— Кем бы ты ни был, дружище, — продолжал Сэм, — прежде всего ты — строитель, строитель Храма. Божественный свет исходит от Храмовой горы на Иерусалим, от него — на всю землю Израиля и через еврейский народ — на весь мир. Что ты просишь у жалкой стены? Бог не читает этих записок. Бог слышит только с Храмовой горы. Пошли туда, дружище. У тебя есть арабский костюм?
— Зачем мне арабский? — удивился я.
— Туда евреев не пускают, — объяснил Сэм, — туда пускают только арабов. Пойдем-ка на шук и купим арабские одеяния…
Я совершенно запутался в бурнусе и не туда натянул куфию, но на гору нас впустили.
— Перебирай чётки, — бросил Сэм, — и бурчи что-нибудь под нос.
Был час молитвы, и тысячи мусульман валили в мечеть Омара.
— Бул шит! — выругался Сэм, и нас буквально внесли под своды исламского храма.
Мы рухнули на колени и уперлись лбами в жесткий пол.
Я заметил, как озорной глаз Сэма подмигивал мне. Он начал что-то гортанно выкрикивать и биться головой об пол.
— Бейся башкой, — шепнул он, — а не то нам оторвут яйца! Ты знаешь, что делают с евреем, проникшим в мечеть?
Я вспомнил деда, этого «нечистого», этого «необрезанного пса».
Я проходил его путь: почти сто лет спустя я угодил в ту же мечеть с сумасшедшим трубачом из Цинциннати.
Мулла завывал и призывал громить «неверных».
— Бул шит! — донеслось от Сэма.
Я вспомнил про мытье ног. Страшная мысль пронзила меня.
— Сэм, — прошептал я — у тебя ноги чистые?
— Я три раза в день принимаю душ. А в чём дело?
Я поведал про умывание.
— За это можешь быть спокоен, — ответил он.
Мулла перешел к евреям и настоятельно требовал громить их.
— Ай фак ер мазер! — бросил Сэм.
Я приготовился к побитию камнями. Но никто его не услышал, молитва кончилась, и все высыпали на эспланаду.
Мы мирно мыли ноги в фонтане.
— Когда собираетесь в Мекку? — спросил Сэма сосед.
— Как всегда, в августе, — не задумываясь, ответил он.
Мусульмане понемногу начали разбредаться. Мы сидели, скрестив ноги, на эспланаде, справа от мечети Омара, в арабских одеяниях, и Сэм рассказывал мне историю своей трубы.
Вот она, какой я её запомнил под палящим солнцем Храмовой горы.
Сэм Бар, владелец ювелирной лавки «Рамсес» в Цинциннати, проснулся ночью от призывного звука трубы. Ночь была лунной, звенящая тишина стояла над домом. Сэм слышал звук, не зная, откуда тот исходит, — властный, таинственный. Звук что-то говорил ему, но он не мог разобрать, что.
Сэм встал, вышел на балкон, думая, что наваждение покинет его, но труба, наоборот, пела отчетливей и тоньше, и ничто не могло объяснить ему, что это — луна и звезды молчали, ветер говорил о другом.
Возможно, что-то могла объяснить жена, но он не хотел тревожить её посреди ночи.
Он вернулся в постель, но сон не шёл к нему. Сэм решил принять снотворное, надеясь, что к утру галлюцинации пройдут.
…Труба пела утром.
— Тебе ничего не кажется? — спросил он за кофе жену.
— Что ты имеешь в виду? — удивилась она.
— Трубу, — ответил Бар. — Ты не слышишь звук трубы?
Жена долго прислушивалась, перестала пить кофе, жевать — но ничего не услышала.
Сэм выпил три чашки — и звук исчез.
«Слава Богу, — подумал он, — а то я уж не знал, что делать».
Весь день он работал с подъемом, периодически прислушиваясь, — но трубы не слышал.
На радостях он пригласил жену в фешенебельный ресторан, и они с аппетитом стали уминать лангусты.
Спать Сэм отправился лёгкий и свежий…
Ночью вновь раздался звук трубы. Он опять что-то говорил ему.
Ночь, как и предыдущая, была звёздной и тёплой. Сэм начал слушать трубу, стараясь разгадать смысл её таинственного звука.
Он просидел на кровати до восьми утра, но так ничего и не разгадал.
Наутро Бар не пошёл в лавку. Он отправился в музыкальный магазин и купил трубу — маленький позолоченный корнет.
— Зачем тебе труба? — удивилась жена.
— Я не знаю. Ещё не знаю.
Она странно взглянула на него, но промолчала.
Бар заперся в кабинете и начал дуть. Из трубы вылетало что-то плаксивое.