- Вместе с ихней семейкой в скиту взяли Анну, Егора Кузьмина дочь. Хотели было к родителю отправить, так нет - уперлась: буду в заводе вместе с этими, - Тихон кивнул на Ивана. - Без вашего распоряжения не решаемся... Как велите...
- А кто жених ее? - спросил Фогель.
- Из хорошей семьи - отец его скотом торгует, властям послушание и страх надлежащий в чадах воспитал...
- Без ее согласия Анютку сговорили! - крикнул Иван. - А ей этот Мишка - ну все равно что пустое место...
- С каких это пор у девки спрашивать стали, за кого ей идти? - Тихон пренебрежительно вытянул губы трубкой.
- Все едино она за него не пойдет, - угрюмо сказал Иван.
- Выходит, это вы людей подбили в скит уйти? - нахмурясь, спросил немец. - За такую провинность знаешь что бывает? В вечную работу на цепь...
- Никто никого не мутил, господин управитель, вот тебе истинный крест. Как объявили нам про приписку к заводу, так и поднялись несколько семей. Небось наслышаны, каково из соседних-то деревень мужику достается, кто в работы взят... А Анютка... своей волей с нами отправилась - уж больно донимал родитель, чтоб за Мишку шла.
- Ишь петли какие вяжет! - Тихон чуть не задохнулся от злости. - Да кто же, кроме вас, дорогу в скит знает? Один твой батька-полесовщик всю тайгу вдоль и поперек исходил!
- Что с того? Мы-то, семья наша, на денек только к братии завернули отдышаться... А другие - не знаю, может, и в скиту собирались пожить.
- Куда ж путь держали? - недоверчиво усмехнулся Тихон.
- К вогулам подались, - лаконично ответил Иван.
Бровь Фогеля вопросительно изогнулась.
- Мы ж люди лесные - дичину, рыбку промышлять способные, вот и порешили где поглуше отсидеться. Авось-де переменится что, приписку отменят или льгота какая выйдет - в одном времени век не изживешь.
- Будет тебе льгота, кержацкое отродье. Батогами всласть упоштуют, заклокотал приказчик.
- Помолчь, Тихон, - остановил его управитель. - Скажи-ка, юнош, почему твое семейство к вогулам отправилось? Почему вы были уверены, что вас там примут да еще и жить оставят?
- Да я молвил уж: люд мы лесной, промысловый, с вогулом часто по урманам встречаемся. Не поделишь тайгу полюбовно - плохо придется. Вот и сдружились с коими. Родитель мой с одним - Мироном Самбиндаловым, по-ихнему Евдей, - крестами поменялись. А крестовый брат знаешь каков крепче сродника по плоти, последнее для тебя сымет...
- Во-во, это у них, раскольников, в обычае, - подтвердил приказчик. С православным человеком из одной посудины не станет пить, опоганится-де, а с богопротивным язычником братается. Тьфу, анафемы!
- Почто язычники! Все крещены, и имена нашенские носят - сказывал Мирон, еще допрежь моего рождения митрополит Филофей в ихние становища наезжал да в реку всех скопом окунал...
- Филофей-то их оглоблей крестил! - Тихон опять замахал кулачишком. Знаем, как они веру-то чтут - в церковь божию раз в год забредет, да и то службу не выстоит, на пол уляжется. Великим постом мясо сырое едят, аки скоты бессловесные...
Фогель, морщась, слушал приказчика и, едва тот сделал паузу, взял его за плечо.
- Поди-ка, Тихон, на литейный двор, досмотри за новыми работниками. Я с юношем потолкую да и сам в завод приду...
Приказчик поджал губы и, глядя точно перед собой, прошествовал к двери. Неестественно прямая спина его кричала о презрении к Ивану, к Фогелю, ко всему, что здесь было произнесено и еще будет сказано.
Оставшись вдвоем с молодым человеком, немец некоторое время в задумчивости расхаживал по скрипучему полу. Потом решительно остановился у выхода из комнаты и поманил Ивана.
Солдат, дежуривший в коридоре, вытянулся при появлении управителя и бросил взгляд на арестанта.
- Подожди пока здесь, - распорядился Фогель и, снова поманив пальцем Ивана, двинулся в глубь длинного извилистого перехода.
Когда они оказались в другом конце здания, немец отпер ключом двустворчатую дверь и пропустил парня в свои покои.
Иван смиренно замер возле порога, не решаясь ступить разбитыми опорками на блестящий от воска "шахматный" паркет. Он завороженно переводил взгляд с одного незнакомого предмета на другой. Компас, астролябия, глобус, медные штативы с колбами, зрительные трубы - чего только не было наставлено на столе и низких тумбах вдоль стен! А карты, украшенные затейливыми миниатюрами! А литографии, изображающие какие-то дворцы в окружении фонтанов и странных деревьев, обстриженных на манер пуделей, каких пришлось раз увидеть Ивану, когда через их деревню проезжала в карете заводовладелица.
Хозяин кабинета прошел тем временем к одной из тумб, открыл ящичек с табаком и принялся набивать короткую трубку-носогрейку, исподволь наблюдая за молодым раскольником. А тот, позабыв про все на свете, приблизился к одной из гравюр, с величайшим вниманием стал рассматривать обнаженных граций. Потом с гримасой отвращения оглядел человеческий скелет в углу помещения.
Раскурив трубку, Фогель снова начал расхаживать из угла в угол. Когда Иван изучил почти все диковинки, собранные в кабинете, управитель остановился возле большого сундука, окованного полосовым железом, и достал из него несколько книг. Разложив их на столе, он кивком подозвал Ивана.
- Грамоте разумеешь? У вас, раскольников, я слышал, все читать научены.
- Нам без грамоты никак, ваше сиятельство. Попов-то мы, вишь, не признаем, некому, значится, и Писание нам честь...
- Так, может, ты и эту книгу уже читал?
Управитель подвинул к Ивану тяжелый фолиант. Крышки переплета были сделаны из тонко выструганных дощечек, а когда Фогель откинул верхнюю, молодой человек с удивлением обнаружил, что книга сшита из кусков бересты, ровно обрезанных по краям.
Поняв по выражению лица Ивана, что тот видит странное сочинение впервые, Фогель спросил:
- А может, кто-нибудь из скитских ее при тебе читал?
- В глаза ее не видывал.
- Уразумеешь, о чем здесь? - Немец провел прокуренным пальцем по заглавной строке первого листа, выведенной коричневыми чернилами.
- "Во имя отца и сына и святаго духа изволением господа бога и спаса нашего Иисуса Христа вседержителя..." - без запинки прочел Иван.
- Постой, постой, вижу - хорошо учен. Погляди теперь, что здесь писано, - и Фогель перевернул сразу несколько толстых листов, ткнул пальцем в низ страницы.
- "И рек тот вогулич про идола Златою Бабой зовомого..." - начал читать Иван.
Управитель прикрыл ладонью текст и спросил:
- А ты слыхал про Золотую Бабу?
- Кто ж про нее не знает? Каждому дет?нку старики байки про нее рассказывают: вот, мол, есть у вогул идол некий, по молитвам ихним помощь подающий... Только прячут его ото всех, крепко прячут, а и найдешь дорогу к нему - лешая нежить тебе путь заградит...
Фогель обошел вокруг стола, сел на свое место и вооружился линзой в медной оправе. Увеличительное стекло выпятило жирную вязь полуустава.
- В этой книге, найденной в разоренном скиту, сказано, где и у кого искать Золотую Бабу...
Немец умолк и со значительностью воззрился на Ивана. Но тот сохранял довольно-таки равнодушное выражение лица.
- Это очень важно для тебя и для всей твоей семьи. Захочешь, чтобы вас от заводских работ навсегда избавили, - поможешь мне. Не поможешь загоню всех в казарму, будут вас в доменный цех под стражей водить, а на ночь под замок запирать. Вам теперь по суду за совращение приписных крестьян к побегу... И еще - Анютку твою к родителям верну; пускай за Мишку идет...
На лице Ивана появилось страдальческое выражение.