думали об этом твои друзья детства.
— Честно говоря, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Ну да ладно… Но вот что касается должности продюсера…
— Ты блестяще справишься с этой ролью! Блестяще! У меня нет ни капли сомнения в этом, друг мой, бравый волшебник! Ты именно тот человек, которому будет под силу спустить нас с Кэт на землю, если мы вдруг начнем излишне витать в облаках. Ты именно тот человек, благодаря стараниям которого эта постановка вообще станет возможна и осуществима. Я неплохо разбираюсь в людях и в отношении тебя сделал удачный, счастливый выбор! Считай, что я тебя рекрутировал!
— Ты говоришь так, словно предложил мне работу как минимум в МИ-6![16]
Адам рассмеялся:
— Нет, все не так серьезно, дружище. Хотя… если ты позволишь мне расценивать твою реплику как намек, я, пожалуй…
— Перестань, дурачок! — улыбнулась Кэтрин.
— Ты говоришь, что Адам приглядывался ко мне и вы уже вели тут про меня разговоры. Выходит, ты с самого начала знала, что сегодня это буду именно я? — спросил у нее Роберт.
— Вовсе нет. Я понятия не имела, кого ко мне подослал Адам. Он лишь обещал, что этот человек меня удивит. И мне это обещание понравилось. И знай, что, вздумай ты вести себя иначе, я просто выставила бы тебя за порог.
— Я действительно говорил Кэтрин о тебе и своих планах в отношении тебя и нашей пьесы, — произнес Адам. — Но к сегодняшней вечеринке это отношения не имело. Так что, Роберт, по рукам? Ты согласен помочь нам в этом благородном деле?
— С чего прикажете начинать, хозяин? Может быть, мне стоит для начала ознакомиться с текстом пьесы?
— Не думаю, что это удачная мысль, дружище. В разговоре с администрацией колледжа тебе это никак не поможет. И потом…
— И потом, пьеса не окончена, — вмешалась Кэтрин. — Два первых акта, считай, уже написаны, а вот с третьим, кульминационным, пока не все ясно. Там должен быть пожар.
— Пожар?
— Пожар в лаборатории Ньютона. Он действительно там случился зимой 1677 года, в то самое время, когда сам сэр Исаак торчал в часовне, что было ему, прямо скажем, совсем несвойственно. Он не очень-то жаловал официальную церковь.
— И вы хотите устроить на лужайке настоящий пожар?
— Он был примечателен тем, что тогда на одну из рукописей ученого упала свеча и та сгорела дотла. Что в ней было, никто не знает до сих пор. Известно лишь, что Ньютон не пытался ее восстановить. Одни говорят, что речь шла о сборнике химических опытов, другие — что рукопись содержала в себе нечто гораздо более интригующее…
Адам улыбнулся и сказал:
— Ньютон был универсальным ученым. Об этом нас авторитетно информируют все учебники по истории науки. И тем, чем он в итоге прославился в веках, далеко не ограничивались его интересы. Многие говорят, что он баловался алхимией, и весьма серьезно. Другие этому категорически не верят.
— Я склонен согласиться с ними, — произнес Роберт.
— Ты не говорил бы так, если бы увидел то, чему была свидетелем я. Кейнс на том аукционе сумел выручить далеко не все рукописи Ньютона. Одна из них попала к немцам. Во время войны мой дед отыскал и конфисковал ее, а потом привез сюда, в Тринити. Он был ее хранителем, если можно так выразиться. А теперь хранителем стал я.
— И что же такого необычного в этой рукописи?
— Не могу сейчас удовлетворить твое любопытство, старичок. Всему свое время. Кэтрин, к примеру, тоже очень хочется узнать, но я и ей пока не сказал.
— Если вообще скажешь… — фыркнула девушка.
— Это очень короткий документ. Он обуглен по краям. Скорее всего он чудом спасся из пожара. Честно сказать, я не уверен в том, что до конца понимаю этот текст, но в последнее время наблюдаю в себе некоторый прогресс.
— Рукопись здесь? — спросил Роберт, оглядывая книжные стеллажи.
— Она в надежном месте. Кэт уже давно, почти все то время, что мы с ней знакомы, уговаривает меня дать ей на нее взглянуть, хоть одним глазком. А познакомились мы, кстати говоря, год назад. И где бы ты думал? На костюмированной вечеринке.
— Она пришла туда в наряде ведьмы, а ты — мага.
Кэтрин рассмеялась и зааплодировала.
— А ты догадлив!
— Да, сегодня я хотел весело подшутить над ней и избрал для исполнения роли тебя, Роберт. Уж ты не обижайся! — Адам виновато развел руками. — Так вот… В одном разговоре она мне рассказала о планах в отношении своего сочинения, а я ответил ей, что сочинение — позор для такой идеи и что тут как минимум нужна хорошая пьеса. К тому же она блистала на студенческой сцене. Я сказал ей тогда…
— Ты сказал мне тогда: «Театр, дорогая, предусматривает веру зрителя в чудо, а академическая работа, каковой является твое сочинение, этого не предусматривает».
— Да-да, именно. И мы засели за работу вместе. И однажды нам пришла в голову одна удивительная мысль…
— Адам, позволь, я скажу! Ты предположил, что Ньютон воспринял пожар в своей лаборатории как наказание Божье. Ведь несмотря ни на что, в том числе свое отношение к официальной религии, он был глубоко верующим человеком и решил, что Господь покарал его за то, что он в своих исследованиях встал на опасный путь… Заметим при этом, что был 1677 год. До опубликования его знаменитого «Начала»[17] оставалось целых десять лет! Убоявшись гнева Господня, сэр Исаак отказался от мысли продолжать свои изыскания в опасном направлении, и в результате…
— И в результате мы имеем сегодня тот мир, который имеем, — подытожил Адам. — А каким бы он был, не случись того пожара и не откажись Ньютон от продолжения работы над той рукописью? И чем бы вообще запомнился нам этот ученый, если бы не убоялся Бога?
— И что на самом деле было в той рукописи, которая погибла при пожаре? — завороженным голосом произнесла Кэтрин. — Каких открытий лишилось в результате человечество?
Роберт почувствовал себя несколько неуютно. Он никогда не увлекался эзотерикой и оккультизмом и просто не знал, как поддержать подобную беседу.
— Подождите-ка, друзья! — воскликнул он, пытаясь вернуть разговор в практическое русло. — Давайте спустимся с небес на землю и подумаем, что мы будем делать с деревом. Хотите оборудовать нормальный зрительный зал или просто расставим стулья прямо на лужайке? Не причинит ли эта постановка серьезного ущерба газону?
— А ты сам что думаешь?
— Дерево растет в самом центре лужайки, и не считаться с этим нельзя. Может быть, как-то интегрировать его в декорации? Пусть Ньютон сидит под ним, к примеру. Или еще можно закрыть его жестью и в щели напихать ярко красной бумаги — пусть оно выглядит как лабораторная жаровня. По поводу оборудования зрительного зала… Это будет стоить очень дорого. И кстати, не будем Забывать о страховке, которую, хочешь не хочешь, придется оформлять, иначе мы не получим никаких разрешений. И вот еще вопрос — на какое количество зрителей вы рассчитываете?
Кэтрин покачала в воздухе опустевшим бокалом, привлекая внимание Адама, и проговорила:
— Зрителей мы думали усадить с южной и восточной сторон лужайки — примерно там, где во времена Ньютона проходила стена, которой был обнесен его сад. А дерево окажется в центре декораций. Как в Эдемском саду.
— Древо познания? Неплохо.
Адам вновь наполнил ее бокал вином.
— Или Древо жизни, Роберт, а? Мы можем поставить стулья не прямо на траву, а на доски — они защитят газон от повреждений. Двести зрителей, как тебе эта цифра? Слушай, мне нравится, как ты взялся задело. Кэт, по-моему, мы в надежных руках!
Кэтрин отхлебнула вина и глянула поверх ободка бокала на Роберта.
— Я хотела сегодня ночью дописать второй акт. Не поможешь мне в этом?
На этот раз Адам демонстративно отвернулся от них и принялся с преувеличенным интересом разглядывать свои книжные полки.
— Честно говоря, никогда не думал, что силен в драматургии…
— Кэтрин тебя научит, — подал голос Адам. — Она блестяще владеет самыми разными техниками… сочинительства. Тебе понравится.
Кэтрин залезла рукой в свою сумочку и извлекла оттуда пачку дамских сигарет.
— Черт, ведь честно терпела почти весь вечер, а теперь не могу!.. Надеюсь, вы не будете ругаться?
Роберт пожалел в ту минуту, что сам не курит. Он стал беспомощно оглядываться по сторонам в поисках зажигалки, но Адам уже извлек из воздуха зажженную спичку и поднес ее Кэтрин. Та взялась за его руки, поднесла их к лицу и держала так много дольше, чем ей требовалось для того, чтобы прикурить. На губах ее играла шаловливая улыбка. Адам, не отрывая от нее глаз, задул спичку в самый последний момент. Наблюдая за всем этим со стороны, Роберт искренне недоумевал — что он делает вместе с ними в этой комнате и зачем он им, строго говоря, вообще нужен…
Он виновато кашлянул.
— Так… э-э… что вы намереваетесь делать на будущий год?
Слова сорвались с его уст прежде, чем он успел затолкать их обратно в горло. Вот так всегда бывает с дураками — мелют языком попусту и сами же потом жалеют об этом. Как можно было спрашивать людей, которым до кембриджского выпуска осталось всего несколько месяцев, о том, что их ждет впереди? Дубина! Ведь это ему еще жить здесь три с лишним года, а они уже заранее предчувствуют разлуку с Кембриджем и тоскуют… Весь вечер Роберт держался молодцом, а под самый занавес все-таки не удержался и явил всему миру свою натуру неотесанного деревенщины…
Кэтрин удивленно оглянулась на него. В первые несколько мгновений до нее не дошел смысл его вопроса, а когда дошел, губы ее чуть дрогнули. Со сжавшимся сердцем Роберт ждал, когда она расплачется. Адам же повел себя как истинный джентльмен. Увидев, что друг горько жалеет о том, что ляпнул нечто несусветное, он его пожалел.
— Рад, что ты спросил об этом, Боб. Лично я уже провел предварительные беседы с парой знакомых с Флит-стрит.[18] Рассчитываю получить должность зарубежного корреспондента в какой-нибудь небольшой стране. Где-нибудь, знаешь ли, в Африке или Латинской Америке.
— Ого!
— Впрочем, я не собираюсь забриваться в эту профессию полностью. Хочу трудиться фрилансером, в свое удовольствие.
— Через год Адам уже будет освещать в газетах государственные перевороты и путчи! — оживившись, воскликнула Кэтрин.
— А Кэт — не иначе — будет блистать на лондонской сцене, а то и пописывать пьесы для какого-нибудь провинциального театришки.
— Одно другого не исключает, — засмеялась она. — Впрочем, ты прав. На что еще мне надеяться с такими оценками, которые у меня сначала были по математике, а теперь по философии?
— Ты перевелась на другой факультет? — спросил Роберт. Он и не знал, что Кэтрин поступала на математический.
— Да, после первого курса. Тогда мне казалось, что эти две научные дисциплины примерно одного порядка. Правда, в математике я была хороша, а вот в философии не особенно… Но любовь зла… И сейчас я, конечно, жалею обо всем, кроме того, что начала успешно играть в театре.
— Жалеешь? Почему? О чем именно?
— Как-нибудь в другой раз расскажу. Это долгая и печальная история. И весьма скандальная к тому же. Когда-нибудь я напишу одноактную пьесу про это. Она будет называться «Взросление Кэтрин». — Она вновь рассмеялась.
— А что будет с нашим обществом? С «Единорогом»?
Теперь настала очередь Адама улыбнуться.
— А неплохо мы все провернули, согласись, а? Я, например, получил величайшее удовольствие.
Кэтрин глубоко затянулась и выпустила к потолку целую струю голубоватого дыма.
— Адам долго размышлял над тем, кого определить мне в партнеры, — доверительно сообщила она. — По его мнению, мне нужен был человек, который сможет удержать меня на земле, не даст мне улетучиться.
— Именно так, — подтвердил Адам.
— Ты, наверное, уже замышляешь новую викторину-вечеринку? — спросил его Роберт.
— Да как тебе сказать… Если честно, я пока не знаю, что делать с тем, что только что провернул. Пусть впечатления отстоятся, и не только у меня, а у всех, кто принимал в этом участие. Каждый из нас вынес из пережитых приключений какие-то личные уроки; пусть все теперь крепко заучат их. Это был своего рода эксперимент, который я поставил над всеми вами, и над собой, конечно, тоже. А что с этим делать… Ну ясно, что хорошо бы идти дальше… Но пока надо осмыслить, куда мы уже пришли.
— Ты любитель ставить эксперименты! — воскликнула Кэтрин. — Могу себе вообразить, что ты придумаешь теперь. Яркий свет воспринимается лишь в кромешной тьме… Насыщенный кислородом воздух манит лишь того, кто окружен вакуумом… Да-да, Адам, теперь от тебя можно ждать чего угодно.
— На самом деле я подумал вот о чем… А почему бы не сделать следующим крупным проектом новорожденного общества постановку нашей пьесы про Ньютона и его рукописи? Судите сами! Наш бравый рыцарь смыслит в военном деле и химии, из него получится прекрасный пиротехник для устройства пожара. Его дама сердца — превосходная белошвейка; вы обратили внимание на ее наряд? Она сшила его сама, от первого стежка до последнего. Она станет нашим костюмером. Викарий… Ну, мы найдем ему достойное применение. А его куртизанка — прирожденная актриса. Вы понимаете? Это же готовый коллектив! Кэтрин — драматург, Роберт — продюсер! Великолепно!
— А ты?
— А я буду у всех мешаться под ногами!
— Да, это неплохая идея. Что ж, я предлагаю не откладывать дело в долгий ящик и сейчас же отправиться дописывать пьесу! — предложила Кэтрин. — Спокойной ночи, дорогой! Роберт, ты идешь со мной, не забыл еще?
Роберт неуклюже вскочил с дивана, на краешке которого он пристроился в последние несколько минут. Адам поднялся со своего кресла и крепко прижал к себе смеющуюся Кэтрин… А когда они уже были в дверях, Роберт вдруг обернулся и задал вопрос, который уже давно хотел задать:
— А почему ты заставил меня молчать до десяти вечера?
Адам усмехнулся:
— Видишь ли, дружище, я давно за тобой наблюдаю. И однажды обратил внимание, что если ты волнуешься или желаешь кому-нибудь побыстрее понравиться, то начинаешь молоть всякую чепуху и не можешь остановиться. Не обижайся, это факт. Это естественная реакция на стресс. Не худшая, кстати говоря. Другие начинают заикаться или вообще замолкают.
— Где это ты за мной наблюдал?
— Роберт, мои шпионы повсюду. И когда я понял, что мы все заинтересованы в том, чтобы ты произвел благоприятное впечатление на милую Кэтрин, то подумал, что тебе будет лучше… немного помолчать. Поупражняться в языке жестов, так сказать. И согласись: ведь тебе это удалось! Ты сразил эту юную красавицу наповал, не сказав ей ни слова!
Кэтрин взяла Роберта под руку и бросила Адаму на прощание:
— К тому же этот трюк позволил тебе обмануть меня в самом начале, когда я решила, что он — это ты.
Адам зааплодировал.
— Спокойной ночи, дети мои.
— Кстати! — На сей раз уже Кэтрин замерла на пороге. — Сколько же ты все-таки заплатил фермерам за то, чтобы они сидели в засаде с черной лошадью в Уондлбери? И почему лошадь вышла на поляну одна, без всадника?
— Самое удивительное… — задумчиво проговорил Адам. — Самое удивительное, что я никому не платил. И я понятия не имею, откуда там взялась эта лошадь.
Нью-Йорк,
26 августа 2004 года
Сторож медленно открыл глаза и огляделся, чтобы окончательно прийти в себя и заново привыкнуть к окружающей обстановке. Он только что вышел из состояния глубокой медитации и отметил, что бремя беспокойства уже не так сильно давит на сердце, как раньше. Больше того — он почувствовал прилив свежих сил и оптимизма. Игра началась. Помощь, на которую они так рассчитывали, на подходе. Риск и опасность велики, и ему далеко не все было дано предусмотреть и предвидеть. Но по крайней мере на первый ход врага у них нашелся первый ответ…
Взгляд его скользнул по деревянной доске над столом, на которой были приколоты фотографии двух мужчин и одной женщины, многочисленные короткие записки-липучки, диаграммы, геометрические рисунки и карта Нью-Йорка…
Их трое. Они обладают редчайшим талантом, и судьба накрепко связала их между собой. Они будто кружатся в общем танце, который никогда не прекратится…
Одному из них придется пройти через череду испытаний. Иного способа Сторож не видел. Испытания таят в себе смертельную опасность, но и способны одарить могущественной силой…
Стрелки часов пришли в движение — времени оставалось совсем мало, всего неделя. Сторож почти физически почувствовал ауру могучей воли Адама Хейла. Тот боролся и еще имел силы к сопротивлению… Но они не беспредельны… Времени мало…
Сторож вновь смежил веки и сосредоточился на своих мыслях.
Первым будет испытание земли. Оно же может стать и последним для этого человека. Оно таит в себе огромный риск, но обойти его нельзя. Затем последуют испытания воды, огня и воздуха. Четыре испытания, четыре дня, четыре тайника и четыре первых ключа. Четырежды Роберт будет смотреть в глаза смерти, и избежать этого невозможно.
Если он пройдет через все это, ему откроется нечто гораздо более серьезное. Овладев силами четырех стихий, он получит доступ к пятой, более тонкой и могучей, — к испытанию эфира. А затем еще будут два самых тяжелых испытания — разума-света и духа-любви. Все эти испытания есть Путь. И он будет помогать Роберту пройти его, но в большинстве случаев ему останется лишь наблюдать за этим со стороны. Ведь он все-таки Сторож.
Не размыкая век, он начал молиться.
Сторож многих людей наставлял на этом Пути, и у каждого дорога была своя.
Тремя днями раньше они встретились с Адамом в Центральном парке у шахматного клуба, где обсудили надвигавшиеся события. Они выбрали себе один из столиков на улице и, передвигая по доске белые и черные фигуры, негромко переговаривались, а потом Адам поднялся и ушел, а Сторож остался один и принялся намечать личный Путь Роберта Реклиса.
Это будет гонка со временем — Роберта необходимо провести по Пути так быстро, чтобы он успел спасти Адама, и одновременно так медленно, чтобы Путь не убил его самого. Сторожу необходимо было соблюсти точный баланс между движением вверх одного и падением другого. Пока Адам еще сопротивляется Злу, но силы его иссякают. С той же скоростью они должны прибывать у Роберта…
Роберту придется вступить на Путь Сета. Иных дорог для него не было. Он будет разорван в клочья в процессе прохождения и собран вновь, и на все про все должно уйти семь дней. Адам не сможет выстоять дольше этого срока против Братства. Путь Сета тяжел и опасен. Даже сам Сторож никогда не проходил его.
Испытания не будут одномерными. Каждое — сложнейшая и гармоничная сеть, сплетенная из поступков, мыслей, побуждений. Проходя испытания, Роберт будет черпать физическую и духовную энергию и с каждым этапом становиться сильнее.
Путь Сета к тому же должен в точности отвечать геометрическому рисунку, в соответствии с которым были спрятаны ключи Марифата. Отыскав все, он разрушит гибельный узор…
Рисунок этот намертво отпечатался у Сторожа в мозгу. Он был гранью, разделявшей мир материи и духа, мир этот и мир тот. Каждый изгиб этого рисунка был не случаен. Создатель Марифата, творя его, соединял строго определенные точки в Верхнем и Нижнем Манхэттене, чтобы максимально усилить мощь устройства.
Роберта необходимо будет вести по Пути очень осторожно. Родительское воспитание настроило его весьма скептически по отношению к силам, действия которых находились за пределами его воображения. Сторож вовремя догадался оформить все как одну из очередных игр-шарад в духе Адама, чтобы Роберт не был шокирован на первых порах, а, напротив, почувствовал себя в знакомой обстановке.
Сторож попросил Адама отдать Роберту мастер-ключ. Ему все равно пришлось бы так или иначе от него избавиться еще до визита к представителям Братства Йуну. Этот ход, в свою очередь, позволил Сторожу и Кэтрин придумать для Роберта самое первое испытание.
Путь Сета был наречен так в память об одной из самых драматичных легенд эпохи Древнего Египта. Бог и просвещенный царь Осирис, подаривший египтянам дар земледелия, был злодейски умерщвлен своим младшим братом Сетом, расчленен и рассыпан частями по египетской земле. Жена и сестра Осириса Изида собрала останки мужа, набальзамировала их и, обратившись соколицей, чудесным образом зачала от мертвого бога Гора. Она прятала сына в пустыне и песках до тех пор, пока тот не возмужал. А затем Гор, мстя за отца, напал на Сета. Много дней и ночей враги бились друг с другом, но никто из них не мог одолеть другого. А кончилось все тем, что сонм богов признал Сета виновным в преступлении и низверг его во тьму, сделав богом пустыни и песчаных бурь, богом войны и землетрясений, олицетворением Зла…
У каждой человеческой цивилизации был в фольклоре похожий миф, и тысячи лет противостояния адептов Пути и Братства Йуну отражались в той или иной форме в преданиях десятков разных народов. В Китае предков Сторожа звали Фань Хуань Цзу, или Сынами Отраженного Света, в древней Мексике они были последователями великого Кетсалькоатля…
В основе каждого испытания лежала необходимость сделать ключевой выбор. В первом этот выбор формулировался так: «Убей, или тебя убьют». Путь Сета начинался со смерти. Он разбудит в Роберте потаенную грубую и безжалостную силу, которая дремлет почти в каждом человеке; инстинкты древнего охотника, который сражался и убивал, чтобы выжить и удержать свою территорию. В этом был смысл испытания земли.
Для того чтобы успешно выдержать его, Роберту придется посмотреть в лицо смерти и остаться в живых.
Многие из тех, кому доводилось вступать на Путь, погибали при первом же испытании. Хотя некоторые из них были прирожденными воинами…
Роберту понадобится удача. Он подвергнется атаке Братства, и риск для жизни, с которым будет сопряжено отражение этой атаки, велик. Ему придется познать во всей глубине то, что принято называть у людей ненавистью, болью и презрением, и выйти сухим из воды.
И тогда он завладеет первым — круглым — ключом.
Сторож вновь вознес к небу молитву за Роберта.
Кембридж,
март 1981 года
Взявшись за ручку двери, Кэтрин обернулась на Роберта и, строго посмотрев в глаза, спросила:
— Ты ведь войдешь со мной?
— Господи, еще спрашиваешь!
Первый поцелуй — с привкусом вина и сигарет — прошиб обоих, как электрический разряд. Кровь ударила в голову. Они долго не отрывались друг от друга. Кэтрин покусывала его губы и язык и тихонько всхлипывала, дрожала всем телом и изо всех сил прижималась к нему. Слепо натыкаясь на предметы мебели и разрывая друг на друге одежду, они чудом добрались до постели.
Она сама стянула через голову черное платье и упала на Роберта сверху. Они тут же соединились, и Кэтрин вдруг зашептала нечто невразумительное. Ослепленный вожделением, Роберт в какой-то момент даже начал прислушиваться, но не смог разобрать ни слова. А потом плюнул и с головой ринулся в сладкую пропасть…
Он задремал, развалившись на неубранной постели, а когда проснулся, увидел, что Кэтрин уже успела принять душ и переодеться — почему-то в мужскую пижаму. Перехватив его удивленный взгляд, она молча подошла к постели и остановилась прямо перед ним. Роберт принялся расстегивать на ней пижаму и целовать теплый живот. Кэтрин чуть помедлила, а потом все же отстранилась и сказала с улыбкой:
— Не пора ли взяться за работу, дружок? Немного волшебства, немного творчества, а потом еще немного секса. Как тебе мой план?
Повинуясь ее распоряжениям, он выдвинул письменный стол на самую середину комнаты и поставил стулья так, чтобы они с Кэтрин сидели друг напротив друга.
— Зажжем свечи? — предложила она и, не дожидаясь его ответа, сама зажгла около десятка и расставила по всей комнате.
Роберт любовался ею.
— Ты удивительно притягательна сейчас, Кэт. Может, ты и вправду ведьма?
— Адам уверен в этом.
— Ты ему тоже нравишься.
— О, я знаю. Но пьеса нравится ему еще больше. Поэтому мы с ним не спим, а пишем. Но я не сдаюсь. У меня есть в моем ведьминском арсенале кое-какие секреты.
— И жалкий суррогат вроде меня — один из них?
— Перестань, ты не суррогат. Ты вполне себе самостоятельный и симпатичный Роберт Реклис.
— Так он правда считает тебя ведьмой? Может, он просто сильно хочет тебя?
— Нет, правда считает. Я владею сексуальными чарами.
— В каком смысле?
В этот момент на журнальном столике вскипел чайник, и Кэтрин отвлеклась на него.
— Так все-таки, Кэт?
— Ну, чары как чары. Ничего особенного. Запретный дар. А я люблю все запретное.
— Будешь смеяться, но я не верю в магию.
— И правильно, и не верь. Это все шутка на самом деле. Моя игра, которую я сама придумала. Просто выпускаю наружу то, что скрыто в подсознании, а ты даже не подозреваешь о том, какие силы у нас там прячутся!
— А вот я слышал, что ты что-то нашептывала во время секса… Это и есть твоя магия?
— Да.
— Я не понял ни единого слова.
— Тебе и не надо. Это мои слова. Они только для меня. Они усиливают эффект от близости с мужчиной.
— Слова?
— Да, если ты в них веришь.
— Послушай, если слова способны усиливать эффект какого-то действия… то, по-моему, это называется заклинаниями, а?
— Как хочешь называй. Чай будешь?
Кэтрин плеснула кипятку в две чашки и поставила их на стол.
— Волшебный чай, между прочим. Тебе понравится.
— Что ты туда насыпала? Сушеные глаза тритонов?
— И не только.
Он переводил недоверчивый взгляд с Кэтрин на свою чашку, в которой исходила паром зеленоватая жидкость.
— Надеюсь, нас не посадят за этот чай?
— Доверься мне. Тебе понравится.
Он сделал небольшой глоток. Чай отдавал горчинкой, но в целом был приятен на вкус.
— А что это был за скандал, о котором ты обмолвилась у Адама?
— Да так… Я влюбилась в декана факультета философии. На первом же курсе. Собственно, ради него и перевелась на этот факультет. Хотела принадлежать ему, быть с ним. Он сам этого хотел и к этому меня подталкивал.
— Ну и что же в этом скандального? Банальная интрижка профессора со студенткой.
— Как сказать, банальная… Я бросила его в тот же день, когда он решил расстаться из-за меня со своей женой. Владеть человеком безраздельно нельзя. В тот самый момент, когда тебе начинает казаться, что он полностью в твоей власти, он может запросто ускользнуть и оставить тебя у разбитого корыта. Именно это и произошло с ним.
Роберт глотнул еще чаю и почувствовал, как внутри его разливается приятное тепло.
— Скажи, волшебник, а вот в том месте, где ты рос… Там было много девчонок, похожих на меня?
— Ведьм, ты имеешь в виду? В общем, хватало. У нас места чародейские: много старинных поверий и прочего в том же духе. Но мои родители не верили в сверхъестественные силы и всячески ограждали меня от общения с тетушками и бабушками. Я ни одну из них за всю жизнь в глаза не видел. Рос сугубым материалистом. И знаешь, не жалею об этом.
— Почему?
— Потому что в противном случае мне пришлось бы верить в то, что наш мир — страшное, пугающее место.
— Но, Роберт… — Она понизила голос. — Это ведь так и есть на самом деле.
— С чего ты вдруг взяла?
— У меня умер родной брат, когда мне было двенадцать. У Адама случилась та же беда, когда он был мальчишкой.
— Да? Слушай, я не знал… Он никогда не говорил мне об этом. Ну что ж… Только при чем тут магия?
— Ладно, замнем эту тему. Давай-ка попробуем поработать над третьим актом, ты не против?
— Я только за. Говори, что надо делать.
— Нам поможет в работе… волшебная доска.
— Что-что?
— Волшебная доска, какая используется на спиритических сеансах, дурачок! Я всегда пишу с ее помощью. Думаю, она не подведет нас и теперь.
Роберт отказывался верить своим ушам.
А Кэтрин тем временем вытащила из-за ширмы круглую доску и водрузила на центр стола. Вдоль края тянулись буквы английского алфавита — черные на ярко-алом фоне. Кэтрин взяла пустой стакан и села за стол.
— Присоединяйся, будешь мне помогать.
Роберт не сдвинулся с места.
Она натолкнулась на его взгляд и прыснула:
— Слушай, перестань так смотреть на меня! Ничего не бойся. Это все не по-настоящему. Я буду черпать вдохновение из своего подсознания, а ты ничего не почувствуешь и вообще можешь относиться к этому как тебе нравится. Делай только то, что тебе говорят. Бери свой чай и садись за стол, ну же!
Пожав плечами, он присоединился к ней.
— Стань Адамом… — монотонным голосом произнесла вдруг она. — Стань Адамом…
— Кэтрин, ты бредишь?
— Господи, Роберт! Ты мешаешь мне сосредоточиться! Стань Адамом… Стань Адамом… Подари мне счастье…
— Тебе очень хочется, чтобы на моем месте сейчас оказался Адам?
— Перестань задавать глупые вопросы! Лучше вспомни про мои сексуальные чары. Если ты поможешь мне, потом на себе испытаешь, что это такое. Тебе понравится… Я буду заниматься с тобой любовью. И с Адамом тоже. С вами обоими.
Она перевернула стакан вверх дном и поставила на доску, касаясь его лишь кончиками пальцев.
— Делай то же, что и я, — приказала она.
Он послушно коснулся стакана. Они долго молчали. Потом Кэтрин вдруг пробормотала:
— Чего-то не хватает… О, я знаю! — Вскочив из-за стола, она отыскала на постели свой ведьмовский колпак и маску волшебника и вернулась. — Надевай. Это создаст нужную атмосферу.
Роберт хмыкнул, но одновременно почувствовал легкий холодок в груди.
— Роберт! Надевай, я сказала!
Он нерешительно покосился на свою маску, а потом взял ее. Черт, всего-навсего глупая игра.
— Будет исполнено, госпожа.
Они вновь коснулись кончиками пальцев перевернутого стакана с разных сторон.
— Пожалуй, мы можем начинать… — прошептала Кэтрин и вдруг совсем другим голосом произнесла: — Нам нужен ответ. Можем ли мы задать свой вопрос?
Ничего не произошло.
— Слушай, Кэт, похоже, мой атеизм портит тебе всю малину… — прошептал Роберт.
А в следующий момент стакан дернулся у них под руками и медленно двинулся по доске. Кэтрин шумно задышала, а холодок тем временем подобрался к самому сердцу Роберта. Он изо всех сил старался сохранять присутствие духа и тупо наблюдал за перемещениями стакана с буквы на букву: Д…А…
— Сомкни время и пространство. Покажи нам зиму 1677 года. Мы в деревянном домике близ часовни колледжа Тринити. Это лаборатория ученого. Там пожар. Ты видишь пожар?
Стакан дернулся и поехал по доске вновь. Роберт ума не мог приложить, как Кэтрин удавалось двигать его. Ведь пальцы ее были неподвижны. А если предположить, что под столом передвигался магнит, стакан не мог на него реагировать, ибо в нем не было ни грамма металла… С другой стороны, нельзя же допустить мысль о том, что все происходящее — результат действия неких сил, сущность которых находилась за гранью его понимания?.. И все же Кэтрин задавала свои вопросы, а доска предлагала внятные ответы…
Д…А…
— Лаборатория здесь, мы находимся внутри, я и Адам… Вокруг нас бушует пожар… Покажи нам бумаги, которые горят.
Н…Е…Т…
У Роберта вдруг сильно закружилась голова. Это произошло так внезапно, что он невольно зажмурился.
— Я не вижу бумаг. Мне нужно их увидеть. Скажи, ты их видишь? Пожалуйста, покажи их нам!
Н…Е…
У Роберта было полное ощущение, что он оторвался от земли и куда-то стремительно летит или мир меняется вокруг него. Он испуганно открыл глаза и увидел, что по-прежнему сидит за столом напротив Кэтрин. Та шумно и ровно дышит и напряженно смотрит на перевернутый стакан. Пот выступил у Роберта на лбу, когда тот опять двинулся по доске.
Л…Ь…З…Я…
Он вновь закрыл глаза и вдруг со всей ясностью осознал, что он уже не он, а кто-то другой. И не сейчас, а шесть лет назад. Едва он понял это, как его мгновенно затопила удушающая волна скорби и душевной боли. Он оплакивал брата, которого у него никогда не было. Он оплакивал брата Адама. Он находился в большом колониальном особняке в Буэнос-Айресе и мучительно ждал, когда Мосс вернется домой. И знал при этом, что он уже никогда не придет, никогда… Мосс Хейл-Деверо, погибший четырнадцати лет от роду. Перед мысленным взором его мелькали лица врачей, священников, серые лица родителей, а сердце разрывала детская скорбь и осознание своей вины… Ощущения были мучительны, невыносимы…
— Я Адам, — сказал он вслух и тут же услышал, как зашуршала пишущая машинка Кэтрин, в которую заправляли чистый лист бумаги. Затем скрипнула каретка. Он хотел, но никак не мог открыть глаз. — Господи, что со мной?..
Он вновь куда-то полетел, а затем сверху на него опустилась тяжесть, и он вдруг понял, что лежит на спине, а прямо над ним плыло в воздухе лицо Кэтрин. Он точно знал, что это она, но черт различить не мог. Все было как в тумане. И вокруг все было незнакомо. Это была не ее комната, а комната Адама. И он лежал в постели Адама. И Кэтрин занималась с ним любовью. Точнее, не с ним, а с Адамом…
— Сомкни время и пространство… — услышал он какой-то далекий, нездешний голос Кэтрин. — Что в этих бумагах, которые ты нам не показываешь? Что в них? Ты видишь, как они горят? Что в них? Посмотри сейчас, пока страницы не пожрало пламя. И скажи нам…
Роберт вдруг вновь почувствовал, как у него под пальцами двинулся стакан. И одновременно заработала пишущая машинка. Он наконец смог разомкнуть веки, но не увидел ничего, кроме глаз Кэтрин, в которых застыли желание и… страх. Он не видел, по каким буквам полз стакан, но почему-то знал, по каким именно: F… L…
— Смотри! Смотри! — кричала Кэтрин.
…A…M…M…A…U…N…I…C…A…C…L…A…V…I…S…M…U…N…D…I…
Из глаз его вдруг брызнули искры, и он понял, что внутри его родился луч света и бился наружу. И он вдруг понял, что этот свет всегда в нем был, но таился все эти годы… И показался лишь сейчас… Вызвав у него смешанные чувства… Дикий, панический ужас… и одновременно гордость, счастье… Свет стер все границы между его сущностью, сущностью Адама и сущностью Кэтрин… Он толкнул их навстречу друг другу и намертво связал между собой, растворил друг в друге. Ему показалось вдруг, что свет изливается с кончиков его пальцев и проникает в тела и души Адама и Кэтрин. Ощущения были странные, страшные, непостижимые… И запретные…
Роберт дико вскрикнул:
— Хватит!
Одним взмахом руки он смел со стола доску, стакан и все, что на нем было еще, вскочил на ноги и опрокинул сам стол. Кэтрин он уже не видел. Рывком он сдернул с себя маску, которая повисла у него на спине. Пишущая машинка скрипнула и замерла. Он бросился к ней и вырвал из нее лист бумаги:
Я Адам…
Я Адам…
Я Адам…
Flamma unica clavis mundi.
Flamma unica clavis mundi.
Flamma unica clavis mundi.
— «Ключ к миру в искре единой…» — машинально перевел он.
Кровь застыла у него в жилах. Откуда взялись эти слова? Из той сгоревшей рукописи Ньютона? Он готов был поклясться, что они с Кэтрин не приближались к пишущей машинке… Кстати, где Кэтрин? Куда она провалилась? Реальный мир вернулся, как только он открыл глаза, но мистическая, невидимая связь с Кэтрин и Адамом не исчезла, и он по-прежнему ощущал ее.
И вдруг жар ударил Роберту в лицо. Он увидел, как полыхнуло пламя. Где-то рядом, но не здесь… Огонь гулял по книжным стеллажам… Это комната Адама! И они на постели… оба… занимаются любовью… Кэтрин и Адам… И не знают о том, что они сейчас сгорят…
Роберт, не видя ничего перед собой, двинулся вперед, на пламя, но оно вдруг исчезло и он почувствовал у себя под руками теплое тело. И вновь канул во тьму.
Когда Роберт проснулся, Кэтрин рядом не было. С трудом сев на постели, он прислушался к своим ощущениям. Голова была на удивление ясная. Они сели за эту чертову доску, потом он опрокинул стол… потом они занимались любовью…
Пожар!
Роберт вскочил и бросился из комнаты, вниз по коридору и на улицу, затянутую плотным туманом. Он как вихрь промчался по Кингз-перейд мимо Сенатского дома. В висках стучала кровь. Картинка, отпечатавшаяся у него в мозгу, была столь реальна, что казалось, будто ноздри противно щекочет удушливый дым пожара…
Их необходимо спасти, спасти!..
…Роберт бежал, и стук его башмаков отзывался гулким эхом в тумане. Маски были сброшены, и истина открылась ему такой, какой он не ждал ее увидеть. Все вокруг казалось чужим и незнакомым. Мимо проплыли теряющиеся в низко повисших облаках шпили часовни Королевского колледжа — в самих очертаниях древней постройки чудилась угроза. Вывески магазинов, тянувшихся вдоль Кингз-перейд, словно были написаны на незнакомом языке. Рисунки и завитушки походили на плод воображения художника, не знавшего о существовании человечества. Роберт бежал, не чуя под собой ног.
Перед мысленным взором его вновь повисло ужасное видение — дверь, из-под которой с шипением вырываются языки пламени, загорающиеся на зрачках невольного зрителя зловещими искусственными красками.
Ворвавшись на Тринити-стрит, он услышал бой курантов — полночь.
Кровь стучала в висках, как бой тамтамов. Он несся по Тринити-стрит навстречу сгущающейся тьме. Белая карнавальная маска стучала о лопатки, словно мексиканское сомбреро, по ногам били полоскавшиеся на ветру полы шутовского, чародейского плаща.
Добежав до сторожки колледжа Тринити, он изо всех сил стал барабанить кулаками в двери.
— Там пожар! Пожар! Отпирай!
Привратник отпер ворота.
— Минутку, сэр. Вы пьяны?
— Говорю же — там у вас пожар!
— Откуда вам это может быть известно? Сдается мне, вы даже не учитесь в этом колледже…
Роберт отпихнул сторожа и бросился мимо него. Вслед ему неслись трель свистка и крики.
Он мчался прямо по газону, игнорируя пешеходную дорожку, вившуюся змеей между клумбами. Добежав до Нэвилс-корт, он бросился по северной галерее. Башмаки его гулко стучали по каменным плитам. Ньютон очень удачно выбрал место для измерения скорости распространения звука… Ведь именно здесь он замерял эхо, стуча по камням каблуками.
Оказавшись внутри здания, Роберт помчался полевому коридору и на ходу сорвал с пожарного щита огнетушитель.
Дверь в апартаменты Адама была не заперта. Роберт ворвался внутрь, и в лицо ему тут же пахнуло жаром и густым черным дымом. Адам и Кэтрин лежали на постели. Оба были без сознания. А прямо над ними, в клубах дыма, зависло Око Смерти. Роберт натолкнулся на этот взгляд, будто на бетонную стену. Зрачок переливался всеми цветами радуги, и в разные стороны от него сыпались, словно молнии, ярко-алые искры.
— Прочь! — рявкнул Роберт и, нагнув голову, будто бык, стал двигаться вперед, к постели.
Первой он стащил с нее Кэтрин. Она еще дышала.
Тем временем на пороге возникли сторож и его помощник. Роберт передал им безжизненное тело девушки и вернулся за Адамом. Через полминуты в здании заревела пожарная сигнализация, в коридоре захлопали двери. Роберт расчищал себе путь к постели огнетушителем. Вновь оказавшись в спальне, он увидел, как огонь пожирает бумаги на письменном столе и невесть как оказавшуюся там стремянку. Он взвалил Адама на себя и вытащил его в коридор. Адам бредил.
— Мосс?..
— Нет, это Роберт.
За окном завыла сирена пожарной машины. В коридоре толпились и кашляли люди. Один из них помог Роберту спустить еле волочившего ноги Адама на свежий воздух. Кэтрин, кутавшаяся в чье-то голубое одеяло, уже была там.
— Роберт! — завидев его, крикнула она. — Что это было?
— Пожар. И это я его вызвал.
— Ты с ума сошел?
— Я опрокинул стол со свечой. Это я, Кэтрин, сделал.
— Ты опрокинул стол? Но при чем здесь пожар? Ты опрокинул стол и стал дико кричать: «Пламя! Пламя!» Ты напугал меня! Ты был страшен в ту минуту!
— А потом я потерял сознание.
— Да, я оттащила тебя на постель. Ты выключился. А я пошла к Адаму…
— Я был Адамом.
— Ты все еще бредишь?.. — Кэтрин вдруг заплакала. — Ты меня пугаешь!
— У нее шок, — сказал сторож. — Ее сейчас лучше не трогать.
Роберту пришлось посторониться, пропуская в здание пожарных и медицинскую бригаду, которая почему-то не обратила никакого внимания на полумертвых Адама и Кэтрин. Роберт, не удержавшись, приобнял Кэтрин, но та была холодна как статуя.
— Что ты подсыпала в чай? — спросил он.
Резко высвободившись, Кэтрин залепила ему пощечину, затем еще и еще…
— Не будь дураком! Это была просто игра, понимаешь? Игра!
Сторож крепко взял Роберта под руку.
— Отойдите от нее, сэр, я же просил. Дайте ей прийти в себя.
Они встретились спустя несколько дней у Кэтрин. Ее как раз выписали из больницы. Минут десять они сосредоточенно пили кофе, каждый боялся заговорить первым. Наконец это сделал Адам:
— Ты спас нам жизнь, если честно.
— Ну, не знаю…
— Зато мы с Кэт знаем. И мы теперь у тебя в неоплатном долгу. Оба.
Перед его мысленным взором на мгновение предстала ужасная картина, но он тут же усилием воли отогнал ее.
— Давай лучше не будем вспоминать ту ночь. Я лично просто не могу…
Кэтрин положила свою ладонь ему на плечо.
— Адам считает, что в тебе проснулась некая сверхъестественная сила. Спонтанно. И он не удивился, потому что всегда знал, что ты не такой, как все, и что в тебе что-то такое таится.
— Перестаньте! Вы отлично знаете, как я отношусь ко всякого рода мистике. Если ты утверждаешь, что ничего не подмешивала в мой чай, я тебе поверю на слово. Значит, я просто перепил на вечеринке. И приревновал тебя к Адаму. Элементарно, по-детски. И на меня нашло затмение. Я не ведал, что творю. Просто меня, видимо, ослепила обида — мне было досадно, что ты ушла спать к Адаму. И видимо… я не помню, но, наверное, я пошел за тобой, хотел разбить ему камнем окно или что-нибудь в этом роде… А вышло еще хуже.
— Роберт, не сочиняй, ничего этого не было, и ты это прекрасно знаешь, — миролюбиво произнес Адам.
— Да пусть думает что хочет, — усмехнулась Кэтрин. — Как бы то ни было, а нам с вами какое-то время лучше не встречаться. От греха, знаете ли.
— Мы теперь накрепко друг с другом повязаны. До гроба, — возразил Адам. — Впрочем, ты права. Лучше пока пожить врозь. Какое счастье, что у нас скоро выпускной… Я, наверно, заморожу наш театральный проект с Ньютоном. Хватит нам баловаться… с огнем.
— Адам, не говори ерунды! — фыркнул Роберт.
— Ерунда?.. Как знать, как знать…
Роберт строго взглянул в непроницаемые глаза друга и почувствовал, как в глубине души вновь зашевелился страх. Его рациональная, сугубо материалистическая психика затрещала по всем швам… Она вдруг показалась ему жалкой ширмочкой, за которой таилось нечто более значительное… глубокое и непостижимое…
Он провел ладонью по лбу, пытаясь прийти в себя. Нет, в этом лучше не копаться. Пользы ноль, а вреда — хоть отбавляй. Прецедент, так сказать, уже есть. Родители правильно поступали, что всячески ограждали его от мистики и приучали к строгому, рациональному мышлению и научному или житейскому объяснению всего, что его окружало в жизни. Так безопаснее…
— В общем, дружище, верь во что хочешь, — с доброй улыбкой произнес Адам. — А не хочешь — не верь. Но может наступить время, когда твоя тайная сила… скажем так, потребуется. Придет время великих испытаний и смертельной опасности… И тогда тебя призовут. Обещай мне сейчас, что, когда это случится, ты наконец поверишь.
Роберт глянул на него, потом на Кэтрин, потом вновь уставился в свою чашку с кофе.
— Я ничего обещать не буду… — угрюмо проговорил он.
Кэтрин вновь похлопала его по плечу. Она сегодня была так красива, так притягательна.
— Ты показал себя настоящим героем, Роберт, — сказала она. — И стал рыцарем моего сердца.
Роберт поймал ее руку, поднес к лицу и коснулся кончиков пальцев поцелуем.
— Мне пора, ребята, — твердо произнес он, поднимаясь и протягивая Адаму руку. — Мне пора.
Британская панк-группа, одна из самых популярных на рок-сцене в 70–80-е гг. XX в. — Здесь и далее примеч. пер.
Австрийский художник (1862–1918), основоположник модерна в австрийской живописи.
Неофициальное название юго-западных областей Англии, включающих в себя графства Бристоль, Корнуолл, Девон, Дорсет и Сомерсет.
«Роман о Розе», памятник французской литературы XIII в.
«Песнь о Роланде», памятник французской литературы XII в.
Известный в США шеф-повар и телеведущий.
Купорос (лат.).
14 августа 2003 г. на всем северо-востоке США произошло аварийное отключение электричества. В течение дня Нью-Йорк и многие другие города были погружены во тьму.
Медицинское исследование кишечника при помощи ввода эндоскопа в прямую кишку.
Речь идет о Кароле Йозефе Войтыле — понтифике Иоанне Павле II, скончавшемся в 2005 г.
В английском языке слово pole имеет двойное значение — «поляк» и «полюс».
Книга пророка Иезекииля, 38:2.
Обыгрывается созвучие географического названия Уондлбери (Wandlebury) с английскими словами «жезл» (wand) и «упокоить» (bury).
Стратегическая оборонная инициатива — военно-политическая программа, разработанная в странах НАТО в годы противостояния с СССР и странами Варшавского Договора, в период «холодной войны».
Известный британский экономист, основатель кейнсанского направления в экономической теории.
Служба внешней разведки Великобритании, о могуществе которой идет речь в романах Йена Флеминга о Джеймсе Бонде.
Фундаментальный труд Исаака Ньютона «Математические начала натуральной философии», опубликованный в 1687 г., в котором английский физик и математик описал закон всемирного тяготения и заложил основы классической механики.
Лондонская улица, издавна служившая штаб-квартирой для многих британских СМИ. «Флит-стрит» фактически является синонимом выражения «британская пресса».