Ферг был высокий и худощавый, почти лысый, с короткими рыжеватыми усами. Его голубые глаза были невероятно выразительны и обычно они смотрели на людей с интересом и доверием. Он был знаком с сотнями людей различного общественного положения, и именно благодаря дружбе с ним я смог увидеть, так сказать, поперечный срез австралийского общества. Но, что мне нравилось больше всего в Фергюсе, так это его терпимость и доброжелательное отношение к товарищам. Подобно многим австралийцам, которые какое-то время прожили на островах, в нем глубоко укоренился индивидуализм и в то же время неприязнь к субординации и регламентации. В этом у нас с ним было много общего.
Другим качеством Ферга, которое я, как переселенец в эту страну, очень ценил, было его глубокое знание истории Австралии и её политической жизни. И он был щедр и терпелив в своей готовности поделиться со мной своими знаниями. Именно благодаря Фергу я начал понимать эту новую для меня страну, а меня самого стали воспринимать как её неотъемлемую часть. Человеку, приехавшему жить в чужую для него страну необходимо сломать некий барьер. Ферг помог мне сломать барьер, стоявший передо мной, и за это я всегда буду ему благодарен.
Задачу вновь приехавшего в страну облегчает то, что, в общем то, в австралийской политической жизни нет ничего сложного. Выбирая свое правительство, австралийцы руководствуются скорее инстинктом, чем здравым рассуждением. Между сторонниками Либеральной и Аграрных партий с одной стороны и Лейбористской партии с другой, сложилось устойчивое равновесие при довольно значительном числе независимых избирателей без явно выраженных политических симпатий, голоса которых и определяют исход любых выборов. Согласно широко распространенному в стране мнению, хорошо, когда как можно больше людей выбирают правительство путем свободного личного выбора, а не в результате жесткой приверженности какой-либо политической доктрине. В конце концов, в любой стране, и особенности в той, которая находится на этапе поиска путей своего дальнейшего развития, политическую жизнь и политиков следует рассматривать ни больше, ни меньше, как неизбежное зло.
Я прожил в Австралии уже довольно долго, прежде чем понял, что Коммунистическая партия тоже имеет некое место в политической структуре.
Мой первый контакт с коммунистами произошел в том месте в Сиднее, которое является эквивалентом лондонского Гайд-парка. Если у вас имеется разрешение, вы можете свободно высказывать ваши взгляды на любую тему, начиная от религии и до мятежа. Мне попался на глаза митинг, на котором какой-то мужчина раздавал брошюры. На её обложке был изображен портрет Иосифа Сталина. Выступающий обращался к толпе с возвышения. Когда он хотел вызвать энтузиазм слушателей или сделать акцент на каком-либо моменте, он упоминал имя Сталина и толпа разражалась приветственными возгласами. Все было очень знакомо: и стереотипный жаргон выступающего, и механическая реакция слушателей, и изображение Сталина на брошюре. Это напомнило мне аналогичные митинги в оккупированной советскими войсками Польше. Однако было и существенное отличие: там мы должны были и слушать и аплодировать под страхом репрессий, а здесь, в свободной Австралии люди, как я видел, и находились в этом месте и слушали и аплодировали, по всей видимости, совершенно добровольно.
Это обстоятельство не могло не удивить меня, и я поговорил по этому поводу с несколькими моими австралийскими друзьями. При этом я испытал ещё большее удивление. Мои друзья отказались смотреть на политические лозунги, написанные на стенах. Не потому, что им нравился коммунизм или коммунисты. Всякий раз, когда мы заводили разговор о коммунизме, они обычно просто пожимали плечами и говорили: - О ! такое в нашей стране не привьется. А все-таки, как ты понимаешь, русские в этой войне хорошо себя проявили.
Я понял, что 99 процентов австралийцев очень мало знали о Советском Союзе и коммунизм был для них "всего лишь другой политической философией", как выразился один из австралийских премьер - министров.
Эту политическую философию они находили довольно малопривлекательной, но не опасной. Коммунисты не замедлили воспользоваться такой позицией, и Австралийское общество дружбы с Советским Союзом буквально закипело от лихорадочной активности. Их призыв "Полушубки для России" получил широкий отклик. Известные в обществе люди занимались сбором пожертвований, а многие видные общественные деятели объявили себя спонсорами этой кампании.
Австралия, однако, была не единственной страной, которая ошибочно истолковывала советские усилия в этой войне. Весь Запад восхищался своими новыми союзниками. Восхищался настолько, что в ходе конференций в Тегеране и Ялте президент Рузвельт поддержал территориальные требования Сталина, вынудив Черчиля подписать соглашения, которые, возможно, посеяли семена нового глобального конфликта. Судьба Польши снова была решена, на этот раз вместе с судьбами других центрально-европейских стран.
И именно в этот период я впервые обнаружил коммунистическую литературу в моем почтовом ящике. Листовки приглашали меня на митинги Польского Альянса. Эта организация представляла только небольшую часть польской общины в Сиднее, и было известно, что в её рядах находилось несколько известных коммунистов.
Были также различные периодические издания, такие как Россия и Австралия - орган Австралийского общества дружбы с Советским Союзом и Славянское обозрение, издаваемые левоэкстремистской политической группой эмигрантов славянского происхождения, а также другие.
Вскоре стало ясно, что я был в рассылочном списке различных организаций Коммунистического Фронта.
В начале 1945 года я был студентом - медиком четвертого курса. Помимо учебы в университете, я подрабатывал игрой на скрипке, что служило дополнением к стипендии, которую я получал от университетской комиссии. Относительно мирная и добродушная атмосфера австралийской жизни явно контрастировала с бурными и полными событий годами жизни, которую я вел до моего приезда в Сидней.
Однажды теплым мартовским днем я прогуливался по Питт стрит - одной из оживленных торговых магистралей Сиднея, разглядывая поток беспечных прохожих. У меня в кармане находился экземпляр издания Славянское обозрение , который оказался в то утро в моем почтовом ящике. Я зашел в маленькое кафе и присел, чтобы просмотреть этот журнал. Его содержание было то же, что и всегда: фотографии широко улыбающихся польских и чешских крестьян и рабочих, "освобожденных" Красной Армией и "идущих по пути под руководством великого вождя - Сталина", статьи, прославляющие стахановцев; итоги выборов, в результате которых коммунистический кандидат был выбран единогласно, ну и все такое прочее.
Я посмотрел вокруг на людей в кафе. Несмотря на то, что я пробыл в Австралии уже четыре года, я вновь был поражен их благодушным и самодовольным видом. Мои мысли снова перенеслись в прошлое к эпизоду с одним из советских таможенных чиновников во Владивостоке. Он взглянул на паспорт с американской визой какого-то мужчины и осклабился: - Бесполезно бежать, товарищ. Скоро мы отыщем тебя и в Америке.
Я вспомнил убежденность в его голосе и холодок прошел у меня по спине. Наверняка, подумал я, здесь такое не могло случиться! Но почему не могло? Неужели это повсеместно распространенное благодушие по отношению к коммунистической пятой колонне разделяют и власти ? Я решил выяснить это для себя. Нашел телефонную книгу и чуть ниже строк с телефонами и адресами департаментов Содружества я обнаружил строку, в которой была указана Служба расследований Содружества по адресу Питт Стрит 117. Это было рядом с кафе, и я решил отправиться туда немедленно.
Найти здание не составило никакого труда. В справочнике в холле здания Службе расследований Содружества было отведено место среди страховых компаний и других коммерческих фирм. Я вызвал лифт и поднялся на нем на шестой этаж, крепко сжимая в руке несколько номеров Славянского обозрения и Россия и Австралия , которые я взял с собой, чтобы объяснить причину моего визита.
Я оказался в просторной пустоватой комнате. Стол у стены напротив рядом с дверью и деревянная скамья у входа составляли всю её мебель. В комнате никого не было. На столе лежал лист многократно использованной промокательной бумаги, и стояла чернильница с торчащей из неё ручкой. Картина в целом оказала отрезвляющее и разочаровывающее воздействие на мои ожидания, раскрашенные шпионскими историями, которые я до этого прочитал. Она, скорее, напоминала приемную в больнице, чем художественное оформление к крупной международной интриге. В дверь позади стола вошла высокая девушка. Я объяснил ей, что принес несколько периодических изданий, чтобы проинформировать о них Департамент, и она ответила, что мне следует переговорить с мистером Барнуэллом. Я проследовал за ней по коридору, и она ввела меня в маленькую комнату. За столом, в беспорядке заваленном бумагами, сидел крепкого вида мужчина с голубыми глазами и румяным лицом. Когда он поднялся, я заметил, что он высок ростом, и по возрасту ему было, вероятно, далеко за сорок. Двигался он быстро и выглядел полным сил и энергии.
Я сел на стул напротив него и вручил ему принесенные мною издания, объяснив, что я уже некоторое время получаю как эти журналы, так и другие печатные издания, и полагаю, что властям следует знать, что происходит. При этом я пояснил, что не испытываю симпатий к советскому режиму и не хотел бы видеть усиления его влияния на Австралию. Он хорошо понял, что я имел в виду, и отметил схожесть содержания журналов с ранней пропагандой Гитлера. Затем Барнуэлл на короткое время вышел из комнаты и вернулся с папкой. Это было мое досье, и он быстро его просмотрел. Он обратил внимание на мое музыкальное образование, спросил, как мне нравится жизнь в Австралии, и поинтересовался, какими языками я владею. Когда я ответил на его вопросы, он немного помолчал и затем заметил, что я мог бы быть полезен его управлению в выявлении иностранных агентов.
- Не хотели ли бы вы попробовать себя в этом деле? - спросил он.
Я пояснил, что никогда не проявлял особого интереса к политике и поэтому при всем моем желании оказать помощь, я просто не представляю, как это можно было бы сделать. После моего пояснения Барнуэлл вырезал из журнала Россия и Австралия бланк заявления и попросил меня заполнить его это была просьба о принятии в члены Австралийского общества дружбы с Советским Союзом.
Он рассказал мне, что в Сиднее есть два русских клуба, оба расположены на улице Джордж стрит почти напротив друг друга. Первый - консервативный, его членами состоят в основном старые русские иммигранты - бывшие высокопоставленные офицеры царской армии и представители среднего класса. Этот клуб не представляет интереса с точки зрения безопасности государства.
Деятельность другого клуба носит ощутимый подрывной характер. Это Русский общественный клуб, расположенный в цокольном этаже здания под номером 727 по улице Джордж стрит, недалеко от Центрального железнодорожного вокзала. Барнуэлл сказал, что в клубе каждую субботу проводятся танцевальные вечера, и было бы желательно, чтобы я появлялся там время от времени. Мы договорились, что я навещу его после моего первого посещения клуба, и я простился с ним с ощущением, что сделал важный шаг.
В следующий субботний вечер я спускался по ступенькам слабо освещенной лестницы Русского общественного клуба. Было уже начало десятого вечера, и до меня доносились звуки музыки танцевального ансамбля и шум толпы. В вестибюле я купил билет у секретаря клуба мисс Фреды Ланг. Хотя мы с ней были абсолютно не знакомы, в её отношении ко мне не проявилось и тени подозрения, что привело меня к мысли о том, что субботние танцы проводились людьми, не обязательно связанными с клубом.
Из вестибюля одна из дверей вела в библиотеку. На другой висела табличка Только для членов клуба. Через эту дверь можно было видеть основной зал. На небольших подмостках в углу располагался ансамбль из пяти музыкантов. Они были одеты в длинные в русском стиле рубахи из светло-голубого блестящего материала, перехваченные в талии толстым веревочным пояском. Вдоль стен располагались около трех десятков столиков, оставляя довольно просторную круглую площадку для танцев в центре зала. Меня провел к одному из столиков здоровенный детина, который говорил по-английски с явным русским акцентом. С моего места был хороший обзор всего зала. Всего здесь присутствовало около 150 человек и публика, по-видимому, была довольно разношерстная. Большинство было австралийцев - в основном мелкие бизнесмены и чиновники, однако слышалась также русская, немецкая и польская речь. Первое впечатление было такое, что никто из присутствующих мне не был знаком.
Через некоторое время за мой столик присела австралийская пара и я ответил на их предложение вместе выпить а также поддержал беседу, в которой старательно избегал любых острых политических тем. Я не делал попыток познакомиться или начать разговор с кем - либо еще, так как чувствовал, что за мной, вероятно, наблюдает кто-либо из сотрудников клуба.
Через несколько дней я встретился с Барнуэллом. Я сказал ему, что австралийская пара, по-видимому, не представляет особого интереса и, по моему мнению, было нецелесообразно проявлять повышенную активность на этой стадии. Он одобрил мои действия и предложил продолжить в том же духе. Со своей стороны он назвал несколько фамилий людей, которые представляли особый интерес для его Управления. Одним из них был Марк Янгер, которого, как оказалось, я уже некоторое время знал.
Глава Пятая
Марк Янгер был тем человеком, который своими действиями в пользу признания нового польского режима, поддерживаемого Советским Союзом, внес раскол в польскую общину в Австралии, добившись поддержки в этом вопросе группы местных поляков. Впоследствии Янгер и его сторонники образовали ассоциацию под названием Польский альянс, который поддерживал тесные связи с прокоммунистическим Всеславянским движением. Основными целями этого движения были репатриация всех славян в свои страны и восхваление Советского Союза.
Янгер также стал представителем Польского Агентства Прессы, которое находилось под полным контролем возглавляемого коммунистами варшавского режима. Он начал публиковать и распространять Польский пресс-бюллетень, в котором содержались материалы, имеющие своей целью подтолкнуть поляков вернуться на свою родину. Эти материалы состояли из приукрашенных сообщений о жизни в Польше и, особенно, из радужных обещаний на будущее.
Кроме посещения Русского общественного клуба по субботам, я ходил туда на вечерние фильмы, лекции и другие мероприятия, организуемые под покровительством Австралийского общества дружбы с Советским Союзом, Польским альянсом и Славянским конгрессом. Я познакомился со многими людьми, но сохранял определенную сдержанность в заведении связей, так как понимал, что это единственная возможность избежать подозрений. Через несколько недель я решил войти в контакт с Янгером. Я решил, что лучшим вариантом подхода будет просьба о предоставлении работы переводчика в Польском Агентстве прессы.
Марк Янгер занимался оптовой торговлей текстилем. Он вел успешный бизнес и, по слухам, был очень богат. Имел просторный и светлый офис в представительском здании в Сиднее по адресу Каслриг - стрит 67. В офисе было три рабочих стола, за одним из которых восседал он сам, а два другие занимала пара моложавых блондинок.
Янгер поднялся, чтобы поприветствовать меня. В свои сорок с небольшим лет он был довольно красивым мужчиной с правильными чертами лица, вьющимися темно-коричневыми волосами и усами. Его голубые глаза смотрели на меня подозрительно, хотя его манеру поведения в целом нельзя было назвать недружественной. Он предложил мне стул.
Я сказал ему, что осведомлен о том, что он возглавляет Польское Агентство прессы и что я был бы рад получить у него работу по переводу текстов, которую мог бы выполнять дома. Янгер молча выслушал меня. Когда я закончил, установилась некоторая пауза в разговоре.
- Полагаю, что я смогу дать вам работу, - сказал он в заключение, - но я пока не знаю вас в достаточной мере. Понимаете, это ведь не просто перевод. Если вы не испытываете симпатии по отношению к нынешнему политическому устройству в Польше, вы не сможете хорошо сделать эту работу.
Я ответил ему, что в принципе ничего не имею против режима в Варшаве и не испытываю против него предубеждений. Янгер, похоже, колебался. Затем он поднялся
. - Ну, давайте попробуем, - произнес он. Взяв лист бумаги с машинописным текстом, он положил его на стол и подтолкнул ко мне. Посмотрите, что вам удастся сделать из этого, - и он вновь сел, как будто внезапно потерял всякий интерес к этому вопросу.
Машинописный текст, который он мне передал, был напечатан по-польски на тонкой бумаге для авиапочты, и в нем содержались выдержки из речи очень известного в то время польского политика левой ориентации, который выступал за слияние коммунистической и социалистической фракций в парламенте. Текст был написан в обычной для коммунистической пропаганды манере. Я нашел его очень трудным для перевода на английский язык и до сих пор ощущаю его революционный дух. Однако в переводе мне удалось передать некоторые из звучных напыщенностей этого текста. Я передал свою рукопись Янгеру, и он внимательно прочитал её. - Неплохо, - сказал он. - Вы сможете получить эту работу, если захотите, боюсь только, что оплата не слишком привлекательна.
Тем не менее, мы договорились об условиях, и я ушел, зажав в руке кейс с материалами для перевода.
Я доложил об этом новом развитии событий Барнуэллу, который, как мне показалось, оказался весьма удовлетворен.
Несмотря на мои регулярные визиты в офис Янгера, я не ощущал какого-либо значительного прогресса в отношениях с ним. Видимо у него сохранялось некоторое подозрение ко мне и я переключился на его секретарей. Более разговорчивой и доступной из них двух была та, которая была замужем, но носила свою девичью фамилию Юнис Пентон.
Юнис была довольно приятным созданием. Она считала меня близким партнером своего босса и своим человеком среди коммунистов. Она также часто посещала Русский общественный клуб и видела меня там, что утверждало её во мнении о моей преданности революционному делу. Янгер не был в курсе дружественных отношений, которые укреплялись между мной и Юнис. Время от времени мы с ней вместе обедали или заходили куда-нибудь на кофе, но в присутствии Янгера поддерживали строго официальные отношения.
От Юнис я узнал, что Янгер был в дружеских отношениях с советским консулом Макаровым и корреспондентом ТАСС Носовым и, что он питает большие надежды стать польским консулом в Австралии.
Юнис была несколько болтлива отчасти по своей натуре, а отчасти из-за того, что считала, будто мне известны большинство тех людей и событий, о которых она говорила. Она была знакома с несколькими коммунистическими журналистами. Среди них большим авторитетом пользовался Руперт Локвуд. Если судить по высказываниям Юнис Пентон, то в кругах коммунистов в Сиднее достаточно было заявить, что "так сказал Руперт Локвуд", чтобы аргумент был всеми принят безоговорочно. Юнис была довольно хорошо начитана, смышлена и обладала чувством юмора. Эти качества её натуры проявлялись в любом вопросе, за исключением тех, которые касались политики. Политика для неё не была предметом размышлений, а воспринималась так, как это было изложено в официальной линии Коммунистической партии, которую она принимала как догму.
Однажды он сказала мне, что революция в Австралии произойдет через три года. Она произнесла это простым будничным голосом. Я подумал, что она шутит, но когда взглянул на нее, то увидел на её лице жесткое выражение, напоминающее маску, при этом глаза были в экстазе устремлены вдаль, а губы превратились почти в тонкую нитку. Тогда я понял, что для Юнис Пентон коммунизм был религией, а Руперт Локвуд - священником.
Со временем мне становилось все труднее выкраивать время для переводов. Я находился в состоянии сильного нервного напряжения из-за того, что мое слабое знание английского языка не позволяло мне должным образом воспринимать содержание лекций по медицине. Это стало не только помехой в моих университетских занятиях, но и источником постоянного раздражения и чувства унижения. Я упорно старался выражаться по-английски четко и ясно, особенно в бытовых разговорах, что вызывало только смущение моих собеседников, а зачастую мои явные усилия в этом наталкивались на насмешливую улыбку. Это тем более меня унижало, так как я гордился тем, что являюсь польским стипендиатом.
Я продолжал активно заниматься музыкой, готовя музыкальные оформления для различных радиоспектаклей, а также часто выступал на радио с сольными скрипичными программами. Это была изнурительная работа, требующая большой концентрации усилий и времени. Иногда случались моменты, когда я просто не мог найти времени для переводов Янгера.
Однако я понимал важность поддержания отношений с ним и сотрудниками его офиса и придавал серьезное значение поискам путей выхода из затруднений. Затем мне пришла в голову мысль об использовании переводчика со стороны, и я немедленно довел её до Барнуэлла. Он согласился помочь, и мы подобрали для этой работы двух человек из польской общины в Сиднее.
По мере того, как эта схема работы стала воплощаться в реальность, я снова стал, как обычно видеться с Янгером и получать от него материалы для переводов на английский, которые я передавал Барнуэллу, а он, в свою очередь, организовывал их перевод. Затем он возвращал мне готовый перевод, я вручал его Янгеру, получал свое обычное вознаграждение, которое доходило до пятидесяти центов за страницу польского текста. Эти деньги я передавал Барнуэллу, который отсылал их переводчикам.