Трубка сообщила:
- Счастье, что вы не поехали... машина б не прошла и пяти километров... глубокие пропилы у рулевых тяг... и колесных креплений...
Ребров положил трубку, соскочил с кровати, прошлепал на кухню, сварил кофе...
Подошла Лена, заспанная, в халате и все же... красивая, яркоглазая, порочная и готовая предаться пороку без остатка. Погладила Реброва, поворошила волосы:
- Зря упираешься... лбом стену не пробьешь...
- Ну, почему? - Ребров отпил кофе.
- Почему? Да потому, что ты - дите. А кругом взрослые... Знаешь, например, что я - человек Цулко?
- Ты?! - Изумление Реброва поразило Шестопалову.
- Я!.. Я!.. И вчера в полночь, когда ты отключился, Пашка звонил... я сказала ему про тормоза... про железные опилки... про тяги и колеса...
- А он? - Прервал Ребров.
- Он?.. Сказал, что ты - осел. - Лена оседлала скамейку, высоко подогнув полы халата. - Слушай, Ребров, помнишь про вечный двигатель? Его создать нельзя, но зато можно создать вечную систему. Наша система - с доносительством, круговой порукой, враньем - вечна. Она будет видоизменятся, чтобы ввести в заблуждение дурачков вроде тебя, но... посмотришь, править бал будут те же персонажи... их дети, близкие, доверенные...
Ребров оделся, подошел к двери:
- Значит, все докладываешь?
Лена стояла рядом:
- Нет... только то, что посчитаю нужным. Цулко интересовался, как ты в койке? Я ответила, что в моей - представляешь в моей! - практике такой впервые. Пашка чуть не онемел... от зависти.
- Вранье, - с улыбкой опроверг Ребров, - твердый четверочник, не более...
- Даже троешник! - оборвала Шестопалова. - Но... свой троешник... даже не представляешь, как это важно.
Ребров привлек женщину, поцеловал:
- Я больше не прихожу?
- Почему? - Не поняла Лена.
- Чтобы не подставлять тебя...
- Да срать я на них хотела... это ты вне системы... а я?.. я и есть сама система, мне-то чего боятся? - Приподнялась на цыпочки, поцеловала Реброва.
Машину вернули через четыре дня. А еще через день Ребров возвращался с площади Независимости из "Креди Сюисс". Домой не хотелось, Ребров отправился за пределы городской черты: в боковом зеркальце пулей промелькнул мотоцикл, через минуту-другую еще один... Ребров не волновался - машина исправна. Перед поворотом в гору дорога сужалась, "узость" дорожного полотна позволяла с трудом разъехаться двум автомобилям.
Встречный грузовик крался с потушенными фарами, не форсируя двигатель, катил едва слышно... Ребров слишком поздно заметил встречную громадину... Все произошло в считанные доли секунды: тупое рыло грузовика подмяло легковушку Реброва, протащило полтора десятка метров и отшвырнуло в сторону. И сразу же грузовик свернул на темную дорогу, уходящую вниз. Легковушка пошла юзом и перевернулась. Вскоре раздались полицейские сирены... Из покореженного автомобиля извлекли Реброва: только синяки и ссадины... Врач скорой помощи ощупал потерпевшего и бросил полицейскому рядом:
- Чудо!
У постели Реброва, в спальне холинской квартиры хлопотала Лена Шестопалова без грима, промокала испарину со лба, испещренного глубокими царапинами и порезами, отпаивала чаем.
- Уезжай, - просила Лена, - или дай ход золоту...
Ребров лежал, раскинув руки: не сомневался, полиция не найдет грузовик... у Мадзони много наличных денег, а полицейские тоже люди... все, как в России, ловят за превышение скорости, но... в автомобильной катастрофе может погибнуть опальный "великий князь из пэбэ", и никто никогда не найдет виновных.
- Уезжай! - повторила Лена. Подняла трубку, набрала номер: - Москва? Приемная маршала Шестопалова? Отец?.. Привет! Чего звоню? Просто так! Нет... ничего. На кого надавить? Да нет, нет... Просто решила узнать, как ты и мать? - Недолго слушала, положила трубку, прильнула к Реброву: Уезжай!
- Дома еще хуже, - Ребров точно оценивал обстановку.
- Тогда оставайся здесь и... я останусь! Тебя возьмут в любой банк. Жаль отца... вот кто психанет... дачу не отнимут, пенсию тоже... вельможные дети - заложники не только системы... и своих родичей тоже.
- Совдворянам грех жаловаться, - остудил порыв Ребров. - Что ты знаешь про жизнь?
- А ты?
Лена поправила подушку.
- Хотя бы комуналку... это континент... тебе неведомый... и жизнь без поддержки...
- Ты-то без поддержки? Не смеши!
- Просто повезло... Холин погорел, тут я подвернулся...
Лена покачала головой:
- Мужаешь на глазах... не "раскалываешься"... без поддержки? Значит, без... только запомни, у нас так не бывает... значит хорошо спрятал концы...
Ребров устало смежил веки. Лена, с трудом сдерживая зевоту, глянула на часы - полтретьего ночи.
В офисе совбанка Цулко показно радовался возвращению несговорчивого начальника:
- На тебе, как на кошке заживает.
Ребров просмотрел бумаги из красной папки. Выдрал несколько листов, сложил вчетверо, упрятал во внутренний карман.
- Ты что? - Пашка недоумевал: у него на глазах красть служебные документы!
- Чтоб ты видел и сообщил... своим и это - похлопал по карману - не первые листочки в моем досье... и большая часть уже в Москве...
- Спятил после поломок... факт! - Пашка обрушился в кресло, хлопнул ладонями по мягким подлокотникам. Опорожнил дежурный стакан и - не отпрашиваясь, отношения накалились - рванул в аэропорт. Цулко встречал Седого и Мозгляка, не афишируя приезд "скромной" пары.
На следующий вечер Седой и Мозгляк в машине наблюдали за Ребровым.
- Теперь его трогать нельзя... мину под нас подвел, бомбу замедленного действия. Пашка, сволочь, только вчера вечером изволил доложить. Зря летели, твою мать! Я такую штуковину приволок. - Седой вынул коробочку, не больше, чем футляр для карт, сквозь прозрачную крышку серел небольшой шприц. - Последняя разработка... секунда и конец... никакие пробы, никакие анализы...
Мозгляк тоскливо взирал на улицы Цюриха, на людей, на витрины и промытые авто.