И тут же, словно дожидаясь именно этого момента, замурлыкал дверной звонок. Плонский выключил телевизор, оглядел стол, приготовленный для встречи гостя, и остался доволен: никакой роскоши и в то же время все, чем можно ублажить мужика, собравшегося отключиться от служебной нуды. Не хватало только девочек. Но разговор предстоял деловой, лишние уши были ни к чему.
На пороге, как он и предполагал, стоял майор внутренней службы Супрунюк, начальник местной ИТК — исправительно-трудовой колонии, что находилась в лесу, в семи километрах от райцентра.
— Геннадий Михалыч! — воскликнул Плонский, широко распахивая дверь. А я уж заждался.
Супрунюк не понял условности упрека, отогнув рукав, показал часы.
— Ровно семнадцать. Как договорились.
— Я говорю: заждался, глядя, как водка стынет.
— Водка лучше холодная.
Плонский мысленно выругался: тупоголовость гостя насторожила. Разговор предстоял непростой, не все можно сказать прямо, поймет ли майор иносказания?
Знакомы они были давно, но никогда не сидели так вот, вдвоем. А сейчас Плонский сам пригласил Супрунюка для приватного разговора. Хотя было это не совсем по чину. Плонский исполнял обязанности прокурора, поскольку сам прокурор вот уже полгода пропадал в Москве, то ли лечился, то ли учился чему-то у высших властей. Ему, Плонскому, впору так вот, за бутылкой, сидеть с генералом, начальником УЛИТУ — Управления лесозаготовительных исправительно-трудовых учреждений, а то и с кем повыше. Но это не уйдет. Пока же хотелось поговорить с тем, кто пониже, зато поближе, просто пощупать пульс хитрого организма, именуемого мудрено — пенитенциарным.
— Что ж, раз водка стынет, давайте ее согреем, — засмеялся Супрунюк, удивив хозяина: гость-то оказывается не без юмора.
"И без церемонности", — с удовлетворением мысленно отметил Плонский. Стало быть, можно разговаривать без дипломатических вывертов.
— А ваши-то домашние где? — поистине бесцеремонно спросил Супрунюк, оглядывая квартиру.
— В отъезде.
Плонский ответил холодно, давая понять, что обсуждать эту тему не намерен. Его жена с дочкой-старшеклассницей бывали здесь лишь наездами, жили в краевом центре в большой пятикомнатной квартире, куда собирался переселиться и он. Но пока что здесь была его работа, и не просто работа, а бизнес, раскручиваемый большими деньгами неизвестного происхождения, для которых он был всего лишь посредником, но на которых собирался сделать свое будущее.
— Не скучаете в одиночестве? Помощница не требуется?
— Не требуется.
— А то я мог бы поспособствовать…
— Прошу, — прервал его Плонский, показывая на стол.
Они сели, подняли рюмки.
— За встречу, — поспешил сказать Супрунюк.
— Мы сегодня уже виделись. Давайте за взаимопонимание. Выпьем по одной и поговорим.
— Между первой и второй не разговаривают.
— Не закусывают.
— Верно. Не разговаривают между второй и третьей. Потом уж…
— Потом забудем, о чем и говорить.
— Не забу-удем.
Выпили, помолчали.
— Да вы закусывайте. Чем бог послал.
— Хор-роший у вас бог, богатый! — воскликнул Супрунюк, обводя глазами стол, на котором были не только дары местной тайги, но и севрюжка в плоских заморских упаковках, и колбаска всякая, и яички с красной икоркой, и что-то в закрытых судках, которые принесли расторопные посыльные из ресторана.
Восклицание намекало на разных богов, и Плонский разозлился.
— Бог у всех один. Один Бог, один начальник, один хозяин…
— Эт точно! — согласился Супрунюк и, уже не чокаясь, не произнося тостов, опрокинул в себя очередную рюмку.
"Не нализался бы раньше времени", — подумал Плонский. И решил сразу перейти к делу.
— Как у вас с финансированием? — спросил он.
По изменившемуся выражению лица собеседника понял: попал в точку.
— Зарплату третий месяц не платят, — пожаловался Супрунюк. И с надеждой посмотрел на Плонского: неисповедимы чиновничьи связи, авось, поможет.
— Не одной зарплатой жив человек.
— А то чем? У меня родня в деревне, так те на подножном корму. А у нас — государева служба.
— Подножный корм и вам не заказан.
— Когда?! Огород времени требует.
— У вас сотни людей дурака валяют.
— Каких людей? — не понял Супрунюк.
— Заключенных.
— Так они все работают.
— Видел я, как они работают.
— Подневольный труд малопроизводителен. Азы марксизма. Но мы бюджетники. Знаете, сколько в Америке тратится на каждого заключенного? Тысяча долларов в месяц. На одного…
Супрунюк матерно выругался и потянулся к налитой рюмке. Выпил один, не предлагая тоста, и уставился на большую полупустую бутылку «Смирновской» погрустневшим взглядом.
— Мне бы такую зарплату.
— Разве это деньги для толкового хозяйственника?