Он потер лоб рукой.
- Что нам до этого? - сказал Миллер. - Пушку, граф, вы все равно не склеите, даже если вспомните его, да и Куклиновского не воскресите! - Тут генерал обратился к офицерам: - Господа, кто желает, может поехать со мной на место происшествия!
Все выразили желание поехать, любопытство было возбуждено.
Подали лошадей, и офицеры тронулись рысью с генералом во главе. Подъехав к риге, они увидели подле нее, на дороге и в поле с полсотни польских конников.
- Что за люди? - спросил у Зброжека Миллер.
- Наверно, Куклиновского. Я говорил вам, генерал, совсем эта голь взбунтовалась. - Зброжек поманил пальцем одного из солдат. - Эй, ко мне! Да живо!
Солдат подъехал.
- Вы из хоругви Куклиновского?
- Да.
- А где все остальные?
- Разбежались. Говорят, против Ясной Горы больше служить не хотим.
- Что он говорит? - спросил Миллер.
Зброжек перевел.
- Спросите, полковник, куда они ушли, - попросил генерал.
Зброжек повторил вопрос.
- Кто его знает! - ответил солдат. - Одни в Силезию ушли. Другие толковали, что к самому Кмицицу пойдут служить, потому другого такого полковника нет ни у поляков, ни у шведов.
Когда Зброжек перевел Миллеру и эти слова, генерал призадумался. Люди у Куклиновского служили такие, что не колеблясь могли уйти к Кмицицу. Но тогда они стали бы опасны для войск Миллера, во всяком случае для подвозных дорог и связи.
Собрались в вышине тучи над генералом и заслонили совсем заколдованную крепость.
Зброжек, наверно, подумал о том же; словно отвечая на мысли Миллера, он сказал:
- Что говорить, поднимаются люди в нашей Речи Посполитой. Стоит только Кмицицу бросить клич, и к нему слетятся сотни и тысячи, особенно после того, что он совершил.
- Да что он может сделать? - спросил Миллер.
- Не забудьте, генерал, что этот человек довел до отчаяния Хованского, а людей у князя было с казаками в шесть раз больше, нежели у нас. Ни один обоз не пройдет к нам без его воли, а ведь деревни опустошены, и у нас начинается голод. Кроме того, Кмициц может соединиться с Жегоцким и Кулешей, и тогда на его клич поднимется несколько тысяч сабель. Опасный это человек и может стать molestissimus*.
_______________
* Самым докучным, тягостным (лат.).
- Полковник, а вы уверены в своих солдатах?
- Я больше уверен в них, нежели в себе самом, - с жестокой откровенностью ответил Зброжек.
- Как это больше?
- Сказать по правде, вот где сидит у нас эта осада!
- Я верю, что она скоро кончится.
- Да вот вопрос: чем? Впрочем, сейчас что взять эту крепость, что снять осаду - одинаково потерпеть поражение.
Тем временем они доехали до риги. Миллер соскочил с коня, за ним спешились офицеры, и все вошли внутрь. Солдаты уже сняли Куклиновского с балки, и, покрыв ковриком, положили навзничь на остатках соломы. Трупы троих солдат лежали рядом, друг подле друга.
- Этих ножами прикончили, - шепнул Зброжек.
- А Куклиновского?
- У Куклиновского ран нет, только бок обожжен да усы опалены. Он либо замерз, либо задохнулся; собственная шапка до сих пор торчит у него в зубах.
- Открыть его!
Солдат приподнял угол коврика, и на свет показалось страшное, распухшее лицо с вывалившимися из орбит глазами. Остатки опаленных, покрытых копотью усов заиндевели, и сосульки торчали, как клыки изо рта. Зрелище это было настолько отвратительно, что Миллер, как ни привык он ко всяким ужасам, содрогнулся.
- Закройте поскорей! - распорядился он. - Ужас! Ужас!
В риге наступила мрачная тишина.
- И зачем только нас сюда принесло? - сплюнул князь Гессенский. - Я теперь весь день до еды не дотронусь.
Внезапно Миллера охватила неистовая, граничащая с безумием ярость. Лицо его побагровело, зрачки расширились, зубы заскрежетали. Дикая жажда крови, мести овладела им. Повернувшись к Зброжеку, он крикнул:
- Где тот солдат, который видел, что Куклиновский был в риге? Давайте его сюда! Это сообщник!
- Не знаю я, тут ли еще этот солдат, - ответил Зброжек. - Все люди Куклиновского разбежались, как волы, стряхнувшие ярма.
- Поймать его! - в бешенстве заорал Миллер.
- Сами ловите! - с таким же бешенством крикнул Зброжек.
И снова над головами поляков и шведов на тонкой паутинке повисла опасность роковой вспышки. Поляки толпою стали обступать Зброжека, топорщить грозно усы, бряцать саблями.
Но тут снаружи донесся шум, отголоски стрельбы, конский топот, и в ригу вбежал рейтарский офицер.
- Генерал! - крикнул он. - Вылазка! Рудокопы, что вели подкоп, перебиты все до единого! Отряд пехоты рассеян!
- Я с ума сойду! - взревел Миллер, хватаясь за свой парик. - По коням!
Через минуту все вихрем мчались к монастырю. Только комья снега летели из-под копыт. Сотня конницы Садовского под начальством его брата присоединилась к Миллеру и тоже неслась на помощь своим. По дороге всадники видели отряды пехоты, бегущей в смятении и беспорядке, так пали уже духом несравненные когда-то шведские солдаты. Они покидали даже шанцы, хотя там им вовсе не грозила опасность. Человек двадцать было растоптано мчавшимися во весь опор офицерами и рейтарами. Наконец всадники подскакали к крепости, но лишь для того, чтобы на горе, как на ладони, увидеть благополучно возвращавшийся к себе отряд противника. Песни, радостные клики и смех долетали до слуха Миллера.