— Такая мысль приходила мне в голову, — тихо ответил Джек.
Хибермейер снял маленькие круглые очки и потер лоб.
— Среди этих сокровищ золотой стол и менора — святыня Иерусалимского храма. Ты представляешь, в какое положение мы можем попасть?
Джек кивнул.
— Это не только сказочные сокровища, — возбужденно продолжал Хибермейер. — К примеру, менора — символ современного Израиля. Даже намек на то, что мы ищем похищенные ценности Иерусалимского храма, вызовет взрыв в обществе.
— Сведения о наших занятиях не просочатся за эти стены, — ответил Джек.
В это время послышался громкий возглас, характерный для жителей Бруклина, выражающих таким образом свой восторг. Хибермейер и Джек быстро подошли к Костасу и, встав за его спиной, уставились на экран. Ликование Костаса оказалось оправданным. На экране виднелся кусок железной цепи в виде петли, впрессованной в грунт; левый конец цепи был обрублен, правый уходил за экран. Из петли выступала доска с металлическими заклепками, когда-то входившая, по всей вероятности, в пояс обшивки судна.
— Фантастика! — Обрадованный Джек похлопал Костаса по плечу. — Цепь обнаружена, и, значит, поиски идут в нужном месте. Впереди новые и, надо думать, более фантастические находки.
— Вот и предмет наших поисков! — громогласно возгласил Костас. — Сейчас увидите его крупным планом.
Крупный план позволил увидеть, что в петле железной цепи зажато что-то еще — похожее на обнаженные ветки дерева. Джек вгляделся. Это был скелет — скелет человека, раскинутые руки которого под невероятным углом зажало петлей, рядом — покореженный череп, а невдалеке от него — набитый землей, помятый старинный железный шлем с поврежденным наглазником.
— А вот и безымянная жертва тех далеких времен, — сказал Костас и взглянул на часы. — Наше время вышло, заканчиваем.
Костас отсоединил от агрегата составной шланг, и тут же затарахтел двигатель корабля. Оставив Хибермейера с Костасом, Джек поспешил к Йорку на ходовой мостик. Ему предстояло рассказать экипажу о находке. Джек заглянул в окно: какой-то рудовоз ждал, когда ему освободят путь, чтобы пройти под Галатским мостом. Сам мост был забит движущимися машинами, а вдоль его ограждения стояла шеренга любителей рыбной ловли, надеявшихся на приличный улов и даже не подозревавших о том, что под их ногами могут находиться сказочные сокровища. Воды бухты, но которой в стародавние времена курсировали барки императоров и султанов, были прозрачны — результат обширной очистки, предпринятой по инициативе местных властей несколько лет назад. Джек взглянул на линию горизонта и снова почувствовал неукротимый зов исканий и приключений, который понудили его с Катей окунуться в темные глубины истории. Но, несмотря на свое темное и головоломное прошлое, Стамбул оказался тем местом, которое возродило страсть Джека к раскрытию древних тайн — страсть, зародившуюся в дни его юности. И вот теперь, после обнаружения железной цепи, Джек с воодушевлением подумал, что впереди новые, более фантастические находки; надо лишь продолжить работу, и успехи тогда непременно придут. Но, как обычно, воодушевление Джека уступило место тревоге. Впереди много работы, а работать приходится лишь по шесть часов в день. Конечно, они уже добились некоторого успеха: подняли на борт осадную пушку, обнаружили железную цепь, часть старинного бона. Но как бы лишняя информация не дошла до местных властей. И все же Джек рассчитывал на полный успех экспедиции. Он перевел взгляд на сверкавшие под солнечными лучами воды бухты Золотой Рог и понадеялся втайне, что бухта оправдает свое название.
Мария де Монтихо слегка подвигалась на стуле и на мгновение закрыла глаза. Она провела целый — день в одном из рабочих помещений собора, и, несмотря на постоянный — час за часом — выброс адреналина, усталость взяла свое. За окном стало темнеть, а по стеклам забарабанили капли дождя. Мария выпрямила спину, прищурилась и отодвинула трафарет и скребок к верхнему краю рамки, обрамлявшей пергамент. Стояла полная тишина, время, казалось, остановилось, и все внимание Марии де Монтихо сосредоточилось на замысловатом рисунке тушью, освещенном настольной лампой. Она тихо дышала в заученной, давно выработанной манере и с каждым выдохом подносила к пергаменту миниатюрную кисточку. Через пятнадцать минут Мария откинулась на спинку стула и передала инструменты ассистенту.
— Все, закончили, — сказала она и критически взглянула на предмет своего труда, на который ушло больше недели. После удалений вековой патины буквы стали отчетливыми, словно текст только что записали.
«Tuz ki cest estorie ont. Ou oyront ou lirront ou ueront. Prient a ihesu en deyte. De Richard de Haldingham о de Lafford eyt pite. Ki lat fet e compasse. Ki ioie en eel li seit done».
Текст, написанный на старофранцузском, ничего не прибавил к скудной информации о его составителе. После минутного размышления Мария повернулась к своему ассистенту, субтильному юноше в очках со стальной оправой. Он с готовностью склонился над текстом и перевел его на английский.
«Все те, кто обладают этой работой, видели ее или хотя бы слышали о ней, молитесь нашему Господу Иисусу, чтобы он порадел Ричарду Холдингемскому и Слифордскому, который исполнил эту работу и предал ее гласности, да будет благословен он на небесах».
Выслушав перевод, Мария, улыбнувшись, сочла, что пожелание, изложенное Ричардом семь столетий назад, можно отнести и к ней вместе с ее помощником.
Через двадцать минут Мария стояла посреди комнаты и в последний раз смотрела на карту, которую следовало накрыть защитным стеклом. После того как она выключила настольную лампу, слабое освещение комнаты, казалось, подчеркивало старость пергамента, выявляя его тени и впадине, указывающие на то, что телячья кожа, на которую была нанесена карта, за долгие годы усохла и сжалась. Обычно реставрацией рукописей занимались сотрудники в Оксфорде, но, когда зашла речь о реставрации Маппы Мунди в Херефордском соборе, соблазн самой заняться этой работой оказался слишком велик. Это была возможность, представляющаяся только раз в жизни, — возможность увидеть и потрогать своими руками самую знаменитую средневековую карту мира.
Когда глаза Марии освоились с полумраком, карта начала обретать знакомые очертания. Пергамент представлял собой квадрат со вписанным в него кругом более четырех футов диаметром. В этом круге и размещалась знаменитая карта. В ее центре находился Иерусалим, ниже — Средиземное море, имевшее Т-образную форму и разделившее Азию, Африку и Европу, а в левом нижнем углу располагались Британские острова. На карте красовалось множество рисунков с подписями на латыни и на французском, среди которых выделялись элегантные зарисовки на библейские темы и мифологические сюжеты. Венчала карту фигура сидящего Иисуса Христа, который, как казалось Марии, вершит суд не только над мертвыми, но и над живыми людьми, в своем высокомерии посчитавшими, что мириады чудес, которые они нанесли на карту, являются чем угодно, но только не Божьим промыслом.
— Доктор де Монтихо, вас ждут.
Марию догнал человек в рясе священника, когда она, покинув монастырские стены, быстрым шагом шла по двору, держа над головой зонтик и спасаясь таким образом от нудного моросящего дождя, который, казалось, в Англии идет круглый год. Она собиралась вернуться в Оксфорд и спешила на поезд.
— У меня нет времени, — сказала Мария. В ее речи слышался легкий испанский акцент, придававший голосу живость. — Через три часа у себя в институте я провожу семинар по работе Ричарда Холдингемского, а мне еще нужно к нему подготовиться.
— Семинар можно отложить, — хрипло возразил священнослужитель, не успевший отдышаться. — В библиотеке только что сделали фантастическую находку. Ваш ассистент уже там.
Мария со своим провожатым подошла к высокому сводчатому крыльцу мягкого медового цвета, казалось, придававшего Херефорду большую доступность и привлекательность по сравнению с другими соборами, но стоило войти в самое помещение, как это впечатление сразу меркло. Она оглядела неф, задержалась взглядом на алтаре, обрамленном колоннами, поднимавшимися к небольшим аркам клерестория и парусам высокого купола. Следуя за священником по северному проходу, Мария ощутила сильный запах мокрого камня, приправленный слабым запахом гнили, словно тошнотворное зловоние разложения, долгое время пропитывавшее собор, сохранило в нем ауру, не исчезнувшую даже после того, как запечатали последние склепы.
Со времен Ричарда Холдингемского неф изменился мало, и Мария, коснувшись рукой колонны, неожиданно ощутила волнение, вообразив, что, переместившись в далекое прошлое, идет по стопам великого человека. Херефордский собор был построен норманнами в двенадцатом веке, а до того на месте собора стояла церковь, возведенная во времена существования Мерсии, англосаксонского королевства. То была церковь святого Этельберта, короля Восточной Англии, предательски убитого близ этого места. Во времена Ричарда Холдингемского в собор стекались паломники, чтобы поклониться праху Томаса Бекета, архиепископа, умерщвленного в Кентербери, гробница которого сохранилась во времени и являлась не меньшей ценностью, что и редкая карта мира, творение Ричарда.
Пройдя по северному трансепту, Мария вместе со своим провожатым дошла до клироса, где в течение последних ста лет хранилась знаменитая карта, пока ее не положили в музей, специально сооруженный для хранения церковных реликвий. Мария со своим спутником подошла к низенькой двери, за которой вверх вела винтовая лестница.
— Ремонтные работы почти закончены, — произнес священнослужитель. — И все же поберечься не помешает.
Он протянул Марии желтую защитную каску, а сам воспользовался другой, надев ее поверх капюшона, что придало его одеянию довольно комичный вид.
— Собор, построенный из песчаника, подобен деревянному кораблю, — продолжил священник, шагая впереди Марии по лестнице. — Такой корабль периодически нуждается в ремонте. Вспомните «Викгорн» Нельсона. Поэтому, решив разместить на месте старой библиотеки музей, мы посчитали необходимым заменить износившиеся камни.
Поднявшись до клерестория, Мария оказалась около помещения, в котором раньше находилась библиотека, собрание первопечатных книг до 1500 года, а также 227 рукописей, включающих бесценное Херефордское евангелие, датированное восьмым веком. (С целью сохранности книги в этой библиотеке были прикованы к полкам металлическими цепями.) Теперь это помещение переделывали в музей, и у входа высились штабеля свежевытесанных каменных блоков. Протиснувшись между ними, Мария вместе со своим спутником вошла в просторную комнату, загроможденную строительным материалом. У дальней стены в пятне света виднелась группа рабочих. Свет пробивался через проем, образованный на месте двух извлеченных каменных блоков, видно, отслуживших свой срок.
К Марии подошел молодой человек в очках; его и без того светлые волосы были покрыты пылью.
— Мария, я сделал удивительную находку, — радостно произнес он. — Увидите — глазам не поверите.
Это был Джереми Хаверсток, самый способный из оксфордских аспирантов Марии. Он успел сделаться знатоком древних германских языков и писал диссертацию на соискание степени доктора философии. Несмотря на кабинетность своих занятий, он был увлекающейся натурой, не чуждой романтике, которую находил даже в библиотечных архивах, и Мария посоветовала ему покопаться в старинных монастырских библиотеках, где можно отыскать много полезного, чем Джереми и занялся с немалым энтузиазмом, проявляя при этом восторг туриста, впервые соприкоснувшегося с историческими реалиями.
— По твоему виду можно попять, что ты нашел, по меньшей мере, библию Августина, — улыбнувшись, предположила Мария.
— Несравнимо более цепное, — ответил Джереми.
Когда он подошел ближе, Мария заметила, что он умудрился вспотеть, несмотря на прохладу в комнате.
Неожиданно Джереми отодвинул в сторону один из каменных блоков, извлеченных рабочими из стены, и нырнул в образовавшееся боковое отверстие.
— Лезьте за мной, — сказал он.
Согнувшись в три погибели, Мария протиснулась в узкий проем в стене. Ее волнистые волосы и кожаная куртка тотчас покрылись пылью. Она оказалась в выемке массивной наружной стены собора, образовавшейся после того, как рабочие вынули из нее два поврежденных блока. Сидя на корточках, Мария к своему немалому удивлению увидела, что из выемки, в которой она очутилась, вниз ведет винтовая лестница, которую явно замуровали при какой-то предыдущей перепланировке собора. Ступеньки лестницы были завалены, казалось, плоскими кусками известняка, покрытыми рыжей пылью, по, когда Мария подвинулась так, чтобы свет падал на лестницу, она от неожиданности воскликнула на своем родном языке:
— Es estupendo![1]
То, что Мария приняла за строительный мусор, оказалось великим множеством порыжевших листов пергамента, одни были спрессованными, словно папье-маше, другие сохранились гораздо лучше, и текст верхних листов отчетливо различался.
— Не правда ли, похоже на пещеру Аладдина, — сказал Джереми. — Вероятно, когда-то приводили в порядок библиотеку, освобождаясь от поврежденных и ветхих рукописей. Все рукописи старинные. Должно быть, самые поздние относятся к тринадцатому столетию. Я поговорил с архитектором. Он полагает, что эта лестница была замурована до строительства северного трансепта, возведенного в четырнадцатом веке.
Внезапно Мария издала удивленное восклицание.
— Посмотри! — возбужденно выпалила она. — Никак на той ступеньке под листами пергамента целая книга?!
Джереми нагнулся и передал книгу Марии. Она осторожно сдула пыль с фолианта и открыла коричневую обложку.
— «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного, — с благоговением проговорила Мария. — Книга на латыни, значит, одна из первых копий. Девятый, а то и восьмой век.
Джереми взял книгу в руки и, отлепив стопку листов пергамента, приставших сзади к обложке, стал, мурлыча себе под нос, водить глазами по тексту.
— Что это? — спросила Мария.