— Это она его убила, — сказала Кэролайн. — Да, Берни?
— Ты хочешь сказать — Андреа?
— Кто ж еще? Вот почему она перепугалась до полусмерти, когда ты вошел. Она боялась, что ты обнаружишь скелет в шкафу.[22] Правда, то был вовсе не буфет, и Ондердонк еще не успел превратиться в скелет, но…
— Так ты считаешь, что она могла одолеть его? Связать, убить… Но, Кэролайн, она всего лишь маленькая тщедушная девчонка!
— А ты не находишь, что это свинство, так выражаться о своей девушке?
— Я имел в виду, в смысле физической силы. Ну, допустим, она могла нанести ему достаточно сильный удар, чтоб сбить с ног, пусть даже убить, возможно, ей даже удалось бы затащить его в шкаф, когда он вырубился, но все равно, как-то не верится. Может, она действительно пришла забрать свои письма, как говорила.
— И ты ей веришь?
— Вообще-то не слишком. Но мне хочется верить, что она приходила не с целью убить. Просто искала что-то.
— Мондриана.
— А потом, когда нашла, вынесла картину незаметно от меня, упрятав в складках тела, так, что ли?
— Не похоже. Ты бы заметил.
Я окинул ее многозначительным взглядом. Было утро. Утро, пятница, и если меня нельзя было назвать заново родившимся на свет, то уж по крайней мере я ощущал себя человеком не первой свежести, но в отличной форме. Оставив Уолли Хемфилла в парке, я прямехонько отправился домой, принял душ и чашку горячего пунша, после чего улегся в постель и проспал часов десять кряду, предварительно заперев дверь на все замки, плотно задернув шторы и отключив телефон. Утром поехал в центр, заскочил в лавку, несколько раз пытался дозвониться Кэролайн в «Пудл Фэктори», потом, наконец, она ответила, и я тут же повесил в витрину табличку «Буду через десять минут», вышел и запер дверь.
Бросил взгляд на улицу и заметил, как в тень подъезда шмыгнули два каких-то лохматых и грязных типа. Больше всего они походили на алкашей, собравшихся распить бутылку на двоих, вот только никакой бутылки у них не было, и я вспомнил, что оставил на улице столик с книгами. Но что им там красть? Все книги по виноделию в домашних условиях были благополучно заперты в лавке. И я прошел мимо столика, купил за углом два запечатанных пластиковых стаканчика с кофе и понес их Кэролайн, в салон собачьей красоты.
Когда я пришел, она стригла бишон-фриза.[23] Сперва я принял это создание за снежно-белого пуделя, но Кэролайн тут же заявила, что ничего общего с пуделем эта собака не имеет, и принялась пересказывать мне описание из американского справочника по разведению редких пород. Я терпеливо выслушал параграфа два, затем оборвал ее на полуслове, вернул, что называется, к реальности. Рассказал о последнем визите в «Шарлемань», об истории с цветами, происшествии в квартире Ондердонка, беседе с Уолли Хемфиллом. Словом, все.
И вот теперь она спрашивала:
— А это действительно так серьезно, Берн? Ты и вправду по уши в дерьме, да?
— Ну, не по уши, примерно по горло. Но оно поднимается.
— Это я во всем виновата.
— Что ты имеешь в виду?
— Но ведь это же мой кот, верно?
— Они украли Арчи, чтоб добраться до меня, Кэролайн. И если бы у тебя не оказалось Арчи, они нашли бы какой-нибудь другой способ оказать на меня давление. И все это с целью заполучить картину из музея. Но, как ты знаешь, это невозможно. Вот ты спросила, а не убила ли его Андреа. Знаешь, я сперва тоже так подумал, но по времени не сходится. Или же их судмедэксперт свихнулся. Ондердонка убили, пока я воровал марки Эпплинга.
— Он оставался в квартире один, когда ты ушел?
— Насколько мне известно, да.
— И после этого к нему заявился некто, разбил ему голову, связал, запер в шкафу и украл картину, да?
— Наверное.
— А тебе не кажется это странным? Такое совпадение… Кто-то убивает этого парня и крадет картину и одновременно мы должны похитить картину, того же художника, чтобы вернуть кота?
— Да, меня тоже удивило это совпадение.
— Угу… Где брал кофе? В той арабской забегаловке?
— Да. Не очень хороший, верно?
— Вопрос не в том, хороший или плохой. Вопрос в том, что они в него насовали.
— Турецкий горох.
— Правда?
— Нет, просто предположение. Они суют этот горох везде, где только можно. Я и народиться не успел, а уже на вторые сутки узнал, что такое турецкий горох. Прямо спасенья от него нету!
— А как ты думаешь, зачем они его везде кладут?
— Может, из-за ядерных испытаний?
— В этом что-то есть… Послушай, Берн, а к чему им было связывать Ондердонка и прятать его в шкафу? Ну, допустим, его убили, чтоб завладеть картиной, но…
— Нелепое предположение. Ведь все остальное вроде бы на месте. Та, вторая картина тоже стоит целое состояние, однако же ее не взяли. И вообще не похоже, чтоб в квартире что-то искали.
— Может, кому-то понадобился именно Мондриан. Для какой-то особой цели.
— Какой же?
— Ну, скажем, освободить кота.
— Не думал об этом.
— Весь вопрос в том… Послушай, Берн, в следующий раз бери кофе только в кофейной, ладно?
— Ладно.
— Весь вопрос в том, к чему понадобилось связывать и запихивать его в шкаф. Чтоб тело как можно дольше не обнаружили, да? Но это же глупо.
— Не знаю.
— А эта, как ее, Андреа, она знала, что он в шкафу?
— Возможно. Не знаю.
— Вообще она весьма хладнокровная особа, верно? Одна в квартире, с трупом в шкафу, и тут неожиданно врывается взломщик, и что она делает? Валяется с ним на восточном ковре.
— Абиссинском, — уточнил я.
— Извини. Ну и что нам теперь делать, а, Берн? Что это нам дает?
— Не знаю.
— Ты не говорил в полиции об Андреа?
Я отрицательно помотал головой.
— Я им вообще ничего не говорил. Вряд ли она поможет составить мне алиби. Я мог бы, конечно, попробовать намекнуть им, что был в квартире Эпплинга как раз в то время, когда убили Ондердонка, но к чему бы это привело? Меня обвинили бы в еще одном преступлении. И потом, если б я даже показал им марки, все равно, это не доказательство, что я не убивал Ондердонка до или после ограбления коллекции Эпплинга. К тому же я не знаю ни ее имени, ни где она живет.
— Ты считаешь, что Андреа — не настоящее ее имя?
— Не знаю. Может, и нет.
— Но ведь ты можешь дать объявление в «Войс».
— Могу.
— Так в чем же дело?
— О, ну не знаю я, не знаю! — сказал я. — Кажется, она мне не безразлична, вот в чем.
— Ну, это понятно. Вряд ли ты бы стал валяться на ковре с человеком тебе неприятным.
— Да. И потом, знаешь, я подумал, что не прочь встретиться с ней еще раз. Нет, конечно, она замужняя женщина и все такое, и никакого будущего у нас нет, но я подумал…
— А ты, я смотрю, романтик.
— Э-э… да, Кэролайн. Наверное, ты права.
— Разве это плохо?
— Нет?
— Конечно нет! Я и сама такая же. А знаешь, вчера заходила Элисон. Мы встретились в городе, выпили, а потом я сказала, что мне должны позвонить по очень важному делу, и мы пошли домой. Я думала, что позвонят насчет кота, но так никто и не позвонил, и мы просто сидели, слушали музыку и болтали.
— И тебе наконец подфартило?
— Что ты, Берн! Я даже не пыталась. Просто посидели так тихо и уютненько, ну, ты меня понимаешь. Сам знаешь, каким несносным бывает Юби, к тому же он прямо совсем сбесился с тех пор, как пропал Арчи, так что ты думаешь? Он забрался к ней на колени, свернулся там клубочком и не слезал. И я рассказала ей об Арчи.
— О том, что он пропал?
— О том, что его украли. Вообще, все рассказала, Берн… Ну, просто не могла остановиться. Мне надо было выговориться.
— Понимаю.
— Романтика, — заметила она. — Именно благодаря ей и вращается земной шар, да, Берн?
— Есть такое мнение.
— Ты и Андреа, я и Элисон…
— Андреа ростом около пяти футов шести дюймов, — сказал я. — Стройная, с тонкой талией. Темные волосы до плеч, и она носит их завязанными в такие смешные хвостики.
— Элисон тоже стройная, но меньше ростом. В ней где-то пять футов четыре дюйма. А волосы у нее светло-каштановые и короткие, и она не пользуется ни губной помадой, ни лаком для ногтей.
— Еще бы она ими пользовалась, будучи политэкономической лесбиянкой. А вот Андреа пользуется лаком для ногтей. Правда, насчет помады не помню.
— Мы просто сравниваем внешность наших возлюбленных, да, Берн?
— Просто возникла одна идиотская идея, и я хочу убедиться, что она идиотская.
— Ты подумал, что это одна и та же девушка, да?
— Я же сказал, мысль идиотская.
— Нет, ты боишься признаться в своих чувствах, вот и все. Ведь у тебя уже давно ни с кем не было всерьез.
— Наверное.
— Знаешь, через много-много лет, — сказала она, — когда вы с Андреа будете совсем седыми и старенькими, будете сидеть и клевать носами где-нибудь у камина, вспоминать эти дни и тихонько посмеиваться. И ни один из вас не спросит, над чем это смеется другой, потому что между вами и так все будет ясно, без слов.
— Через много-много лет, — сказал я, — мы с тобой будем сидеть где-нибудь и попивать кофе, и один из нас вдруг пукнет, а второй не спросит, с чего это он, а сразу без слов все поймет и вспомнит об этой нашей беседе.
— И об этом поганом кофе, — добавила Кэролайн.
Скелет в шкафу — идиоматическое выражение, обозначающее семейную тайну, тщательно скрываемый от посторонних постыдный секрет.
Бишон-фриз — кудрявый бишон, декоративная порода, выведена во Франции.