— Она чувствует себя хорошо? Мы говорим об одном и том же человеке? Молодая женщина, которую доставили вчера ночью с огнестрельными ранами?
— Ее состояние вполне удовлетворительно. Сегодня ее переведут из палаты интенсивной терапии. Думаю, вы захотите повидать ее? Не вижу причин, почему вы не могли бы подъехать днем. Но только совсем недолго, конечно. Скажем, минут десять.
— В четыре часа дня подходит?
— Так, в четыре часа, да. Только сначала поговорите со мной, хорошо? Моя фамилия Лей.
Представители прессы приехали рано. Уэксфорд, направляясь к помосту, заметил в окно телевизионный фургон и решил, что ему надо быть осторожным.
При слове «владение» он всегда представлял домов восемьдесят — девяносто, близко расположенных друг к другу и скученных на небольшой территории. «Поместье» же выражало только земельную собственность, не включая домов и сооружений. И Берден, у которого вдруг разыгралось воображение, подумал, что слово «усадьба» — единственное подходящее слово. Да, это была усадьба Тэнкред, маленький замкнутый мир, а в реальности — населенный пункт: огромный дом с конюшнями, каретными сараями, надворными постройками и жилищами для слуг — прошлых и теперешних. Сюда входили сад, лужайки, живые изгороди, новые сосновые и лиственные насаждения и леса.
И все это, возможно за исключением лесов, надо будет тщательно осмотреть. Необходимо знать, с чем они имеют дело, что это за место. Конюшни, где теперь располагался их следственный штаб, составляли лишь небольшую часть усадьбы. Берден стоял сейчас на террасе, протянувшейся вдоль всей задней половины дома; отсюда он не мог видеть надворных построек и подсобных помещений. Искусно посаженная живая изгородь скрывала от глаз все нежелательное, виднелись только верхушка черной крыши и флюгер, который сейчас бездействовал, поскольку стояло полное безветрие. Когда придет весна, то деревья своей листвой полностью скроют от посторонних глаз и сад, и террасу.
Длинная лужайка, окаймленная цветочными бордюрами, плавно переходила в розовый сад с расположенными в виде часового циферблата клумбами, затем простиралась дальше и после низкой изгороди соединялась с большой поляной. Да, вероятно. Такая возможность существовала, хотя отсюда расстояние было слишком большим. Сад был спланирован таким образом, что он как бы перетекал в парк с редкими огромными деревьями, вплотную подступавшими к кромке синеватого леса. В мягком, словно пронизанном дымкой свете последних дней зимы он казался синим. Синий цвет прерывался лишь на западе, где виднелись сосновые насаждения, вторгавшиеся в синеву смесью желтого и дымчато-черного, темно- и светло-зеленого, переливами аспидно-черного в синевато-серый и жемчужный со вспышками тускло-медного.
Даже днем отсюда невозможно было разглядеть дома, где жили Гаррисоны и Гэббитас. Берден спустился по каменным ступеням и, пройдя по дорожке через калитку в живой изгороди, вышел к конюшням и каретным сараям, откуда они начали осмотр, затем направился вдоль небольших домиков, обветшавших и неухоженных, но не бесхозных, в которых, несомненно, когда-то жило множество слуг, обеспечивавших в викторианскую эпоху удобство и порядок своим хозяевам.
Дверь одного из них была распахнута. Внутри двое констеблей в форме открывали дверцы шкафов и буфетов. Глядя на это, Берден почему-то подумал о жилье, о том, что его всегда не хватает, задумался о всех бездомных, которых уже довольно много сейчас даже на улицах Кингсмаркхэма. Жена, обладавшая социальным сознанием, приучила его думать так. До женитьбы подобные вещи никогда не приходили ему в голову. Он понимал, что избыток жилья в Тэнкред-хаусе, в сотнях и сотнях подобных усадеб, которых, должно быть, немало в Англии, не решает проблемы. Нет, не решает. Он не представлял, как можно заставить сегодняшних флори или коплендов отказаться от этих пустующих домиков и отдать один из них нищенке, которая спит на паперти церкви Святого Петра, даже если нищенка этого захочет. Поэтому, оборвав такие мысли, он еще раз обошел заднюю половину дома и направился к кухне, где должен был встретиться с Брендой Гаррисон, чтобы та провела его по дому.
Арчболд и Милсом осматривали площадку около стены, надеясь обнаружить отпечатки шин. Сегодня утром, когда он приехал сюда, они уже исследовали большую каменную площадку перед домом. Первые дни весны стояли сухие, последние дожди прошли несколько недель назад, поэтому отпечатков шин могло и не оказаться.
Перегнувшись через бортик, он заглянул в неподвижные воды бассейна. Медленно и спокойно двигаясь концентрическими кругами, там плавали две большие золотые рыбки. Белые с ярко-красными головкаами.
Белое и ярко-красное… Пятна и брызги крови так и лезли в глаза, хотя скатерть и другие предметы, упакованные в пластиковые пакеты, были отправлены в Мирингэм, в лабораторию судебно-медицинской экспертизы. Позже, уже ночью, туда привезли для анализа другие вещи, тоже в пластиковых пакетах — лампы, подушки, столовые салфетки, тарелки и приборы.
Не задумываясь о том, что миссис Гаррисон может увидеть в зале, — к тому времени подножие лестницы и угол, где стоял телефон, были закрыты простынями и он решительно вел Бренду мимо столовой, когда она вдруг шагнула в сторону и открыла дверь. Двигалась она быстро, и ему не следовало бы спускать с нее глаз.
Со спины эта маленькая худая женщина выглядела как девушка. Под брюками едва проглядывали очертания бедер, но лицо было изрезано глубокими морщинами, а оттого, что она постоянно поджимала губы, они превратились в нитку и казались втянутыми. Ломкие сильно редеющие рыжеватые волосы указывали на то, что лет через десять миссис Гаррисон придется носить парик. Казалось, эта женщина никогда не пребывала в состоянии покоя. Вероятно, она всю ночь вертелась с боку на бок, пытаясь уснуть.
На улице, возле окна с нишей, уставясь в него широко раскрытыми глазами, стоял ее муж. Накануне ночью сломанную раму заделали, но штора все еще была поднята. Быстро взглянув на мужа, Бренда резко обернулась и тоже заглянула в комнату. Глаза ее на мгновение задержались на том месте, где стена была сильнее всего забрызгана кровью, и чуть дольше — на пятне, окрасившем ковер там, где сидела Наоми Джонс. Арчболд срезал окровавленную часть ковра и вместе с четырьмя найденными гильзами отправил ее в лабораторию. Берден ожидал, что Бренда скажет что-нибудь по поводу того, что полиция испортила хороший ковер, что его можно было бы отдать в чистку, но она промолчала.
Ожидаемое замечание произнес, вернее, по движению его губ Берден заметил, что он что-то произнес, Кен Гаррисон. Берден открыл окно.
— Я не расслышал, мистер Гаррисон.
— Я говорю, что здесь было специальное толстое стекло, вот что.
— Конечно, его можно заменить.
— Стоит денег.
Берден пожал плечами.
— А задняя дверь была даже не заперта! — воскликнул Гаррисон тоном солидного домовладельца.
Бренда, которая тем временем впервые увидела всю комнату, побелела. Застывший взгляд и бледность могли быть предвестниками обморока. Ее глаза встретились с глазами Бердена.
— Пойдемте, миссис Гаррисон, не надо здесь оставаться. Вы хорошо себя чувствуете?
— В обморок я не упаду, если вы об этом.
Но он не сомневался, что такое возможно, так как в зале она села на стул и голова ее бессильно упала на грудь, ее била дрожь. Берден чувствовал запах крови. Он надеялся, что она не поймет, что это такое — смесь рыбной вони и запаха металлических опилок. Бренда неожиданно резко поднялась, сказала, что все в порядке и не пройти ли им наверх. Она довольно резво перешагнула через простыни закрывавшие ступени, где еще недавно лежал Харви Копленд.
Бренда провела его по верхнему этажу, где находились чердаки, которыми, вероятно, никогда не пользовались. Комнаты на втором этаже он уже видел, две чистые комнаты, принадлежавшие Дэйзи и Наоми Джонс, туда преступники не заходили. Пройдя почти весь коридор, ведущий к западному крылу, Бренда открыла дверь и сказала, что это спальня Копленда.
Бердена это удивило. Он предполагал, что Дэвина Флори и ее муж имели общую спальню. Он ничего не сказал, но Бренда поняла, о чем он подумал. Она бросила на него взгляд, удивительным образом сочетавший напускную стыдливость и некий намек.
— Как вы знаете, она была на шестнадцать лет старше. Очень старая женщина. Конечно, по ней не скажешь, если вы понимаете, что я имею в виду, она как-то не вязалась с возрастом. Была просто сама собой.
Берден понимал, что она имела в виду. Он не ожидал от нее такой проницательности. Бренда обвела взглядом комнату. Никто не заходил сюда, все было на своих местах. Копленд спал на узкой кровати. Несмотря на темную красного дерева мебель, ее теплый насыщенный цвет, комната выглядела просто, чуть ли не аскетически — гладкие кремовые шторы, кремовый ковер, а репродукции старых карт графства служили единственным украшением стен.
Похоже, состояние спальни Дэвины Флори произвело на Бренду большее впечатление, нежели столовая. По крайней мере, она дала выход своим чувствам.
— Какой беспорядок! Посмотрите на постель! Из ящиков все вытряхнуто!
Она быстро прошлась по комнате, подбирая вещи. Берден не пытался остановить ее. У них есть фотографии, запечатлевшие комнату после вторжения преступников.
— Миссис Гаррисон, я хочу, чтобы вы сказали мне, чего не хватает.
— Взгляните на шкатулку для драгоценностей!
— Вы помните, что в ней было?
Бренда, худая и подвижная, как подросток, сев на пол, принялась подбирать разбросанные вокруг предметы: брошь, щипчики для бровей, кошелечек для ключей, пустой флакон из-под духов.
— Брошь, например, почему они ее не взяли?
Фыркнув, она коротко рассмеялась.
— Она ничего не стоит. Это я подарила.
— Правда?
— На Рождество. Мы все дарили друг другу что-то, ну и мне надо было что-то подарить. А что можно подарить женщине, у которой все есть? Она носила ее, может, она ей даже нравилась, но цена ей всего три фунта.
— Что пропало, миссис Гаррисон?
— Знаете, у нее не было много драгоценностей. Я сказала «женщина, у которой есть все», но ведь бывают вещи, которые можно позволить себе и не хотеть, верно? Например, мех, даже если можешь его купить. Наверное, это жестоко, да? Она могла купить массу бриллиантов, но это не ее стиль.
Встав с пола, она подошла к комоду и начала проверять ящики.
— Большая часть из того, что было здесь, пропала. У нее был хороший жемчуг. Нет колец, которые подарил ей первый муж, она их никогда не носила, но они были здесь. Пропал золотой браслет. На одном кольце было несколько крупных бриллиантов. Одному Богу известно, сколько оно стоило. Вы полагали, что она хранила его в банке, да? Она поговаривала, что думает подарить его Дэйзи, когда той исполнится восемнадцать.
— Когда это будет?
— Скоро. На следующей неделе или еще через неделю.