-- Ты что это как осенняя туча?-- спросил Сабиров. - Какая такая напасть одолела?
-- Это тебя никак не касается,-- отрезал Жолдас-ага.-- А позвал я тебя, чтобы напомнить: у нас, у мусульман, с родственницами в баню не ходят. А тебе в твоем положении, я уж не говорю о возрасте, надо до срока вести себя пристойно -- не француз и не в Париже живешь, никто тебя тут не поймет... --И вдруг, плюнув себе под ноги, добавил: -- Постеснялся бы людей. Противно смотреть на твою довольную физиономию,-- и зашагал прочь от забора.
Акрам-абзы растерялся,-- такого поворота он не ожидал. Хорошо, что не надо было сразу идти в дом. Выручил самовар, возле которого он долго суетился, приходя в себя от слов друга.
Наконец Наталья Сергеевна из распахнутого окна веранды подала ему знак вносить самовар, и Акрам-абзы, несколько воспрянув духом, направился в дом. Лишь только он глянул на Наталью Сергеевну, простоволосую, раскрасневшуюся после бани, в новом махровом халате, которая с улыбкой приглашала его за стол, как сразу забыл и про Жолдаса-ага, и про его злые слова.
Посередине стола стояло блюдо, накрытое салфеткой, но по запаху Акрам-абзы уже во дворе догадался -- бялиш. Возле его тарелки лежала какая-то яркая плоская коробка.
-- Что это? - спросил он.-- Сюрприз? Я вижу, ты очень любишь всякие сюрпризы.
-- Нет, это не сюрприз, сюрприз под салфеткой, сейчас увидишь, а это тебе подарок, вчера в суете и от волнения забыла вручить, ты уж извини. Открой, пожалуйста, я долго думала, что тебе подарить,-- гостья зарделась от волнения и стала еще красивее.
Акрам Галиевич открыл коробку и достал из бумажного пакета замшевый футляр с витой шелковой ручкой -- на манер тех, что носят мужчины на запястье, только потяжелее и очень изящный.
-- Дальше, дальше,-- подбодрила Наталья Сергеевна, видя, что он растерялся.
Акрам Галиевич расстегнул футляр и увидел приемник величиной с его ладонь. Наталья Сергеевна вытянула откуда-то сбоку антенну, включила, и сразу поймала какой-то концерт. Ровный чистый звук поплыл по веранде, наполняя душу какой-то теплой радостью.
-- Такая кроха, а имеет собственную антенну! -- искренне восхитился Акрам-абзы.-- И как красиво сделано!
-- Это не самое главное, он имеет семь диапазонов: пять коротких, длинные волны и средние -- намного больше, чем в том приемнике, что стоит у тебя на комоде,-- пояснила довольная его реакцией гостья. -- Работает и от сети и на батарейках, в коробке есть и наушники, если захочешь слушать один.
-- "Соня",-- прочитал Акрам-абзы на коробке и на замше футляра.
-- "Сони",-- мягко поправила его Наталья Сергеевна.-- Я купила его в специальном магазине "Альбатрос". Когда мы работаем в океане, нам часть зарплаты дают в бонах и валюте. Понравилось?
-- Кому же такое чудо не понравится,-- засмущался хозяин и, обняв Наталью Сергеевну, поцеловал ее...
Ночью Акрам-абзы не никак не мог заснуть. Намаявшись, он потихоньку высвободил руку из-под головы Натальи Сергеевны и, стараясь не разбудить ее, вышел во двор.
Стояла удивительная тишина, был тот редкий ночной час, когда дремали даже самые чуткие псы Хлебодаровки. Высокое звездное небо над сонным поселком, казалось, струило покой. Спокойно и радостно было и на душе Акрама-абзы. Но вдруг он вспомнил разговор с Жолдасом-ага, и хорошее настроение пропало. "Надо это как-то уладить, объяснить..." -- решил Акрам-абзы, но путевые мысли в голову не шли.
Правда, был вариант: Наталья Сергеевна говорила, что уже три года не видела брата и сестер, которые живут в Закарпатье, и намекала, что неплохо было бы съездить туда вдвоем. А что, если предложить ей съездить туда одной -- погостить, отдохнуть, все-таки три года без отпуска? А он бы тут поминки по жене справил, все чин чином, чтобы никто потом ничего плохого о них не сказал. Вот тогда и с Жолдасом помирился бы, и Наталью Сергеевну сохранил. Впрочем, можно было бы прилететь за ней в Карпаты и вместе вернуться в Хлебодаровку.
"Вот только как ей об этом сказать, чтобы не обиделась?" -- думал он, расхаживая по ночному двору. По ту сторону забора в загоне у Жолдаса-ага сонно ворочалась корова, и Акрам-абзы вспомнил о баранах, за которыми нужно съездить за реку. "Вот и повод помириться,-- подумал он.-- Сам же говорил: пусти их ко мне в загон, откормлю по особому рецепту". От этой мысли он повеселел и пошел спать, уже совсем успокоившись.
Утром он чуть не проспал на работу, чего с ним ни разу не случалось за последние двадцать лет. Разбудила его Наталья Сергеевна.
В доме было все прибрано, чисто, стол накрыт. А на столе пыхтел самовар, хотя по утрам нотариус обходился чаем из чайника, согретого на газовой плите. Даже блины успела напечь Наталья Сергеевна -- блины с икрой были для него в новинку.
-- Балуешь,-- сказал довольный Акрам-абзы, садясь за стол. - Так и растолстеть недолго...
Жизнь с умелой и расторопной хозяйкой, быстро вошедшей в эту роль, ему нравилась все больше.
Потом Наталья Сергеевна подала ему свежую рубашку, помогла повязать галстук, и, придирчиво оглядев с ног до головы, проводила до самой калитки, и еще долго, пока он не скрылся за углом, глядела ему вслед.
На работе Акрам Галиевич еле высидел до обеда -- так ему хотелось поскорее увидеть ласковую гостью, да и любопытство разбирало: что же она сегодня приготовит? Ему пришлось по вкусу, как Наталья Сергеевна готовила и подавала на стол. Вот сервиз, например, лет десять пылился в серванте, по праздникам только и вынимался, а она -- сразу его в обиход, и насколько веселее, красивее стало за столом.
А цветы на столе? "Почему сами раньше не догадывались, ведь полон двор цветов? Пустяки, кажется, а как приятно украшают жизнь",-- думал Акрам-абзы. Его вдруг разобрала такая нежность к Наталье Сергеевне, что он захотел немедленно, сегодня, к обеду сделать ей какой-то подарок. Он даже на полчаса раньше закрыл контору и зашел в районный универмаг. Внимательно обошел все три этажа, но достойного подарка так и не нашел: ни платья, ни сумочки, ни туфли, ни косынки даже сравниться не могли с тем, что имела Наталья Сергеевна,-- видимо, в "Альбатрос" завозили товары с иных складов. "Ничего, я обязательно съезжу в город, там уж наверняка подберу что-нибудь",-- решил Акрам Галиевич и поспешил домой.
Даже не глянув на почтовый ящик, из которого торчали газеты, он вошел в дом. Странная тишина встретила его. За несколько дней он уже привык к тому, что Наталья Сергеевна включала музыку к его приходу, а из кухни доносились приятные запахи, что-то там шкворчало, пыхтело. Но сейчас дом словно вымер, осиротел. Такое же ощущение было у Акрама-абзы, когда он только схоронил Веру Федоровну.
Предчувствуя неладное, Акрам Галиевич прошел в переднюю. Все аккуратно прибрано, кругом чувствуется хозяйственная женская рука. На круглом столе, покрытом тяжелой бархатной скатертью, белело письмо.
"Милый Акрам Галиевич,-- прочитал растерянно Сабиров.-- Наверное, своим поступком я доставляю огорчение нам обоим, и я, конечно, об этом еще не раз пожалею. Но нас, женщин, понять трудно, порой мы делаем необъяснимые, малопонятные поступки. Мой поступок из этого ряда. Разумом я понимаю: вот человек, который будет любить и беречь тебя, скрасит твою старость. И дом Ваш действительно надежная гавань, чувствую я и то, что понравилась Вам, и это доставляет мне радость. Вы ни о чем не расспрашивали меня, а я не пыталась рассказывать о себе. Наверное, Вы поступили мудро: зачем? Вас гораздо больше волновало будущее -- какой я буду, а не какая была.
Когда я увидела Ваше объявление, я сказала себе: хватит, Наталья, успокойся, вот нашелся и для тебя тихий уголок на земле, перестань куролесить, метаться по стране из края в край. Но, видимо, наши благие желания трудно уживаются с нашими привычками. Вдруг, в какой-то час, я поняла, как тесно мне будет в тихой и надежной гавани, хотя это то, о чем мечтает нормальная одинокая женщина в моем возрасте.
Спокойная, размеренная жизнь, наверное, не для меня. Я не готова к ней, и я, как ни странно, наверное, не знаю, как себя вести с благополучными, с безупречной репутацией мужчинами,-- в моей жизни были совсем другие, и я знала, что я им нужна. Нужна, наверное, я и Вам. Но я предчувствую, что однажды весной, когда потянутся с юга журавли, потянет и меня в дорогу. Такая вот я цыганка, Акрам Галиевич. Но Вы человек добрый и не заслуживаете, чтобы Вас бросили. Я догадываюсь, как доконала бы Вас молва вашей Хлебодаровки,-- все малые местечки одинаковы, жила я в таких селах. Боюсь я и привыкнуть к вам: горше была бы разлука потом, поэтому я уезжаю сейчас.
Прощайте, не поминайте лихом. Все, что было между нами, поверьте, было от души, с любовью.
Простите. Целую. Наталья Сергеевна".
Акрам Галиевич, ничего не понимая, перечитал письмо еще раз... Уехала? Зачем? Почему? Ее мотивы были совершенно ему не понятны -- ведь не молоденькая, чтобы тянуло к кострам, палаткам, голубым городам. И вдруг ему стало ужасно жаль эту неприкаянную женщину: он увидел в ней, кроме решительности, бесшабашности, необузданной щедрости и широты, почти детскую незащищенность, неустроенность.
"Найти, догнать!" -- мелькнула мысль, и Акрам Галиевич кинулся на автостанцию. На автостанции он нашел дежурную, описал ей Наталью Сергеевну и спросил с надеждой, не появлялась ли она. "Уехала два часа назад",--последовал краткий ответ. Акрам Галиевич устало опустился на скамейку. Он понимал, что Наталья Сергеевна потеряна для него навсегда. Умом понимал, но душою не хотел смириться, ведь так ладно, по-людски все начиналось...
-- Акрам Галиевич, вы уже который день к нам обедать не ходите, или мы чем не угодили? -- спросила его Анна Ивановна с порога ресторана, находившегося на другой стороне узкой улочки, напротив автостанции.
Акрам-абзы тяжело поднялся и, вспомнив, что еще не обедал, пошел в ресторан.
-- Что-то вы не в духе,-- заметила участливо Анна Ивановна, видя, что нотариус сильно расстроен.
В ресторане он задержался надолго, впервые в жизни не явившись после обеда на работу.
Возвращаясь домой, вспомнил, как еще вчера шагал этой же дорогой, весело напевая: "Ах, спасибо Сулейману...", и как был счастлив.
"А сегодня и Наталью Сергеевну потерял, и с Жолдасом в ссоре. Что же делать, как быть?" -- мучился Акрам-абзы. Но ни одной спасительной мысли не приходило на ум.
По привычке, чтобы отвлечься от мрачных дум, он занялся хозяйственными делами: вынес золу из бани, выкинул веники, сполоснул шайки, вылил оставшуюся воду, но как-то не ладилась, не шла работа. Так и не завершив банных дел, стал бесцельно бродить по двору. Ему хотелось, чтобы Жолдас, как в добрые времена, пригласил его на самовар, но двор Беркутбаевых был пуст.
Вскоре вечер опустился на село. В переулке за садом медленно поднималась, словно густой туман, мелкая бархатная пыль,-- так было каждый день, когда возвращалось с выпаса сильно поредевшее в последние годы хлебодаровское стадо. Чья-то огромная рыжая корова подошла к забору Акрама-абзы и стала энергично тереться о столб, ограда затрещала. Акрам-абзы, схватив первую попавшуюся палку, кинулся спасать забор. Отогнав корову, увидел в ящике газеты, мимо которых пробежал в обед.
Достав газеты, он на всякий случай заглянул в ящик и ахнул -- на дне лежало еще с десяток писем.
-- Вот это да! -- невольно вырвалось у Акрама-абзы, и вдруг до него дошло, что его вчерашний утренний поступок, когда он решительно выбросил пять писем, ровно ничего не решал -- колесо истории продолжало крутиться и, судя по сегодняшней почте, набирало все большие обороты.
"И почему ж колесу этому не вертеться?-- рассуждал Акрам-абзы.-- Ведь телеграмму в газету я так и не послал". Он долго стоял возле калитки, перебирая письма, думая, как с ними поступить, но решительного желания выбросить их как-то не ощущал.
Одно письмо пахло знакомыми духами, и он перевернул его адресом вверх -- конечно, от "Белочки". "Я уже узнаю письма по запаху",-- подумал Акрам-абзы и впервые за долгий и тягостный день улыбнулся. Однако письмо от "Белочки" читать не хотелось, оно никак не могло его утешить -- перед глазами все еще стояла Наталья Сергеевна.
Акрам Галиевич с неохотой зашел в переднюю. Холодным и неуютным показался ему дом, еще вчера сиявший огнями и гремевший музыкой. Густые, вязкие сумерки стояли в притихших комнатах, и Акрам Галиевич включил свет. Яркий свет вынуждал что-то делать, и он принялся готовить ужин.
"Ужин одинокого мужчины",-- мелькнула вдруг в памяти читанная где-то строка, и Акрам Галиевич увидел себя как бы взглядом постороннего человека. "А что убиваться? -- заговорил этот посторонний.-- Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло". Подзадоривала и другая шевелившаяся мысль: "Вот на столе десяток писем, и, может быть, в одном из них действительно счастливый лотерейный билет".