- Сейчас ты это читать не будешь! - холодно заявила она.
Это было так обидно, что я отважилась на своего рода протест, спросив:
- А что же мне делать?
- Сшивать тряпки! - был жестокий ответ.
Тогда я еще не понимала, насколько тетка скупа, и считала, что мы и в самом деле очень бедные. Я покорно штопала расползающиеся в руках полотенца, чистила разваливающиеся туфли, а из тряпок сшивала посудные полотенца. Остаток столь памятного для меня дня с настурцией я провела, сшивая упомянутые посудные полотенца.
В годы моего сиротского детства больше всего я страдала из-за невозможности побыть одной. Я очень любила сидеть в комнате одна, но такое счастье мне выпадало крайне редко - когда тетка была занята в ванной или когда приходили гости. Приходили же они очень редко, но когда появлялись, меня выгоняли в спальню и позволяли закрыть дверь. Это были лучшие часы моей жизни! И тут уже не имело значения, чем я занимаюсь. Я могла сшивать надоевшие тряпки или просто сидеть неподвижно, уставившись в стену, неважно, главное, я не чувствовала на себе ненавидящего взгляда тетки, не слышала ее тяжелого дыхания, не чувствовала исходящего от нее смрада.
От тетки очень дурно пахло. Она не любила мыться и годами не меняла одежды, так что вся пропиталась застарелой вонью грязного тела и никогда не стиранной одежды. С этой вонью я не могла свыкнуться, поэтому необходимость постоянно находиться в одном с ней помещении была для меня настоящим мучением. Из дому я выходила только вместе с ней.
Я ненавидела эти совместные прогулки, особенно в летнюю пору, потому что она заставляла меня, несмотря на жару, надевать на себя свитера, рейтузы, кутаться в шарфы, так что я буквально задыхалась под ворохом теплой одежды. Сама она вечно мерзла, по этой причине я должна была помирать от жары.
У меня никогда не было ни копейки денег. На каникулы я никогда никуда не уезжала. Я не знала, как выглядит море, озеро или лес, не имела ни малейшего представления о деревне, ни разу в жизни не видела живой коровы. В зоопарке была только один раз, вместе с классом. Я никогда не пробовала мороженого. Шоколадками, апельсинами и кока-колой меня угощали одноклассницы, а вот мороженого никто в класс не приносил. Ходить к подругам в гости мне было строго-настрого запрещено. Я даже не догадывалась, что не знаю, как может выглядеть нормальная квартира.
Я росла, и вместе со мной рос бунт. И наконец он проявился. Этому способствовали два события.
Сначала к нам в гости пришел какой-то незнакомый мужчина. Я сама открыла ему дверь, предварительно, разумеется, поинтересовавшись, как меня учили, кто там. Он сказал свою фамилию - Райчик.
Я сообщила тетке, что пан Райчик просит его впустить, и получила разрешение сделать это. Впустив незнакомца в прихожую, я в полутьме не успела его рассмотреть, только поняла, что человек мне незнакомый, и, как было принято, скрылась в спальне.
К тому времени мне уже было пятнадцать лет, но по-прежнему при появлении гостей я должна была исчезать с глаз долой.
Счастливая - наконец-то смогу побыть одна! - я плотно притворила за собой дверь и осторожно открыла окно, чутко прислушиваясь, не идет ли тетка. Как я уже говорила, окон в нашей квартире никогда не открывали, тетка панически боялась каждого свежего дуновения. Прежде чем приняться за книжку, я, прижавшись ухом к замочной скважине, сделала попытку услышать, о чем гость говорит с теткой, чтобы знать, сколько времени в моем распоряжении - пять минут или, например, целый час.
Мужчина говорил не понижая голоса, и я отчетливо слышала каждое его слово.
- Вам здорово повезло, пани Эмилия, не так ли?
Покойница пани Юлия наверняка не оформила никакого письменного завещания, оставив внучке все, что имела.
Тетка что-то отвечала свистящим шепотом, я не разобрала, лишь поняла по тону, что она не помнит себя от злости. В ответ опять раздался громоподобный голос гостя:
- А вот уж это вы заливаете, уважаемая. Ребенок много не съест, водки не пьет, а ведь всякого добра было полным-полно. Внучка-то, по крайней мере, знает об этом? Можете не отвечать, понятно, не знает. Так что и отчета не потребует...
Уж не знаю, как тетке удалось его утихомирить, и вообще я не поняла, зачем он к ней приходил.
Смысл слов незнакомца я поняла гораздо позже, и помогла мне в этом, сама того не сознавая, пани Крыся. Та самая пани Кристина, которая когда-то давно одолжила у тетки крупную сумму денег и потом по частям ее возвращала. Во время ее очередного визита у них с теткой из-за чего-то произошел крупный разговор, и пани Крыся в сердцах обвинила тетку в эксплуатации невинной сиротки. Я случайно проходила из ванной в спальню и услышала последние слова. При этом обе они посмотрели на меня, и я вдруг поняла, что невинная сиротка - это я!
Несмотря на теткино "воспитание", кретинкой я все-таки не стала и кое-что соображала. Несколько дней я раздумывала, а потом сбежала с уроков, чтобы навестить соседей моей покойной бабушки. Мне смутно помнилось, что на том же этаже, где была наша с бабушкой квартира, жила какая-то ее близкая подруга. Оказалось, это и в самом деле было так.
Бабушкина подруга была дома. Я представилась, и меня приняли с распростертыми объятиями. Когда немного улеглись эмоции, я прямо спросила старушку, может ли она мне рассказать что-нибудь о моем финансовом положении. Дескать, меня замучили угрызения совести, что я сижу на шее бедной пожилой женщины. И тут выяснилось, что и неизвестный мне пан Райчик, и давно знакомая пани Крыся говорили истинную правду. Бабушка оставила "тетке", своей сестре, очень солидную сумму на мое содержание, и мне же завещала свою квартиру, которую подлая тетка сразу же по смерти сестры продала за бешеные деньги. Мы подсчитали с бабушкиной подругой: денег даже при теперешних ценах хватило бы на двадцать лет не только безбедной, а прямо-таки роскошной жизни. А ведь десять лет назад все было намного дешевле... Деньги огромные, ну да бог с ними, с деньгами. Больше всего жаль мне было квартиры. Это была квартира моих погибших родителей, и я являлась полноправной наследницей.
Я, а не тетка! Какое право она имела се продавать?
Ну пусть бы сдала в аренду, пусть бы пользовалась деньгами. Зато теперь, когда я выросла, у меня был бы свой угол. А так - куда мне деваться?
После всех этих открытий я стала совсем другой.
Взбунтовалась и уже не во всем слушалась тетку.
Например, настояла на том, что буду дополнительно брать уроки рисования. Наша учительница по рисованию обнаружила у меня способности и всячески поощряла мою тягу к учению. А я отдавала себе отчет в том, что самостоятельная жизнь потребует больших расходов, и решила зарабатывать рекламой. Мне поручали работу, так как я согласна была на любую плату. Вот я и врала тетке, что остаюсь в школе на дополнительные занятия по рисованию, а сама за это время делала платную халтуру. Не очень много успевала я сделать за эти с трудом выкроенные два часа, но и этого было достаточно. Впервые в жизни у меня появились собственные деньги.
А после окончания школы и получения аттестата зрелости произошло чудо. Та самая учительница рисования, с которой мы очень подружились, уезжала на работу по контракту в Соединенные Штаты года на два и оставила мне свою однокомнатную квартирку! Должен же кто-то поливать се цветочки - так она мне сказала, не слушая моих благодарностей.
Трудно было поверить в такое счастье! Теперь я могла расстаться с теткой, у меня появился свой угол, пусть и временный. Я не стала спрашивать разрешения тетки, просто сказала, что уезжаю от нее - и все. Я совершеннолетняя, мне уже восемнадцать.
Все мои вещи поместились в маленьком чемоданчике. Я поступила на первый курс Академии изобразительных искусств. Мне, как сироте, полагалась стипендия, так что жить было на что. Первое время я постоянно пребывала в состоянии какой-то эйфории.
Целыми часами слонялась по улицам города, наслаждаясь свободой, посещала музеи и выставки. Обрезала косы. Ела что хотела, делала что нравилось, жила в чистой комнате, с настежь распахнутыми окнами.
У меня всегда горел яркий свет (тетка признавала только лампочки в двадцать пять ватт).
Я бы с радостью порвала с теткой все связи, навсегда рассталась с ней, но у нее нашелся способ обуздать меня.
...Это случилось еще тогда, когда мы жили вместе. Тетка снова поссорилась с пани Крысей, и тогда та решила вывести ее на чистую воду. Пани Крыся силой ворвалась ко мне в спальню, где я, как и положено, сидела, когда в доме были гости. Тетка пыталась помешать ей встретиться со мной, но пани Крыся была помоложе тетки и посильнее ее, и последней не осталось ничего другого, как, стиснув зубы, остаться в кухне. А пани Кристина с искренним удовлетворением громко довела до моего сведения, что все ценное в этом доме принадлежит мне и только мне! Ибо раньше принадлежало моим погибшим родителям. Серебряные подсвечники, столовое серебро, старинный мейсенский фарфор, картина Хелмонского на стене, старинный комодик, яшмовые часы, драгоценности, о наличии которых я ничего не знала.
И фотографии. Четыре альбома с фотографиями, среди них свадебный портрет моих родителей и многочисленные их фотографии! Это меня потрясло.
Родителей своих я не помнила, фотографий их никогда не видела. Тетка утверждала, что они не сохранились. Теперь я узнала правду.
Вот этими фотографиями она меня и держала.
Сказала: и в самом деле фотографии родителей у нее спрятаны, и она покажет их мне и даже совсем отдаст, если я это заслужу. Тетку свою я знала прекрасно, знала, что ложь стала ее второй натурой, что она патологическая врунья, но в данном случае мне так хотелось увидеть лица моих мамы и папы! А эта... эта.., многие годы в ответ на мои просьбы показать хоть какую-нибудь фотографию родителей твердила, что ни одной не сохранилось. Теперь же призналась, что, однако, сохранились... Значит, надо заслужить...
И я старалась заслужить. Как минимум, раз в неделю навещала тетку и делала для нее все на свете: оплачивала ее счета своими деньгами, выискивала мастеров для починки сантехники и всего прочего в этом разваливающемся доме, терпеливо выслушивала жалобы на здоровье, злословие обо всем и обо всех, покупала лекарства, прибирала в квартире. И каждый раз меня утешала мысль, что вот кончу - и уйду к себе, ведь я же здесь больше не живу. Возможно, со временем моя ненависть к тетке немного бы ослабела, если бы сама тетка не постаралась ее разжечь вновь.
Первый раз в своей жизни я осмелилась на каникулах поехать к морю, и меня наказали за это, хотя я и предупредила, что уезжаю на три недели. Ах так, я ее не послушалась? И вот, когда по возвращении я пришла к тетке, она мне заявила: раз я осмелилась поступить вопреки ее воле, значит, мне не очень нужны родительские альбомы. Ей они тоже не нужны, выходит, незачем их хранить, вот она один из них и сожгла. И в качестве доказательства предъявила мне обгорелый остаток переплета. Я не убила ее на месте, хотя мне и очень трудно было от этого удержаться. Потом, поразмыслив, пришла к выводу, что она опять врет, по своему обыкновению. Во-первых, где бы она сжигала альбом? Не на газовой же плите.
А во-вторых, не станет она уничтожать того, что может принести ей пользу.
Я немного успокоилась, но пережить тогда мне пришлось здорово. Если бы я знала, где она прячет родительские альбомы, отняла бы их у нее силой.
Но я не знала, а искать их в теткиной квартире, заполненной всяческим хламом под самый потолок, - безнадежное дело. Ненависть к тетке закаменела во мне, как гранит.
Вот почему я сделала то, что сделала.
***
- Боже милостивый! - дрожащим от волнения голосом произнес Януш. - Как ты могла такое отмочить?!
Он поджидал меня в моей квартире и выскочил в прихожую, услышав, как я ключом открываю замок. Взял у меня из рук сумку, помог снять плащ и повесил его на вешалку.
Поскольку все мои мысли были о последней квартире, которую я только что осмотрела и за которую заплатила очень солидный задаток, я, естественно, сразу же подумала об этом задатке. Разумеется, не было никакой уверенности, что квартира понравится моей канадской тетке, и тогда плакали мои денежки, ведь платила я своими, а как-никак пятнадцать миллионов на дороге не валяются. Потом до меня дошло - Януш не мог знать о задатке, я еще ни словечка о нем не вымолвила. Тогда чего же он?..