Проехав вдоль берега океана мимо неуклюжей, но хорошо сохранившейся каменной крепости на скалах, которая когда-то охраняла восточный вход в гавань, наша коляска миновала богатые жилые кварталы и завернула за мыс, который Марджори Бристол назвала «Браунс пойнт». За ним Сэмьюэл придержал лошадей, и они легким шагом обогнули ярко-зеленую площадку для гольфа, с которой начиналась большая лужайка перед поместьем Оукса. Сам дом не был виден с дороги, но на то, что он был здесь, указывал черный стальной забор с белыми каменными столбами и черными стальными воротами, на которых металлические буквы в стиле рококо гласили: «Вестбурн». Створки ворот были прикрыты, но замка не было видно, и Сэмьюэл, спрыгнув с повозки, открыл одну из них. Потом он снова влез на козлы, натянул поводья, и мы тронулись дальше. Он и не подумал вернуться назад и закрыть ворота.
Мы катились по дорожке в форме полукруга через безупречно подстриженную лужайку с яркими клумбами, прятавшимися, как цветы в волосах хорошенькой девушки. Вездесущие пальмы лениво склонялись, будто жестикулировали, указывая на большой приземистый дом впереди.
Нью-Провиденс — длинный узкий остров — двадцать одна на семь миль — и дом в поместье Оукса повторял его форму. Он был таким же широким с запада на восток и узким с юга на север. Длинный фасад (или это был торец?) похожего на гасиенду дома делал незаметной высоту двух его этажей, и из-за этого все здание казалось ниже, чем оно было на самом деле. Честно говоря, легендарный дом сэра Гарри напомнил мне придорожный отель.
«Вестбурн» оказался удивительно нескладным серым оштукатуренным строением, окруженным кустарником; с белыми ставнями, красноватой крышей и решетками, по которым вился бугенвиль. Балкон, опоясывавший все здание, служил одновременно навесом над галереей, оканчивающейся справа от заднего крыльца, где сквозь распахнутые двери нескольких гаражей виднелось несколько дорогих машин. С другой стороны здания я заметил открытую деревянную лестницу с решетчатой баллюстрадой, с помощью которой можно было попасть на балкон, в комнаты второго этажа.
Тот, кто жил здесь, наверное имел кучу денег — в этом пляжном домике было пятнадцать или двадцать комнат. Но у того, кто жил здесь, вряд ли был вкус. Марджори Бристол ошибалась: может, название «Вестбурн» и звучало грандиозно, но у этого неуклюжего поместья с его ухоженными садиками был самый обычный вид.
Сэмьюэл улыбнулся мне, я дотронулся до своей шляпы, благодаря его, и он повел свою лошадь с повозкой обратно к воротам.
— Он, кажется, славный парень, — сказал я.
Я снова надел пиджак и опять тащил свою сумку.
— Это точно, — отозвалась мисс Бристол.
Ведя меня к широкому переднему крыльцу, она показала рукой вправо.
— Там теннисные корты. И бассейн тоже.
Теннисные корты виднелись среди пальм, но бассейна нигде не было видно.
— Зачем вам нужен бассейн, если под боком океан? — спросил я.
— Мне не нужен, — ответила она и улыбнулась.
Дверь главного входа была не заперта, и мисс Бристол вошла в дом. Я последовал за ней. Внутри оказались темные деревянные и оштукатуренные стены с рисунками и гравюрами на морскую тематику. Потолок был выше, чем я ожидал, глядя на дом с улицы. Лестница без перил вела в спальни наверху. Слева я мельком увидел столовую с шикарно выглядевшей мебелью в викторианском стиле и большим восточным ковром, достаточно большим, чтобы улететь на нем. Везде были вазы со свежесрезанными белыми цветами.
Мисс Бристол поняла, что я заметил цветы, и сказала:
— Это для леди Юнис. Она любит лилии. Даже когда ее здесь нет, я ставлю свежие цветы.
Наши шаги эхом отзывались на паркетном полу, где я видел свое отражение, глядя вниз. Интересно, кто полировал пол? Тоже мисс Бристол, или она занималась только административными делами?
Мы прошли мимо открытой двери в ослепительно белую в современном стиле кухню на широкое чисто вымытое крыльцо. Здесь была кое-какая мебель из ротанга и пальмы в горшках; на склоне заднего двора, спускающегося к пляжу с белым песком и синему океану, виднелись лилии.
Мисс Бристол задержалась на крыльце и подарила мне еще одну из своих редких, но от того не менее ценных улыбок.
— Вам пора встретиться с сэром Гарри, — сказала она. — Пожалуйста, оставьте вашу сумку здесь.
Мы спустились с крыльца, и я услышал пыхтение и жужжание, которые не были шумом прибоя.
— А вот и сэр Гарри, — сказала она. Она уже не улыбалась, но в ее ореховых глазах играл озорной огонек. — Он сейчас, знаете ли, забавляется со своей любимой игрушкой.
Я не знал, но скоро все понял. Пальма, которая росла между тем местом, где стоял я, и окном, вдруг опрокинулась, как тростинка.
Я не сразу заметил массивную цепь вокруг основания дерева, которое было буквально вырвано с корнем небольшим красноватым трактором. Его колеса методично рыхлили аккуратно подстриженную траву, а трактор тащил за собой пальму с корнями, облепленными свисающими комьями земли, как лошадь тащит упавшего наездника. Только «наездник» — водитель трактора — и не думал падать. Он дергал рычаг переключения скоростей, переводя трактор на рыкающую нейтральную скорость, и подпрыгивал на своем сиденье, как лягушка.
Сэр Гарри, одетый в шляпу с широкими, опущенными вниз полями, красную с черным куртку, брюки для верховой езды цвета хаки и высокие сапоги оказался маленьким, но властным человеком с властным брюшком, которое он почесывал, пока шел ко мне.
— Проклятые деревья! — сказал он. Его неприятный, режущий слух голос перекрывал грохот трактора. — Какого черта иметь океан под окном, когда ни черта не видно из-за этих дурацких деревьев!
Моей первой мыслью было, не оскорбляет ли его непристойная речь мисс Бристол, но когда я повернулся, рядом никого не было. Потом я заметил ее — уже на полпути к дому.
Сэр Гарри сбросил шляпу и вытер лоб тыльной стороной рабочей перчатки, оставив на нем грязную полосу.
— Вы — Геллер?
У него были коричневые, волнистые волосы, лишь слегка тронутые сединой. Совсем молодые волосы над изрезанным морщинами лицом — лицом старика. У сэра Гарри были темные, широко посаженные свирепые глаза и выдающаяся вперед воинственная челюсть, которая придавала ему злобный вид. У него был луковицеобразный, похожий на шарик оконной замазки нос, который, казалось, вот-вот дотронется до тонких сжатых губ.
Но вообще-то сэр Гарри был даже чем-то симпатичен мне, какая-то эксцентричная дурацкая симпатия, знаете ли. Сейчас его гонкие губы искажались в вымученной улыбке.
— Люди думают, что я ненавижу деревья, потому что я всегда выворачиваю их к такой-то матери трактором. — Он остановился и ткнул меня в грудь своим толстым пальцем (рабочих перчаток на нем уже не было).
— У меня есть трактор и побольше, чтобы вырывать эти ублюдочные деревья.
— Не сомневаюсь.
Мы снова двинулись вперед. Волны прибоя легко накатывались на берег, и мне казалось, будто мы шли мимо живописной открытки, вдруг ставшей реальностью. Но несколько маленьких отвратительных крылатых сукиных детей пытались пообедать мною.
— Москиты, — сказал сэр Гарри и прихлопнул одного на щеке. Это был увесистый удар, будто он отвечал на личное оскорбление. — Они безвредны, если убьешь их.
Вот это да, настоящий трюизм!
Но тут он снова заговорил о деревьях.
— Я собираюсь посадить сегодня пару пальм, — произнес он, примирительно махая рукой. — Я люблю, чтобы деревья росли там, где хочу я. Я хочу, чтобы они не мешали мне, черт побери. Не заслоняли мне дурацкий обзор. Понимаете?
— Понимаю, — ответил я.
— И что вы думаете о моем острове?
Он был по меньшей мере прав на треть: мисс Бристол упоминала, что Оукс владел третью острова Нью-Провиденс.
— Очень симпатичный, — сказал я, целя в москита и сильно шлепая себя по щеке.
Он остановился и уставился на океан, как будто океан был тоже его владением.
— Это Кэйбл Бич, где проходят подводные телефонные кабели и соединяют нас с цивилизацией. Иногда мне кажется, что все это — какая-то дурацкая ошибка.
— У вас есть на то основание.
Сэр Гарри снял шляпу и принялся отгонять ею москитов. Он опять улыбнулся своей скупой улыбкой.
— А что вы думаете о моей маленькой мисс Бристол?
— Очень полезная эффектная молодая особа.
— Это точно. А хорошенькая у нее черненькая попка, а?
Как бы я не восхищался задом мисс Бристол про себя, этот предмет не вдохновлял меня на дискуссию.
— Ты не так меня понял, парень.
Мы опять остановились, и он покровительственно положил руку мне на плечо. Его жадные маленькие глазки превратились в узкие щели, а дыхание стало горячим, как печка. Моя профессиональная наблюдательность детектива подсказала мне, на завтрак он ел сыр и омлет с луком.
— Я никогда и пальцем не дотрагивался до этой девочки, — отрезал он. — И никогда не дотронусь. Она умна, предана мне, знает свою работу и кое-что еще! Ты должен запомнить одну вещь, сынок.
— Какую?
— Никогда не трахай наемную прислугу!
— Постараюсь это запомнить.
Я старался говорить ровным голосом, но его внимательные глаза золотоискателя все равно впились в мое лицо в поисках признаков иронии.
— Ты, кажется, еврей, парень?
— Вообще-то я не исповедую веру, но мой отец — еврей. Какие-то проблемы с этим, сэр Гарри?
Его смех был оглушительным.
— Черт, нет. Но здесь, в Нассау, есть масса узколобых фанатиков. Когда на маленьком острове собирается столько негров и так мало белых, расизм всегда показывает свое уродливое лицо.
Сказанные человеком с таким лицом, как у него, эти слова поражали своей логичностью.
— Дело в том, Нат... Можно, я буду звать тебя Нат?
— Конечно.
— Да, а ты называй меня Гарри. Черт с этим дерьмовым «сэром». Мы же будем хорошими друзьями, верно?
— Хорошими.
Мы снова двинулись вперед. Москиты продолжали кусать меня, а прибой неумолимо набегал на берег и отступал назад.
— Дело в том, Нат, что на острове тебе придется побывать в разных местах... Особых местах.
— Вы имеете в виду, куда не пускают евреев?
— Точно. Для меня любой человек — это человек.
Я признаю только одну религию — золото. Но о Господи! Не говорите моей жене, что я сказал так. Юнис верит во всю эту чепуху о загробной жизни.
— Гарри, как я смогу выполнить для вас работу в Нассау, если свободы здесь ограничены?
— Легко. Этот чертов Нассау — мой, Нат. В доме у меня есть для тебя специальная карточка. В ней говорится, что ты — мой гость. В городе нет ни одного клуба, ресторана или отеля, куда бы тебя с ней отказались впустить.
— А, если так...
— Кроме того, ты не похож на еврея.
— Вот здорово, спасибо, Гарри.
— Ты похож на чертового ирландца с этими рыжими волосами.
Он положил руку мне на плечо в то время, как наши ноги мягко ступали по белому песку.
— Ты хороший парень, Нат. А теперь я расскажу тебе о нехорошем парне, этом ублюдке — моем зяте.
— Зяте? Так вот в чем дело? Какая-то семейная ссора?
— Ты не женат, Нат?
— Нет.
— Так, значит, у тебя нет детей — по крайней мере, о которых ты знаешь, ха-ха. — Он грубо засмеялся. — Что ж, когда у тебя будут дети, я гарантирую тебе одно: они разобьют твое чертово сердце.
Я ничего не ответил. Он снял руку с моего плеча. В этот момент ему даже не требовался его замечательный отпрыск: стальные глаза Оукса сделались мокрыми.
— Ты отдашь им все, все. А что они дают тебе взамен? Чертово разбитое сердце.
Оказалось, Нэнси — его «чертова любимица» меньше года назад выказала свою признательность за безграничную щедрость папочки, выйдя замуж «за этого проклятого жиголо — охотника за состояниями».
— Знаешь, сколько лет ей было, когда он начал... Он запнулся, но затем слово вырвалось у него само.
— Трахать ее! Семнадцать. Семнадцать! А он, елейный ублюдок, был вдвое старше...
Я ничего не сказал, только шлепнул москита на рукаве пиджака. На этот раз я попал, и на пиджаке осталось небольшое кровавое пятно.
— Он хочет, чтобы его называли графом, этот де Мариньи.
Пока он говорил, я не мог понять, как звучит эта фамилия: у него это получалось «ди Махрини».
— Проклятый плэйбой — яхтсмен. Он дважды был женат, жил за счет своих жен.
Оукс остановился, сел на песок. Уставился на темных пеликанов, которые пикировали на море в поисках ленча. Было около полудня, и мне тоже не мешало бы пообедать. Я сел рядом с ним.
— Мы всегда были так близки, Нэнси и я... Она любила слушать мои рассказы о тех днях надежд... говорила, что хочет написать мою биографию, когда вырастет. — Он засмеялся почти тоскливо. Странно было слышать такой смех этого тертого калача. — Может, не стоило разрешать ей вольности в таком раннем возрасте. Эту поездку в Англию, чтобы учиться танцам. Она ходила в школу в Лондоне, а потом — в Торрингтон Парк. У нее были частные учителя по танцам и искусству. У нее было все, что она хотела. В ее четырнадцатый день рождения я сделал ей особый подарок: я разрешил ей год не учиться и отправился с ней и ее матерью в круиз по Южной Америке. А там я подарил ей что-то особенное...
Он, наверное, хотел, чтобы я спросил «что», и я спросил:
— А что это было, Гарри?
Он взглянул на меня и улыбнулся шире, чем, казалось, могли улыбнуться его тонкие губы. Я подумал, что его пергаментная кожа лопнет.
— Я взял ее в Долину Смерти, Нат. Ну, конечно, о чем же еще могла мечтать юная девушка?
Он уставился на песок и принялся чертить на нем линии пальцем.
— Мы повторили мои странствия тех времен, когда я искал золото и чуть не загнулся там. Я по-своему учил ее... Показывал ей, чего стоило заполучить все это. И я думал — я думал, может, потом у нас появится какое-то взаимное уважение...
Пеликаны кричали, будто издевались над ним.
— А потом она бросила меня ради этого лягушатника.
Сейчас он был больше похож на отвергнутого просителя, чем на любящего отца, но я не сказал это вслух.
Его лицо снова превратилось в горькую маску.
— Я послал ее в Калифорнию на каникулы, хотел, чтобы она уехала от этого вкрадчивого сукина сына. Но он полетел туда и встретился с ней... Всего два дня, как она стала совершеннолетней. Два маленьких дня ей было восемнадцать, а потом он женился на ней в Нью-Йорк Сити.
— Это было тяжело для вас, Гарри?
Он уставился на океан пустым взглядом.
— Я старался устроить все как можно лучше. Предлагал им деньги. Предложил ему землю. Работу. А он послал меня к черту. Гордый ублюдок! Как будто деньги ничего не значат... Как будто ему все равно, что я умру, и Нэнси унаследует миллионы...
Он сжал горсть песка, как будто хотел задушить его, но песок лишь просыпался между его толстыми пальцами.
— Теперь этот сукин сын пытается столкнуть меня с Сидни!
— С Сидни?
— Это мой сын! Он впечатлительный мальчик, а этот французик говорит так гладко. Он такой... чертовски очаровательный.
В этом слове сквозил сарказм.
— С этими его яхтами и россказнями о Европе и его фальшивым титулом...
Сэр Гарри, должно быть, знал все о фальшивых титулах. Он погрозил кулаком океану.
— Он настроил Сидни против меня! Ублюдок! Грязный ублюдок!
Обветренное лицо сэра Гарри залилось румянцем.
— А потом, это последнее оскорбление... Он заставил Нэнси написать это жестокое письмо ее матери. Написать, что она порывает с нами «до тех пор, пока» мы не примем ее обожаемого супруга обратно в лоно семьи...
Я рискнул коснуться рукава его рубашки.
— Гарри, похоже, ничего нельзя сделать с этим злосчастным сукиным сыном.
У него даже ноздри покраснели.
— На этот раз можно! — Его глаза сузились, а тонкий рот искривился в усмешке, когда он наклонился ко мне и таинственно зашептал: — Моя дочь сейчас проводит лето с матерью в Бар Харбор. Изучает там танцы и какие-то дурацкие штуки. А знаешь, чем занимается этот проклятый гулящий французик каждую ночь, пока его жены нет рядом?
— Нет, Гарри.
Он откинул голову назад и проревел:
— Снимает девок!
Расшнуровывая ботинок и вытряхивая оттуда песок, я размышлял, все ли баронеты Британской империи так красноречивы.
Он схватил мою руку. Его хватка была как тиски.
— Я хочу, чтобы ты добыл улики против этого складно говорящего ублюдка!
— Улики?
Он говорил сквозь сжатые зубы, ехидно улыбаясь.
— Я хочу, чтобы ты достал мне кучу откровенных снимков, на которых был бы этот фальшивый граф, чтобы я мог бы бросить их в лицо моей дочери, и она упала бы в обморок!
Пока Оукс гоготал над своим гениальным планом, я мысленно поставил его в номинации «Отец года» на первое место.
— Мистер Оукс... Сэр Гарри... Я обычно не занимаюсь такого рода работой...
Он сердито покосился на меня — хотя с его рожей трудно было определить, смотрит ли он сердито.
— Не нужно этих высоких фраз, Геллер. Я проверил тебя. Я знаю твою репутацию.
Он опять ткнул широким пальцем в мою грудь.
— Почему, черт возьми, ты думаешь, я позвал тебя сюда?
Я схватился за воздух ладонями.
— Да нет, мое агентство просто живет делами о разводах. Просто я не занимаюсь этим лично. — Тут я гордо ткнул себя в грудь сам. — Я президент своего агентства, мистер Оукс...
Он фыркнул от смеха.
— Черт, парень, сэру Гарри Оуксу не нужен неквалифицированный ассистент — мне нужен главный детектив, понятно! Ты бы послал этому чертову Генри Форду своего помощника?
— Конечно, нет, сэр Гарри...
Он положил руку на мое плечо.
— Просто Гарри, Нат.
— Отлично. А почему бы вам не нанять какого-нибудь местного сыщика? Зачем посылать за мной, в Чикаго, когда...
— Здесь, в Нассау, только два частных детектива Нат. И обоих хорошо знает этот «граф» Альфред де Мариньи. Ты же, напротив, сможешь смешаться с туристами, военными и американскими авиационными инженерами... Ты же знаешь, многие офицеры часто не носят свою форму, когда они не на дежурстве.
— Ну...
Он встал, его ступни утопали в песке, как ноги статуи.
— Сколько ты хочешь за эту работу, Геллер?
Я тоже приподнялся, отряхивая песок со своей задницы.
— Честно говоря, я считаю, что это будет общая работа, и мне придется вызвать одного из моих оперативников...
Я пожал плечами. Ткнул пальцем в небо. В высокое небо.
— Три сотни в день и расходы.
Сэр Гарри тоже пожал плечами и указал в сторону дома.
— Как насчет чека на десять тысяч долларов в качестве предварительного гонорара? Плачу прямо сейчас.
— Хорошо, — быстро сказал я, пораженный. — Просто здорово.
— Я выпишу тебе чек, — сказал он. — Я не думаю, что будут проблемы с тем, чтобы обналичить его.