- Меня жальче, - сжала губы Алина.
- Может, сходишь к нему? Просто так... ну, скажешь, дочка Инги Лаури. Хоть взглянешь. Слово доброе молвишь. Чтоб потом обидно не было...
- Не будет... Да ему и не надо ничего знать, мам. Если загробная жизнь есть - все там встретимся. Если нет - зачем ему перед смертью такое потрясение - мол, росла где-то, никогда отца не видя, дочка-красавица, умница...
- Да, он о девочке мечтал... И не узнает, что имел двоих.
- Двоих!? У меня, выходит, ещё сестра есть? Ну и тенор твой - прямо племенной производитель. Она-то кто? Может, в Ла Скала солирует?
Инга отрицательно покачала опущенной головой, крутя в руках ароматный платочек с собственной монограммой и все ещё не решаясь на признание.
- Видишь ли... двадцать пять лет назад, когда Вера Венцова пришла в театральную мастерскую, она была очень хорошенькая. Простушка, конечно. Ни блеска, ни образования, но... Знаешь, такая свеженькая провинциальная невинность с толщенной косой... Она слету в солиста влюбилась, да так, что весь театр смеялся. На последние гроши покупала цветочки в магазине ВТО и с билетершей на сцену посылала к финальному занавесу. А если Валентина за кулисами встретит - пряталась. Ей всего-то восемнадцать было...
- Ну? - Перебила Алина. - Ты на мой вопрос ответь, а потом о Вере рассказывай.
- Я постепенно продвигаюсь, издали.
- Чтобы не пугать?.. - Алина подалась вперед и уставилась на мать круглыми от изумления глазами. - Анна?..
Инга кивнула:
- Я об этом поздно догадалась. Когда вы уже подростками были и такое сходство проявилось.... Осторожно порасспрашивала Валю... вышло, что все совпадает. Не зря вас судьба свела.
- Мама, да ты понимаешь, что произошло?! - Алина вскочила. - Вы с Верой - преступницы!
- Вера не догадалась.
- И Анна тоже?
- Естественно. Никто, кроме нас с тобой не знает.
- Кошмар какой-то! - Алина зажала уши. - Звон стоит, как в соборе... Нет, я все-таки не понимаю... А как же голос крови? Почему она меня все время изводила? Почему теперь предала? Так даже со случайными приятельницами не поступают...Так вообще нельзя людей мучить! - Алина разрыдалась, и вдруг начала хохотать. - Вот... вот будет смешно, когда... когда Денис узнает... А Михаил! - Смех сотрясал её тело. Инга изо всех сил прижала к себе дочь.
- Перестань! У тебя истерика.
- Нет... Нет... смешно, жутко смешно... - Алина вдруг успокоилась и уставилась в одну точку. Оттолкнув мать, села на пуф у зеркала и обратилась к своему отражению:. - Значит, месть теперь отменяется? - Уголки губ искривились, казалось, она сейчас закричит.
- Успокойся, деточка! Я вызову врача, я... я сама сейчас умру!.. Какая месть, какой Михаил?
- Это у тебя истерика, мама... А ты ещё не знаешь самого интересного Анна увела моего жениха! - Она громко всхлипнула и бурно, по-детски, заплакала...
Когда дочь наконец затихла в постели, выпив успокоительное, Инга, взяв её руки, заглянула в глаза, чуть пьяные, засыпающие.
- Какого жениха, детка, того самого, иностранного?
- Угу. Моего самого главного жениха. Переманила хитро и подло... Я должна была отомстить. Я все придумала... Это совсем просто - натравить на них злющих врагов... Я даже мечтала увидеть их на скамье подсудимых, а потом посылать передачи в Магадан... - Алина приподнялась и твердо посмотрела на мать. - Твоя непутевая дочь не сволочь. Что угодно, но не убийца сестры... Только как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь сестричка узнала об этом. И поняла, почему Алина помиловала её.
26
Верочка позвонила Инге и вместо слов тихо плакала. За последнее время это происходило с ней часто - говорит что-нибудь, а слезы текут. Совсем молодая женщина, а нервы никуда.
- Ну скажи ты, Вера, что-то вразумительное... Думаешь, у меня нет оснований для слез? Перестань душу рвать и так тяжко. - Не выдержала Инга.
В трубке раздавались всхлипы и тихое:
- Погоди, погоди... уже успокоилась... Это ты, Инга, такая сильная, как королева... А я... я... не могу...
- Анна?! - Внутренне содрогнулась Инга, предположив самое страшное.
- ... Валентин Бузыко умер. Упокой Господь его душу...
... Они встретились на кладбище. Элегантная Инга, действительно смахивающая на Алексис Колби из "Династии", в черном костюме и шляпке с вуалеткой, и Верочка, похожая на деревенскую вдову - раздобревшая, с круглым, мягким, заплаканным лицом. Панихида состоялась в крематории. Верочка прилепилась к Инге и не отходила. А когда увидала портрет Вальки подретушированную старую фотографию времен "Евгения Онегина", из тех, что продавали в киосках, повисла у неё на локте:
- Ноги не держат... - И сунула под язык нитроглицерин.
На поминки в дом к старшему сыну они не поехали.
- Может, ко мне зайдем? Ты ведь у меня лет двадцать не была... - Робко предложила Верочка. - Не могу сегодня одна сидеть. Да и помянуть все же надо. А у тебя дома народу полно.
Оказались они в комнате Верочки, служившей то швейной мастерской, то столовой - смотря по обстоятельствам. В тот день "Веритас" был спрятан в тумбочку, лоскуты нигде не валялись, а круглый стол накрыт старой, от теткиных ещё времен, вишневой плюшевой скатертью. Появился на скатерти графинчик с самодельной черносмородиновой наливкой и вазочка с импортным печеньем. Выпили молча по одной и налили еще.
- Ты помнишь, Инга, "Травиату", как он пел вот это... - Верочка тоненько вывела фразу из арии Альберта.
- Мне кажется, в "Аиде" Валька был лучше. Ну, это несколько позже. Инга замялась, - успех Бузыко в "Аиде" приходился на расцвет их романа. А "Травиата" - на любовь Верочки.
- У меня пластинки есть! Я ведь покупала, - похвасталась Верочка.
- Да их всего две и было. Вторая - сборная солянка - "Арии из классических опер в исполнении советских мастеров оперной сцены".
- Времена такие были. Сейчас бы Валя на весь мир гремел. - Верочка включила проигрыватель "Эстония". Боже, в этом доме сохранился такой хлам... Но голос Вальки прорвался издалека, из времен твистов, Нового Арбата, шумных театральных премьер, капустников в ВТО - из времен их молодости... Он был свеж и силен - сама всепобеждающая, вечная любовь.
- А у меня живот вот такой был... - Округлила руки Верочка. - Все говорили - мальчик. - Она с мольбой посмотрела на Ингу. - Ты никому не скажешь? Никому? - Верочка широко улыбнулась. - Анечка - Валина дочь!
Инга опустила глаза... Как же сумела пронести через всю жизнь эта женщина свое бескорыстное, гордое чувство... Брошенная, нищая, она жила радостью от того, что свела её судьба с необыкновенным человеком и подарила чудесную, лучшую на свете дочь.
- Хорошая девочка получилась. Он был бы рад, - неуверенно сказала Инга и выпалила. - Выпьем за наши грехи! - Разве сейчас к месту признаваться в том, что затащил Валька в постель прима-балерину в те дни, когда Верочка была только на третьем месяце.
- А я ни о чем не жалею... И что не сказала ему - не жалею. Он бы все равно растить дочь не смог - бесшабашный был, широкий - все успеть норовил... Гений...
- Да, бабник и алкаш, прости меня Господи! - Инга перекрестилась и обняла Веру. - Я не со злости, это почти комплимент. Да ты что-то, мать, совсем седая, а моложе меня. Правда, седина в светлых волосах мало заметна.
- А у тебя - ни единого седого волоска. И фигура - как у девочки. Вот что значит порода и спокойная жизнь.
- Да крашеная я! Л'Ореаль-Париж, собственными божественными ручками. Тебе светло-русый надо. Я в следующий раз принесу... - А что до породы... Хмм... Дед мой был уездным лекарем, бабка - мещанкой. Это она в НЭП при втором муже, экономисте, разбогатела... Ах, история длинная. И ни к чему тут. - Инга серьезно посмотрела на Верочку. - Речь идет о моей жизни. О блистательной, благополучной, удачливой Инге Кудяковой-Лаури... - Она подперла рукой щеку совсем по-бабьи, и перестала быть похожей на Бетси Тверскую. - ... Было во мне что-то этакое, конечно, было. Воля к победе, желание блистать, быть первой... И жизнь любила - праздник, лесть, мишуру... Ох, как мне этого не хватает... И романов моих безалаберных тоже. Хорошо хоть, есть что вспомнить. - Глаза Инги блеснули трепетным огнем. Она потянулась хребтом, как породистая лошадь.
- Так и не жалей, что погуляла.