Когда чай был убран, Стрикленд и Норрис тактично покинули комнату, поскольку было понято, что во время допроса должны были присутствовать только Терстон, Уильямс и я. Было около пяти часов, когда вошёл сержант Биф и кивнул нам с видом человека, готовящегося скорее к обороне. Несомненно, он чувствовал себя здесь несколько неуместным. Со своим потным красным лицом и свесившимися от жажды усами он выглядел так, как если бы мечтал оказаться сейчас не здесь, а в местном баре. Однако он не выдвинулся на первый план, а уселся на стул с самой прямой спинкой, какой смог найти, вынул свой огромный чёрный блокнот и замер в ожидании.
Затем вошёл Терстон. Я не видел его с предыдущего вечера и с тревогой взглянул на него, в то время как он был представлен Сэмом Уильямсом каждому из трёх детективов. Он пожелтел и выглядел очень несчастным, но при обмене рукопожатиями ему удалось выдавить слабую улыбку.
— Я не хочу оставаться в комнате, в то время как вы, джентльмены, занимаетесь расследованием всего этого, — медленно проговорил он, — поэтому я решил спуститься и сообщить вам всю имеющуюся у меня информацию. И если после того, как предпримете некоторые шаги, вы снова захотите меня увидеть и о чём-нибудь спросить, я сделаю всё, чтобы помочь вам. Я ценю усилия, которые вы предпринимаете, чтобы прояснить это дело.
— Все мы очень глубоко вам сочувствуем, — сказал лорд Саймон, и его голос прозвучал довольно искренно. Мне понравилось, как он это сказал.
Терстон кивнул. «Я скажу вам всё, что могу, — сказал он, — и есть некая э-э… семейная история, которую вам следует знать. Я обсудил этот вопрос с мистером Уильямсом, который помимо того, является моим адвокатом, — мой друг, и мы оба согласились, что вы должны её услышать».
Тишина была нарушена движением сержанта Бифа. Довольно бестактно, с моей точки зрения, он раскрыл свой блокнот и приготовился записывать.
— Моя жена была замужем до меня, — сказал Терстон, и я вздрогнул. — Я расскажу вам эту историю так, как я её знаю. Она была единственной дочерью глостерширского пастора. — Его голос дрогнул, но он продолжал. — Я никогда не был знаком с её родителями, но полагаю, они были очень трудолюбивыми, довольно суровыми людьми, преданными дочери. Она воспитывалась в среде, которую даже в те довоенные дни было принято называть пуританской. Но она была вполне счастлива, хотя для нынешнего поколения это может показаться странным. Она трудилась, как это делала её мать, в приходе, и, возможно, училась на практике быть такой же бескорыстной, какой была от природы. Действительно, кто мог бы её представить в любой ситуации не счастливой и не бескорыстной?
Наступила напряжённая, но сочувствующая тишина. Наконец доктор Терстон продолжил. «Одним из прихожан был богатый местный землевладелец, человек значительно старше её, который нажил состояние в Бирмингеме и недавно удалился в своё глостерширское поместье. За несколько лет до этого он потерял свою жену, а после того, как он несколько раз повстречался с Мэри, он по-старомодному попросил у её отца разрешения сделать девушке предложение выйти за него замуж. Пастор согласился, но его жена высказала одно возражение, которое следовало разрешить прежде, чем это предложение Мэри будет сделано. Дело в том, что хотя этот человек, находящийся ближе к верхней границе среднего возраста, казался с любой точки зрения желательным мужем, у него имелся сын».
— О Боже! — прошептал лорд Плимсолл.
— Мэри никогда не видела этого сына до этого момента и, насколько я знаю, никогда не видела его потом. Мальчик уже заработал себе дурную славу или, по крайней мере, так сказал её первый муж. Он не жил со своим отцом в Глостершире и подразумевалось, что он находился за границей, хотя, был ли он простым пареньком, посланным на учебное судно, или взрослым мужчиной в колониях, я не знаю. Однако само его существование сильно встревожило родителей Мэри, и, возможно, именно поэтому она о нём вообще услышала. Предположим, он вернётся и станет препятствием между Мэри и её мужем? Предположим, что он влюбится в Мэри? Следует понимать, что её родители были простыми людьми, идеи которых о таких вопросах были почерпнуты в значительной степени из сентиментальных романов тех дней.
Во всяком случае, проблема была поставлена и решена. Возможно, в наши дни вы почувствуете некоторую долю эгоизма и неосознанной жестокости в таких мерах, если я скажу, что, насколько я смог понять, между родителями Мэри и её мужем было решено, что сын не должен стоять на пути новой семьи. Я полагаю, ему назначили содержание, и Мэри однажды сказала мне, что последний раз, когда они о нём слышали, а это было довольно давно, он, как полагают, находился в Америке. Но даже тогда она не была уверена, что это не была Австралия.
Терстон говорил очень медленно и задумчиво. Казалось, что его самого нервировало такое подробное описание, но он решил идти до конца. Однако легко было заметить, как он страдал.
— Они были женаты в течение десяти лет, — продолжал он, — и, я думаю, были довольно счастливы вместе. Мэри, конечно, никогда не понимала ошибок своего первого мужа. Или также второго мужа, если уж на то пошло. Она была не той женщиной, которая стремится искать недостатки в любом человеке.
В течение первых лет их брака Мэри потеряла обоих своих родителей, и одним из немногих действительно заботливых поступков, совершённых для неё мужем, был переезд из района её отчего дома в дом приблизительно в миле отсюда. В первый раз я встретился с ними, когда навещал его во время инфлюэнцы, довольно скоро после того, как они переехали. Затем началась война, и пасынок Мэри вернулся домой, чтобы поступить на военную службу, и даже сумел отличиться. Но даже когда он был в отпуске, его не приглашали в дом отца. Иногда муж Мэри ездил в город, чтобы встретиться с ним, и отзывался о нём в этот период довольно доброжелательно. Но она никогда не встречала его.
После войны этот сын, как и очень многие сыновья, которые воевали, снова стал проблемой. Несколько лет после войны он жил за границей на частном пособии, что едва ли служит правильным средством воспитания хорошего гражданина. Он не был плохим мальчиком, но он был трудным. У него были нормальные недостатки, немного выставляемые напоказ, и я не думаю, что он когда-нибудь проявлял искреннюю привязанность к отцу. Он устраивался на различные работы, но неудачно, и уезжал в разные места. Но, время от времени, он вновь оказывался в Лондоне. Довольно обычное дело, полагаю.
Вскоре после того, как его отец послал его с некоторой окончательной решимостью в Канаду, старик составил завещание, и в сложившейся ситуации я полагаю, что это было достаточно справедливо, хотя и не очень щедро по отношению к сыну. Небольшое пособие для молодого человека должно было продолжать выплачиваться, а остальная часть состояния должна была обеспечить пожизненный доход для Мэри, а если она умрёт раньше сына, то всё должно было достаться ему. Фактически, я не думаю, что Мэри была намного старше своего пасынка, но она никогда не казалась её мужу молодой женщиной, потому что на его эгоцентричный взгляд она была его женой и, стало быть, должна была рассматриваться как его ровесница. Поэтому с его точки зрения это не было такой уж большой несправедливостью, как может показаться вам. В завещании он выражал надежду, что если его сын наследует деньги, он к тому времени научится их ценить.
Он снова сделал паузу: «Вы поймёте, что мне не очень-то хочется проходить сейчас через всё это. Но я хочу по возможности облегчить вашу работу. Имеет ли это какое-нибудь значение для расследования или нет, но вы могли бы почувствовать необходимость разузнать об этом самостоятельно и потратить время понапрасну. Но я уже почти закончил. Я посещал первого мужа моей жены во время его последней болезни. В это время судьба бросила нас друг к другу. И те из вас, кто её знал, не будут удивлены что в течение года после того, как она стала вдовой, мы поженились».
Уильямс что-то пробормотал, а доктор Терстон неловко опустился на стул. «А теперь я должен затронуть нечто ещё более интимное, — сказал он. — У моей жены был доход почти в две тысячи фунтов в год. Мой собственный доход, кроме практики, которую я тогда имел, был значительно, весьма значительно меньше. Я не вхожу во все эти осложнения, которые имеют место, когда бедный мужчина женится на богатой женщине. Но есть некоторые моменты, которые мне хочется пояснить. Прежде всего, сам я был заинтересованной стороной в завещании моего дяди, после которого я, как тогда ожидал, должен был вскорости получить сумму, значительно превышающую состояние моей жены. Эта сумма фактически досталась мне приблизительно шесть месяцев назад. Отсрочка была связана с некоторыми юридическими тонкостями. Во-вторых, вам будет полезно узнать, как были устроены наши личные финансы. Моя жена сохраняла абсолютно весь свой доход в собственных руках, но по её желанию она несла все расходы по содержанию этого дома. Мои собственные личные расходы были небольшими, и мой маленький доход вполне их покрывал. Однако после того, как я унаследовал сумму, о которой я уже упоминал, я не позволил жене тратить её деньги на что-нибудь, кроме её личных нужд. Остальные детали, например про её собственное завещание, можно узнать у мистера Уильямса».
Следователи подняли головы. Первым заговорил месье Пико. «И что пасынок?» — спросил он.
— Больше не появлялся. Одно время моя жена очень беспокоилась о нём. Она чувствовала, что забрала то, что по справедливости принадлежало ему. Она даже дошла до того, чтобы дать объявление в газеты, но без результата. Можете вообразить, с какой тщательностью она занималась подобными делами. Она была очень щедрой женщиной.
Лорд Плимсолл заговорил явно через силу: «Вы не будете возражать, доктор, если мы зададим вам один или два вопроса?»
— Ни в коем случае.
— Каково было имя первого мужа миссис Терстон?
— Берроуз.
— А название деревни, где она выросла?
— Уотеркомб, около Челтнема.
— И ни у кого нет никаких идей о том, что стало с этим молодым человеком?
— У меня безусловно нет.
— В разговор вклинился месье Пико. «Так, что, héilas,[20] — произнёс он, — тот уже мог умереть?»
— Возможно, — согласился доктор Терстон.
— Или же, с другой стороны, он может находиться в этом доме, — предположил лорд Саймон.
Доктор Терстон очень слабо улыбнулся. «Не думаю, что это вероятно. Видите ли, я знаю здесь всех».
— Да, доктор. Но предположим, — конечно, это только простая гипотеза, — предположим, что этот молодой человек случайно объявился вновь. Сколько времени, например, вы знаете Таунсенда? И он поглядел на меня без какого-либо извиняющегося выражения в глазах.
— Приблизительно три года.
— А Стрикленда?
— Пожалуй, дольше.
— А вы помните, как познакомились со Стриклендом?
— Его встретила моя жена. Полагаю, в городе. У неё было очень много друзей. Она пригласила его сюда, и мне он понравился. Безответственный парень, но очень приятный!
— Теперь Норрис, доктор?
— Ну, он также появился благодаря моей жене. И тем не менее, я знаю, где она встретила его. Это было в Бэгли, приблизительно в шести милях отсюда. Там мнят себя знатоками литературы и, я полагаю, часто приглашают таких ребят, как Норрис.
— Так, теперь шофёр. Как получилось, что он поступил к вам на службу?
— Всеми слугами занималась жена. Она была намного более практичной в таких делах, чем я. — Он сделал паузу. — Но знаете, лорд Саймон, если вы действительно считаете, что пасынок моей жены может быть в доме, притворяясь одним из наших друзей или слуг, должен сказать, что считаю эту идею абсолютно неправдоподобной. Парень исчез несколько лет назад.
Лорд Саймон улыбнулся. «Вы не должны обращать на меня внимания, доктор. Просто я родился любознательным».
Месье Амер Пико беспокойно заёрзал на стуле и нетерпеливо заговорил: «Месье le docteur,[21] — сказал он, — вы ведь извините Пико. Мои слова могут показаться вам тем, что у вас называют дерзостью. Есть вопрос, который непросто задать. И всё же это необходимо. Вы разрешите? Тысяча благодарностей. Дело вот в чём. Не вспомните ли вы, чтобы когда-нибудь ваша несчастная Madame что-то скрыла от вас? О, я не подразумеваю ничего такого, что у вас называют «позорной тайной»? Какая-нибудь мелочь, которую она скрыла, возможно, так же, как люди прячут подарок, намереваясь преподнести его в Рождество, а?»
Доктор Терстон воспринял это спокойно. Он, казалось, оценил изящный подход, который продемонстрировал Пико. В течение почти минуты он молчал, а затем произнёс: «Только однажды. Я действительно помню один такой случай, но это было давным-давно, вскоре после нашей женитьбы. Мне про него напомнил ваш пример с рождественскими подарками, потому что это было как раз перед Рождеством, и я объяснил себе всё именно таким образом. Я думал, что это был небольшой бесхитростный секрет, который она обожала устраивать с подарками для меня. Но когда Рождество наступило, я не смог связать тот случай на с каким подарком. В то время я не придал этому никакого значения».
Пико едва сдерживал нетерпение: «Да, да, месье le docteur?» — воскликнул он.
— Однажды днём я вошёл к ней в комнату и застал её за небольшим бюро, которое она всегда использовала при написании писем. Она не услышала, что я вошёл, но когда увидела меня, то вздрогнула и быстро разорвала конверт, который надписывала. Я не могу вам даже сказать, насколько невинным всё это было. Никакой по настоящему виновный человек никогда не покраснел и не был бы так смущён, как она.
— И это всё? — с тревогой спросил месье Пико. — Вам не удалось прочитать, что там было написано?
Доктор Терстон задумчиво посмотрел на него. — Если я скажу вам, что прочитал имя мужчины, — сказал он, — вам не следует давать волю своему воображению. Пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что моя жена была неспособна к каким-либо интригам. Сама эта мысль покажется абсурдной любому, кто её знал. Но это было имя мужчины, и я могу вам его назвать: Сидни Сьюелл.
— Только имя? Больше вы ничего не разглядели?
— Это было всё. Но действительно, не стоит придавать этому какое-то значение. Спросите Уильямса. Он знал мою жену. Безотносительно того, в чём там было дело, это не значит, что в её жизни была тайная любовная интрига.
Послышался сочувствующий ропот согласия, и Уильямс сказал что-то в том смысле, что это никогда не подвергалось сомнению.
Терстон мучительно поднялся со стула.
— А теперь, джентльмены, есть ли что-то ещё, о чём бы вы хотели меня спросить? — Он выглядел настолько опустошённым и несчастным, что даже если бы после его ясного и исчерпывающего рассказа такие вопросы остались, сомневаюсь, что кто-то решил бы их задать именно в тот момент.
— Что ж, хорошо, — сказал он, — тогда я пожелаю всем спокойной ночи. Я приказал Столлу давать вам всё, что захотите. — С очевидным облегчением он покинул комнату.
Лорд Саймон повернулся к Уильямсу. «Относительно завещания никаких сомнений? — спросил он. — Всё унаследует пасынок?»
Уильямс кивнул. «Да, — сказал он. — Я всегда знал об этом. Я не был адвокатом старика. Но его завещание именно таково».
— Выглядит довольно плохо для пасынка, кем бы он ни был, — заметил я.
Но отец Смит мягко взглянул на меня: «Вы не должны так говорить, — заметил он. — Факт, что нечто написано на пергаменте, не означает, что это пророчество. Вы походите на столь многих современных мыслителей. Новое завещание вы стремитесь превратить в Ветхий завет».
— Так, а если ближе к теме, — сказал месье Пико, поворачиваясь к Уильямсу, — существует ли завещание самой леди. Что вы можете об этом сказать?
Довольно неожиданно Уильямс улыбнулся. «Миссис Терстон, — сказал он, — была в некоторых делах весьма простодушным человеком. Как вам может подтвердить мистер Таунсенд, больше всего она гордилась этим домом. Она старалась изо всех сил сделать его образцовым. И у неё было средство, с помощью которого она надеялась добиться очень хорошей работы всех слуг. Она заставила меня составить завещание, по которому всё её личное имущество переходит мужу, но все деньги, которые у неё имелись бы на момент смерти, должны быть поделены поровну между слугами, которые находились в штате на момент её смерти. Это было, конечно, уже после того, как её муж получил собственное наследство».
— Но, — сказал я, — поскольку у неё было только пожизненное право...
— Именно так. В этом-то и состояла идея. У неё никогда не было много денег в личном владении. Она получала свои доходы ежеквартально и тратила их или раздавала. Поэтому то, что досталось бы слугам, было фактически равно сумме её кредита в банке на момент её смерти. Это было бы примерно равно сумме, обычно оставляемой слугам. Но конечно же, они не должны были этого знать. Они знали лишь, что миссис Терстон богата. И похоже, что план работал, поскольку с тех пор она не меняла штат.
— Другими словами, это была уловка, — сказал отец Смит.
— Едва ли можно её так назвать, — резко ответил Уильямс.
— А уловки могут работать в обе стороны, — заметил маленький священник. — Если вы пытаетесь разыграть над кем-нибудь первоапрельскую шутку уже после полудня, шутка рикошетом падёт на вас.[22]
— Я не вижу здесь шутки, — сказал Уильямс.
— Я тоже, — сказал отец Смит. — Я вообще не вижу здесь ничего смешного.
Увы — фр.
Господин доктор — фр.
Традиционно, в таких странах, как Новая Зеландия, Ирландия, Великобритания, Австралия и Южная Африка, розыгрыши устраиваются только до полудня, а тех, кто шутит после этого времени, называют «апрельскими дураками». — См. Википедия.