Я стал частым гостем в доме Джеймсов, но никогда не ощущал себя у них свободно. Казалось, что они всегда настороже. Потом я получил приглашение присутствовать на приеме в их доме по случаю венчания. Нине предстояло выйти замуж за русского инженера, симпатичного и надежного молодого человека, который прожил в Австралии уже много лет.
Я опоздал, и когда вошел в дом, гости уже сидели за длинными столами, расставленными в виде подковы. Джеймс провел меня к моему месту и представил гостям, сидевшим за столом. Имена, которые он называл, улавливались с трудом, теряясь на фоне шума одновременно звучащих восьми или около того подвыпивших голосов.
Слева от меня сидел полный средних лет мужчина. Его седеющие прямые волосы были зачесаны назад, а маленькие выцветшие голубые глазки и толстые чувственные губы придавали ему вид человека, который несдержан в еде и выпивке. Его лицо показалось мне знакомым, и я подумал, что мог запомнить его во время моих посещений Русского общественного клуба. Его манера поведения свидетельствовала о веселом нраве, и он много и громко говорил, по большей части на хорошем русском языке.
- Ну, давайте выпьем, доктор. Едва ли тут можно что-нибудь понять.
Мы чокнулись и выпили по большому глотку неразбавленного бренди.
- Прошу извинить, но я не расслышал, как вас зовут. Тут такой шум . . . . Клодницкий. Меня называют также Клод - Джордж Клодницкий. Мне кажется, что я видел вас некоторое время назад в Русском общественном клубе.
- Конечно, я хорошо знаю ваше имя. Вы - президент клуба, не так ли?
- Нет, это моя жена - президент, а я помогаю ей в меру моих сил.
Он представил свою жену, невысокую худощавую женщину с волосами красноватого оттенка и маленькими темными глазами. Выступающий вперед нос делал её похожей на птицу. Миссис Клодницкая произвела на меня впечатление безнадежно разочарованной в жизни женщины, и я почувствовал, что это побуждает её добиваться признания со стороны других её интеллектуальных достоинств и личного обаяния. Судя по уважительному отношению к ней присутствующих, её усилия увенчались определенным успехом. Было также ясно, что видное положение, которое она занимала в Русском общественном клубе, служило ей источником большого удовлетворения и гордости.
Она также запомнила мои частые посещения клуба.
- Когда будете в Сиднее, доктор, - сказала она, - милости просим к нам в клуб. Мы будем рады видеть вас у нас. Вы, вероятно, слышали о широком и активном отклике, который получил наш призыв собирать полушубки для России. Будет очень жаль, если наши усилия будут преданы забвению. Сейчас наша основная задача состоит в том, чтобы показать, какой большой прогресс происходит в Советском Союзе в науке, культуре и промышленности. Конечно, это не легко. Ох уж австралийцы! Единственно, о чем они думают, это - пиво и скачки. При этом её голос возвысился до драматической высоты.
- Вы абсолютно правы, - произнес я сочувственно, вспомнив о моей неудачной ставке на бегах в прошлую субботу.
- Жизнь здесь выглядит довольно бесцельной по сравнению с жизнью в России, - продолжала миссис Клодницкая. - Здесь деньги - это бог. Деньги, деньги и деньги! Но нет культуры, нет театра! Вы знаете, доктор, только в одной Москве семьдесят девять первоклассных театров! У нас в клубе есть библиотека русской литературы с большим выбором книг советских авторов. Имеются также все периодические издания, которые мы получаем прямо из Москвы. Если вы посетите меня в клубе, я покажу вам статьи по советским медицинским исследованиям, которые, несомненно, будут для вас очень интересны. Вы просто обязательно должны выкроить для этого время.
_ Я постараюсь.
Вежливо, но твердо, я извинился и перешел к другой группе гостей. Столы уже убирали, освобождая место для танцев.
Гостей можно было разделить на две различные группы: молодые австралийцы - коллеги жениха по работе, и русские среднего возраста, приглашенные родителями невесты. Среди последних я услышал много имен и узнал лица из Русского общественного клуба. Некоторые из них, такие как чета Клодницких, были хорошо известны своими сильными просоветскими симпатиями. Они явно были в дружеских отношениях с супружеской четой Джеймсов.
Примерно через неделю я встретился в Сиднее с Джорджем Браунли преемником Барнуэлла. Джордж был крупным и довольно неуклюжим мужчиной в возрасте за сорок. Его нелегко было вывести из себя, и он выглядел воплощением надежности. Я рассказал ему о приеме по случаю венчания и о моих впечатлениях в отношении людей, которых я там встретил, особенно уделив внимание супругам Клодницким. Они ему уже были известны.
В последующие месяцы я поддерживал отношения с доктором Джеймсом, но, приезжая в Сидней, воздерживался от посещения Русского социального клуба. Я чувствовал, что Джеймс, встречаясь с Клодницкими и другими, информировал их о разговорах со мной, готовя таким образом почву для возможных будущих проверочных действий в отношении меня. Я не дожидался таких действий специально, однако чувствовал, что на всякий случай мне тоже следует использовать каждую появляющуюся у меня возможность в этом плане. Поэтому всякий раз, разговаривая с Джеймсом, я старался показать себя человеком, который интересуется культурными и научными достижениями Советского Союза. А в отношении политических событий моя линия состояла в том, что я ими, якобы, не интересуюсь совершенно, если не считать того, что я убежденный антифашист.
Глава Седьмая
В начале 1949 года я продал свою долю во врачебной практике и вернулся в Сидней. Для такого решения было несколько причин.
Прежде всего я ощущал потребность в продолжении моей музыкальной карьеры, которая не могла развиваться в деревне Тиррул. Во вторых, мое финансовое положение становилось довольно неустойчивым. Закончив учебу в университете, я оказался совершенно без средств и вынужден был занять крупную сумму денег для покупки моей доли во врачебной практике в Тирруле, причем часть этой суммы - под весьма высокий процент. Я работал изо дня в день как раб, а в конце года обнаружил, что ничего не скопил. В такого рода врачебной практике накладные расходы весьма велики, и я едва сумел оплатить самые неотложные расходы. Поэтому, несмотря на то, что в этом районе у меня осталось много хороших друзей, я в общем-то с облегчением уезжал по извилистой нижней дороге южного побережья, направляясь в Сидней.
Вскоре после моего возвращения я встретился с Джорджем Браунли. В это время стало известно, что правительство премьер-министра Чифли приняло решение поручить мистеру Джастису Риду создать Австралийскую организацию по разведке и безопасности, которая в своей деятельности должна была отчитываться только перед самим главой правительства. Я сказал Браунли, что хотел бы продолжить работу в качестве секретного сотрудника в новой организации и спросил его, куда и как обратиться. Он посоветовал мне написать письмо в адрес Джастиса Рида в Канберру, сославшись при этом на него.
В течение следующего месяца я был занят поисками для себя офиса на Маккуэри Стрит, сиднейском аналоге лондонской Харли стрит улице врачей. Я решил, что с моим знанием европейских языков я могу рассчитывать на врачебную практику среди польских и прибалтийских иммигрантов, которые начали прибывать в Австралию в большом количестве.
Я уже арендовал во временное пользование помещение по адресу Маккуэри стрит 201, когда из Канберры мне пришло письмо с предложением подать заявление о приеме в Австралийскую организацию по разведке и безопасности. Адрес отправителя указан не был, и мне пришлось отправлять заявление на номерной почтовый ящик. Я сделал это без промедления и на время выбросил все это дело из головы.
Физически и морально я сильно устал и ощущал необходимость в перемене обстановки. Ввиду плачевного состояния моих финансов, мне пришлось разработать вариант, который сочетал бы работу с развлечением. Один из друзей предложил мне наняться на одно плавание на Новую Гвинею в качестве судового врача. Это звучало привлекательно, и я согласился.
После пятинедельного путешествия по морю я вернулся в Сидней хорошо отдохнувшим, но с серьезными проблемами. Дело в том, что я уже несколько лет был женат, и надо сказать, что мой брак не был благополучным. Моя жена отправилась вместе со мной в поездку на Новую Гвинею, но, несмотря на благоприятную окружающую обстановку, нам не удалось сгладить наши разногласия. Через несколько месяцев наш брак распался, и я испытывал разные чувства, но только не счастье. Я более чем когда-либо очень хотел возобновить разведывательную работу, которая отвлекла бы меня от моих личных проблем.
Теперь мое время было почти поровну поделено между игрой на скрипке и врачебными осмотрами пациентов, в основном прежних пациентов, которые последовали за мной с Южного побережья. Затем наступил важный день, когда я вошел в офис Юджина Гуссенса в Консерватории. Я сыграл для него соло на скрипке и он предложил мне работу в качестве скрипача в Сиднейском симфоническом оркестре.
Вскоре после этого, 10 августа в моем офисе раздался телефонный звонок. Звонивший не назвал своего имени. Он просто сказал, что хотел бы встретиться со мной по поводу заявления с просьбой о приеме на работу, которое я написал некоторое время назад.
Он описал свою внешность и сказал, что на следующий день в три часа дня будет стоять у входа в здание, где находится мой офис, одетый в серый плащ и серую шляпу. Мне нужно было не показать, что я его узнал, а только направиться обратно в свой офис, а он последует за мной.
Помещение, которое я занимал, было на первом этаже в конце длинного коридора. На следующий день без двух минут три я оставил приоткрытой дверь моего кабинета и двинулся к выходу из здания на улицу. Коридор был темен, и меня не могли видеть с улицы.
Ровно в три часа у входа появился мужчина в серой шляпе и сером плаще. Больше поблизости никого не было. Я выдвинулся вперед и откашлялся, затем повернулся к нему спиной и пошел по коридору в свой кабинет. Я слышал его шаги за моей спиной, и вот уже мужчина в серой шляпе вошел за мной в мой кабинет, тихо закрыв за собой дверь.
Том Ист выглядел высоким, худощавым и смуглым. Его карие глаза смотрели весьма дружелюбно, и на вид ему было за тридцать лет. Он сказал, что моя просьба о приеме удовлетворена, хотя никто не может быть уверен в том, что мои прежние посещения Билла Барнуэлла не были замечены иностранными агентами. Если это так, тогда моя ценность как агента равна нулю.
Однако я согласился поработать в течение испытательного срока и возобновить мои контакты в Русском общественном клубе и Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом, а также других организациях коммунистического фронта, уделив особенное внимание группам интеллектуалов в составе этих организаций. Он дал мне номер телефона, по которому я мог связаться с ним, и сказал, что мне присвоили псевдоним Бейкер, Джек Бейкер, который мне следует использовать всякий раз, когда потребуется связаться с ним.
Вот так появился Джек Бэйкер. Нет, Майкл Бялогуский не умер, совсем нет. Просто отныне каждый из них стал очень тесно связан с другим.
Ист заявил, что мне полагается выплата в десять долларов в неделю. По его словам это будет компенсацией моих дополнительных расходов. Впервые я принял деньги, и это меня не обрадовало, так как я чувствовал, что выплата мне денег на расходы делает меня в какой-то мере обязанным, чего я хотел бы избежать. Но я не мог себе позволить оплату этих расходов за свой счет, как бы ни были они малы.
Я пообещал Исту звонить и докладывать о развитии ситуации, и он исчез так же тихо, как и появился.
Через несколько дней я посетил Русский общественный клуб и возобновил мое знакомство с его секретарем Фредой Ланг. Я коротко рассказал ей о моих делах с тех пор, как я последний раз виделся с ней и дал понять, что хотел бы посещать мероприятия клуба. Я попросил её не счесть за труд и сообщать мне всякий раз, когда будет интересный фильм или лекция.
Фреда Ланг была австралийкой румынского происхождения. Она с удовольствием внесла новую фамилию в список адресов посетителей клуба, особенно когда узнала, что я занимаюсь врачебной практикой в Сиднее и надеюсь на её расширение за счет прибывающих польских и прибалтийских иммигрантов. Мои комплименты относительно её модной внешности были ею благожелательно восприняты, и я ушел с ощущением, что отныне я буду желанным гостем в Русском общественном клубе.
В последующие несколько недель я встречался с Томом Истом время от времени. Встречи назначались на окраине города, и мы приезжали порознь на трамвае, принимая меры к тому, чтобы нас не заметили вместе. Я рассказал ему, что в результате моего визита к мисс Ланг я получил приглашения и пару раз посетил проводившиеся в клубе киновечера.
Там я увидел чету Клодницких и они, судя по всему, были очень довольны тем, что мы встретились. Меня немедленно представили известным членам клуба, показали библиотеку и фактически заставили подписать заявление с просьбой о принятии в члены клуба. По моему мнению, у них не только не было в отношении меня никаких подозрений, но напротив, они считали, что я с симпатией отношусь к советскому строю.
Примерно в это же время Лейбористская партия Австралии охарактеризовала Австралийское общество дружбы с Советским Союзом и Русский общественный клуб как организации коммунистического фронта. Над любым членом Лейбористской партии, который сохранял членство в этих организациях нависла угроза исключения из партии. Эта угроза получила в прессе широкое освещение и безусловно затруднила вербовку новых членов. Клуб всегда рассматривал членство в своих рядах человека, не связанного с левым движением, весьма желательным, так как возникала надежда, что такой человек приведет с собой ряд своих друзей, что открывало новые возможности для пропаганды. Я полагаю, что именно это явилось причиной того, что меня приняли в члены клуба так быстро.
Среди людей, с которыми я познакомился в клубе с самого начала были два медвежьего вида русских с фамилиями Разумов и Смирнов. Разумов выполнял функции некоего мажордома и выглядел из них двоих более благопристойно. По возрасту ему было около пятидесяти, и он имел могучее телосложение. Его огромная голова возвышалась прямо из плеч, а шея вообще отсутствовала. У него было широкое смуглое лицо, подозрительный взгляд через очки в роговой оправе и коротко подстриженные коричневые волосы на голове. Обычно он одевался в плохо подогнанный темный деловой костюм с угловатыми плечами на советский манер. Он владел птицефермой недалеко от Ливерпуля, но выглядел скорее как переодетый вышибала, чем как фермер.
В этом он отличался от Смирнова, который тоже выглядел как вышибала, но не переодетый. Тот тоже выделялся могучим телосложением, но выглядел намного грубее, не носил очков, а воротник его рубахи и руки были неизменно и невероятно грязны. Смирнов был настройщиком пианино и по субботам выступал в качестве хозяина танцевального зала и представления в кабаре. Он обычно провожал гостей до их столиков и был невероятно доволен своей ролью.
Меня с самого начала, а ещё больше впоследствии, поразила одна черта, общая для всех членов клуба. Эти люди все без исключения были безнадежно разочарованы в жизни. В Русском общественном клубе чувство разочарования было всеобщей чертой. Его сознательно эксплуатировали и культивировали в извращенную ностальгию по всему русскому советского образца. Эти потерянные души готовы были часами просиживать над прекрасно изданными иллюстрированными советскими журналами, которые специально в этих целях выставлялись в библиотеке. Они были рады обнаружить в них подтверждение своему убеждению в том, что ответ на их проблемы лежит не в них самих, а причиной их бед является порочная капиталистическая социальная система. Это был легкий ответ на все вопросы.
Несмотря на первоначальный успех моего закрепления в клубе, я воздерживался от попыток сразу же принять активное участие в его делах. Я считал, что лучше постепенно позволять активным членам клуба втягивать меня в эту деятельность. Это, в конце концов, повысит в их глазах мою ценность и поставить меня вне подозрений.
В октябре я встретился с Томом Истом в последний раз, по крайней мере, на несколько предстоящих лет. Он сказал, что в дальнейшем со мной будет поддерживать контакт другой оперативный сотрудник.
Мне было жаль, что Ист уходит. Трудно представить себе что-либо другое, что сближало бы людей так же, как разведывательная работа. Вероятно, это происходит из-за режима секретности встреч и чувства доверия и взаимосвязанности, которое такие встречи порождают. А возможно это потому, что сообщения агента зачастую носят настолько личный и сокровенный характер, что при окончательном уходе курирующего оперативного работника у агента появляется ощущение, будто уходит и часть его самого.
Глава Восьмая
Через несколько дней у меня раздался загадочный телефонный звонок.