— Да я уже в курсе, — вздохнул он. — Но тогда-то знаешь как я зол был? Надо мной ведь весь отдел ржал! А потом нас с Дэном Серега у себя собрал, мы пивка попили, сверили сведения да и начали понимать, что и правда тут не все чисто.
— То есть ты хочешь сказать, что Дэн меня не убивал? — устало сказала я. — Ты б хоть чего поумнее придумал, а?
Я хотела в это верить. Бог видит — как я хотела в это верить, что любимый меня не предавал и не хотел моей смерти. Да вот только факты — вещь упрямая.
— Ты на мужика посмотри внимательно, — посоветовал Витька. — Я ж тебе с самого начала сказал — вот твой убийца.
Я посмотрела.
— Морда знакомая вроде, — пожала я плечами.
— Перевалов Александр Васильевич, он к тебе пару недель назад на прием приходил — не помнишь разве?
Я вгляделась в замершее лицо и поморщилась:
— А, это тот, который мне сказки рассказывал про пропавшего сына?
— Ну, не знаю, что он там тебе рассказывал, но приходил он к тебе с целью пробить твою силу да предложить работу. Он, Машка, священник. Правда отлученный уже, но это не помешало основать ему новую протестантскую ветвь, «Ангелы Господни». И ему нужна была ведьма — чтобы побольше со своих прихожан состричь.
— Ну надо же, — изумилась я.
— Вот тебе и надо же, — передразнил меня Корабельников. — А после того, как ты ему отказала, он с Гулей сговорился.
— И что, типа за отказ он меня и порешить хотел? — скептично молвила я. — «Я мстю, и мстя моя будет страшна»? Ерунда какая-то. За такое не убивают.
— За отказ — нет. — А вот за все твое добро — запросто.
— А кто ему мое добро отдаст? — опешила я.
— А там комбинация была целая продумана, уж сильно твоя трехуровневая квартира произвела на Перевалова впечатление. Так вот, он после того разузнал о тебе, да и его сын подкатился к Софии.
С секунду я смотрела на снисходительно — улыбающееся лицо Витьки, после чего хлопнула себя по лбу:
— Ну точно! Все срастается! Сонька же по мужу теперь Перевалова! И что, думаете, что если я помру, то все Соньке достанется? Да вот и нет! Я ее даже и не упомянула в завещании!
— Слушай, ты меня достала, — сурово сказал Корабельников. — Давай-ка теперь ты сядь на табуреточку, рот прикрой, да послушай, как оно все было? Лады?
— Лады, — кивнула я, и приготовилась слушать.
Александр Васильевич Перевалов был священником — миссионером. Есть на Кавказе большое село христиан — евангелистов, в основном славян, и жизнь там течет спокойно и размеренно, с божьим благословением. Жители с малолетства приучаются следовать заветам Христа, а так как одна из них — идите и научите других — то нет-нет, да и отправляют сельчане миссионерские группы по странам бывшего СССР. Не знаю уж как сейчас дело обстоит, когда каждая республика отгородилась от другой границей, но Александр Васильевич в России уж лет двадцать миссионерствует, так что уже и натурализовался давно. Сельчане на него и нарадоваться не могли. Основав крепкую церковь в одном городе — он не сидел на месте. Сформировав крепкое руководство, он тут же ехал в соседний город.
Сельчане только успевали отсылать Александру Васильевичу деньги, так как новообращенные жертвовали неохотно, а евангелизация — дело хлопотное. Надо было оплатить и регистрацию новых церквей, и аренду залов для богослужений, и священнику с семьей надо было где-то жить и что-то есть. А потом, после становления церкви, в каждом городе требовались еще и средства на постройку молитвенного дома, способного вместить всю немаленькую паству. Расходы были значительны, однако село на Кавказе — богатое, Господь благословляет его, и люди с радостью жертвовали на богоугодное дело.
Раз в два — три года Александр Васильевич приезжал в родные пенаты, с семьей и несколькими доверенными людьми, отчитывался, и все были довольны. Скандал грянул лет пять назад. Один очень богатый человек в Новгороде умер, завещав значительную сумму церкви Александра Васильевича, прихожанином коей он являлся. Пастор положил сумму в карман, ни с кем не делясь. А вскоре на Кавказе раздался звонок, и сельчане с недоумением узнали от Сергея, казначея из новгородской церкви, что их активный миссионер — вор и водит их за нос. Что жертвуют россияне, и охотно жертвуют, и вовсе нет нужды еще и деньги с Кавказа требовать. И что в последнее время пастор совсем жаден стал — все гребет себе в карман, и забывает поделиться. И раз так — то Сергей тоже молчать не станет, не резон ему теперь пастора прикрывать.
Сельчане были шокированы до предела. Но все же отправили людей в Новгород и еще в пару городов, где Александр Васильевич основывал церкви. Сергея — казначея они не нашли. А пастор встретил гостей очень доброжелательно, с укоризненным видом дал проверить бухгалтерию, и вел себя так, что проверяющим даже неудобно было за свои подозрения. Да, судя по записям — жертвовали крайне скудно. В воскресение с утра пастор отвез их на вокзал, а сам поехал на утреннее богослужение. Вот только на железнодорожных путях случилась авария, и таким образом рейс был перенесен на вечер. Гости, не долго думая, собрались да поехали в культпросветучилище, в актовом зале которого и проходили богослужения.
Попали они к самому концу. Как раз закончилась последняя проповедь и Александр Васильевич пустил по рядам большую чашу, размерами смахивающую на тазик, призывая жертвовать на строительство молитвенного дома. И народ, до отказа забивший немаленький актовый зал, очень охотно расстегивал кошельки. Ибо всем уже надоело тесниться в этом чужом зале.
Гости, онемев, наблюдали, как растет в тазике ворох купюр, там были и крупные российские купюры, и доллары, люди не скупились. После чего переговорили с прихожанами, что сидели поблизости — и те подтвердили, что все ждут — не дождутся, когда же будет построен собственный молитвенный дом, и посему тазик к пастору всегда возвращается полным.
А по бухгалтерским книгам следовало, в пересчете на доллары более пятидесяти за воскресный сбор прихожане еще никогда не жертвовали…
О хороших пожертвованиях сообщили и посланцы в другие города.
Вот только церковная казна везде была пуста. Деньги, которые должны были пойти на помощь бедным, строительство молитвенных домов и прочие богоугодные дела — пошли в карман пастора, светлого и активного миссионера, и сомнения в этом более не было.
Александра Васильевича сельчане отлучили от церкви. Только вот его не сильно это и расстроило, ибо для него христианство давно стало всего лишь синонимом слова «бизнес». На лбу у пастора не написано — отлучен он или нет, — так рассудил он, и…снова принялся за основание церквей, благо опыт был. Нет, он не создавал секты, он основывал нормальные протестантские церкви, нес Слово Божие людям, вернее — теперь он его продавал. Вот только Господь был явно против самозванца — и плохо, плохо у него все клеилось. Люди теперь и в самом деле жертвовали отлученному пастору неохотно, словно чуяли, что не на богоугодные дела пойдут их денежки. Александру Васильевичу на пропитание порой не хватало. Вот и пришлось ему задуматься, как бы выжать из прихожан по максимуму. Ведь посещали церковь те, у кого имелась деньга. Максимова, владелица сети продуктовых супермаркетов, которой наш пастор попался в лихой для нее час — дочь была в реанимации после аварии. Как бы то ни было, но старая прожженная тетка, послушав о том, что все мы — дети Господни, кинулась на колени в молитве — и вымолила—таки жизнь своей дочери. С тех пор и ходит на богослужения, да вот только мошной тряхнуть серьезно не хочет. Сотку кинет в ящик для сбора — и считает, что достаточно. А Степанов, владелец автосервиса? А Леночка, прехорошенькая жена нового русского? Пастора аж злоба душила — вот они, денежные мешки, ходят рядом, да только как бы их потрясти?
Откуда он узнал про меня — то неведомо. Однако прикинул, как выгодно было бы сговориться с ведьмой, и просто заболел этой мечтой. С сыном поделился, а тот его решение только одобрил. И, не откладывая дела в долгий ящик, наш пастор позвонил мне и я назначила ему встречу. Намерения у него и в самом деле были чисты, аки слеза ребенка. Он вовсе не желал меня обидеть, зря я тогда так на него напустилась. Старичок всего лишь хотел узнать, каковы мои способности, и коль я действительно ведьма, а не шарлатанка — сговориться со мной о прибыльном бизнесе. Я же, дрянь такая, выманила у него последние баксы, оскорбила, и вытолкала взашей.
И лже-пастор ушел, но злоба на меня и вид моей трехуровневой квартиры занозой сидели в его душе. Сыну он все рассказал, он подумал, подсобрал сведений обо мне, договорился с подходящими людьми, да и родил план о том, как достаточно просто и безопасно стать моими наследниками.
Прежде всего — Данила начал охмурять мою Соньку, а простодушное дитя все приняло за чистую монету. А так же — они принялись сводить с ума мою маменьку, дабы она потом не смогла оспорить завещание, а еще лучше — вообще попытаться ее лишить наследства как недееспособную. Да, пастор с сыном были умны, раз столько серьезно отнеслись к моей маменьке, она бы явно подняла шум, если б заподозрила неладное. И Данила подговорил знакомых парней «подшутить над своей тетушкой», при этом одну из ролей исполнил сам, вторую — казначей церкви, который был полностью в курсе аферы. Проникнуть в материну квартиру было несложно, замки у нее на двери самые обычные. Согласитесь, если в своей квартире увидишь парня в фате или заячьими ушами, как ни в чем не бывало трескающего борщ на кухне — поневоле начнешь сама сомневаться в своем рассудке из-за абсурдности происходящего. А до самой не допрет — так окружающие быстро диагноз поставят, коль ума молчать не хватит. У моей маменьки — не хватило.
А Данила ставил спектакль далее. Тут ему, надо сказать, просто неслыханно везло. Маменька приехала пожить ко мне, и мало того, что разносчик из ресторана оказался одним из участвующих в спектакле — случайно, совершенно случайно! — так еще маменька и с Данилой столкнулась. И маменька, не выдержав психической атаки, поколотила обоих обидчиков, тем самым дав неопровержимые доказательства своей психической ненормальности. А Данила еще и подсуетился — направил нас на прием ни к кому-то, а к Крамскому, казначею церкви, который так же побывал у матери дома. Да и парень, в которого мать вцепилась в коридоре больницы — его так же подослал Данила!
Папеньке же первоначально планировали дать в зубы тыщщонку баксов, и пусть валит на все стороны, он у меня тихий алкоголик, так что всерьез его не восприняли. Однако позже жадность перевесила, это же целой тысячи лишаться! — и потому Александр Васильевич его напоил и завез в далеко — далеко в лес. Сгрузил под елкой пребывающего в нирване отца и уехал.
Все же не хватало у преступников окаянства совершить прямое убийство. А вот создать условия для того, чтобы человек вроде как и сам помер — это они запросто. Хотя — может я и зря так про них хорошо думаю, возможно, они просто тщательно следили за тем, чтобы убийство не было похоже на убийство.
Итак, мать была устранена, и сынишка с папочкой принялись непосредственно за меня. И я, надо сказать, здорово им помогла. Ибо Данила смог за время краткого визита в мой дом стащить у меня листы формата А4, на которых я тренировалась писать автографы. И таким образом, подкупленный нотариус впечатал в верхнюю половину листа завещание, по которому все, что я имею — отходит моей дорогой сестричке Соне, которая на Данилу надышаться не могла. Они мудро не стали писать завещание на себя, ибо тогда и вовсе было бы подозрительно — чего это я умерла в расцвете сил, да еще и совершенно незнакомым людям все отписала. А двоюродная сестричка, что жила у меня и с которой я подружилась — ни у кого не вызовет сомнений.
Моя размашистая подпись — «Магдалина Константиновна Потемкина», была подлинной и могла выдержать любые проверки. Завещание было сделано без сучка без задоринки, и судьба моего имущества и меня самой была решена. Да и Сонька тоже, наверно, долго бы не зажилась. Данила был ее мужем, а следовательно — и ее наследником.
И когда все было готово — меня принялись настойчиво, гм, отправлять в лучший мир.
Девочек, которые предложили мне отравленные пирожки, Александр Васильевич нашел улице, неподалеку от ЗАГСа. Он дал им полтинник и сказал, что если продадут мне пироги, то получат сто долларов. И вдохновленные такой суммой девчонки расстарались.
Сто долларов им, кстати, не обломилось — добрый дяденька их не дождался на условленном месте. Ну, да винить его в том не стоит — не разорваться ж ему было! Александр Васильевич пристально следил за мной, дабы проконтролировать процесс превращения в моего наследника. Я же, зараза эдакая, мало того что поперлась на кладбище, так еще и собак принялась кормить. Представляю, каким злобным взглядом провожал каждый пирожок пастор — ибо пойди найди в наше время цианистый калий! А я так безрассудно и неэкономно перевела дефицит на каких-то шавок!
Да еще и имела наглость остаться живой!
Впрочем, пастор не сплоховал, и смог меня столкнуть в реку. Еще и камешками сверху побросался, однако я, редиска, оказалась на удивление живучая и быстренько уплыла из пределов досягаемости летающих булыжников.
Однако в качестве трофея ему досталась…моя сумочка! Да-да, она не утонула! А в сумочке обнаружился ключ от моей двери. Старичок с толком использовал свою находку и тут же послал ко мне домой одного из сообщников, дабы все же травануть понадежнее мерзкую ведьму. Да, вот его-то и застал Дэн, вот тогда-то преступник и ничего умнее не придумал, как ляпнуть, что он — мой новый бойфренд. Дэн хлопнул дверью, наткнулся во дворе на меня, кинул мне ключи и уехал, чтобы больше не возвращаться.
А я, глупая, побрела, утирая слезы, в квартиру, где меня ждал мой убийца. Снотворное в чайнике было уже растворено, и шприц был наготове. И как завершающий штрих — буковки размера 14, шрифт Arial, которыми был напечатан текст моей предсмертной записки. Да-да, вы правильно догадались — все на том же листе для принтера, с моим автографом.
Дорого же мне далось мое увлечение писательством. Однако — не будь этого — преступники еще бы чего придумали.
И я имела наглость снова выжить. Потому что Дэн, обдумав ситуацию, решил набить сопернику морду напоследок. Приехал, до меня достучаться не смог, но, так как свет у меня горел — он потопал вниз, к Сереге, за запасным ключом от моей квартиры. По пути он размышлял о том, чем я там занимаюсь с новым бойфрендом, что даже дверь не открываю, и потому решил, что прибьет обоих.
Сереги дома не было, дверь открыла баба Грапа, но ключ ему выдала. Денис открыл дверь, нашел меня, вызвал врачей и принялся меня спасать. И в суматохе лишь каким-то дотошным медбратом была обнаружена и зачитана вслух та предсмертная записка. Услышав такие вещи про себя, Денис психанул, рявкнул «Спасайте эту дуру сами!» и свалил, благо врачи успели твердо пообещать, что жить я буду.
Вскоре и остальные персонажи, упомянутые в записке, узнали, как я их перед смертью приголубила. Мои ближайшие друзья — подруги ходили на меня злые, и лишь один Серега, по непонятной причине обойденный в записке, собрал Витьку с Дэном и наорал на них. Вот тебе и тихоня! Он кричал, что как они вообще могли поверить, что Магдалина может такое про кого-то сказать? И что я, ведьма, могу пойти на суицид — полная нелепица! Да и нет у меня точек пересечения с наркоманским миром, а в магазинах наркотики пока не продают, не Амстердам! Откуда у меня героин мог взяться?