Пан Михал чувствовал что-то дружеское и глубоко родственное во всем ее облике.
- Если бы не слуга, я бы тут на снегу пал ниц перед вами, - сказал он.
- Не говори мне, сударь, таких слов, - отвечала Кшися, - я их недостойна, скажи лишь, что останешься, чтобы и впредь я могла тебя в час печали утешить.
- Нет, я еду! - отвечал пан Володыёвский.
Кшися замерла на месте:
- Быть того не может!
- Солдатская служба! На Русь еду! В Дикое Поле.
- Солдатская служба... - повторила Кшися.
Умолкла и быстрым шагом поспешила к дому. Пан Михал шел возле нее, чуть смущенный. Грустно ему было, не по себе и неловко. Он хотел что-то ответить, но разговор не клеился. И все же ему казалось, что они должны объясниться, именно сейчас, наедине, без свидетелей. <Только бы начать, подумал он, - а там уж пойдет...>
И ни с того ни с сего спросил:
- Пан Нововейский давно приехал?
- Недавно, - отвечала Кшися, и разговор опять оборвался,
<Не надо так начинать, - подумал пан Володыёвский, - эдак никогда ничего путного не скажешь. Должно быть, от тоски я последней крупицы разума лишился>. И так некоторое время он шел молча, только усы у него топорщились все больше и больше.
Наконец возле самого дома он остановился и сказал:
- Видишь ли, сударыня, если я столько лет своим счастьем жертвовал ради отчизны, как же и теперь ради нее утехами своими не поступиться?
Володыёвскому казалось, что столь простой аргумент должен тотчас убедить Кшисю, но она, помедлив, ответила с мягкой грустью:
- Чем больше пана Михала узнаешь, тем больше чтишь его и ценишь...
Сказав это, она вошла в дом. Уже в сенях долетели до них Басины возгласы: <Алла! Алла!>
В гостиной они увидели Нововейского, который, согнувшись в три погибели, с платком на глазах, шарил по всей комнате, пытаясь поймать Басю, а она с возгласом <Алла> увертывалась от него. Пани Маковецкая у окна беседовала с паном Заглобой.
Но с их приходом все изменилось. Нововейский снял с глаз платок и подбежал к пану Михалу здороваться. Подскочила и запыхавшаяся Бася, а там уж и сестра с паном Заглобой.
- Так что там? Говори же! Что сказал пан гетман? - начались расспросы.
- Дорогая сестра, - отвечал Володыёвский, - коли хочешь передать мужу весточку, пользуйся оказией, на Русь еду!
- Уже посылают! Ради всех святых, никого не слушай и не езди! жалобно воскликнула пани Маковецкая. - Что же это такое, никакого роздыха тебе нет.
- Неужто назначение получил? - спрашивал нахмурившийся Заглоба. Верно говорит пани благодетельница - ты у них во всякой бочке затычка.
- Рущиц в Крым едет, я у него хоругвь принимаю, вот и пан Нововейский сказывал, что весной все дороги от людей черными станут.
- Неужто и впрямь одним нам суждено будто псам дворовым отбрехиваться, Речь Посполитую от татей охраняя! - воскликнул Заглоба. Другие даже не знают, из какого конца мушкета стрелять, а мы никогда покоя не ведаем!
- Полно! Это дело решенное! - отвечал пан Володыёвский. - Служба есть сдужба! Я слово пану гетману дал, что воевать буду, а позднее ли, раньше ли - не все ли равно.
Тут пан Володыёвский, подняв указательный палец вверх повторил тот же довод, что и в разговоре с Кшисей:
- Видите ли, друзья любезные, коли уж я столько лет от счастья бежал, то какими глазами буду сейчас на вас глядеть, ратную службу на милый досуг меняя?
На это никто ему не ответил, только Бася подошла к нему, нахмурившись, надув губки, словно обиженный ребенок, и сказала:
- Жалко пана Михала!
А Володыёвский весело рассмеялся.
- Дай бог тебе счастья. Ведь ты еще вчера говорила, что любишь меня, как татарина!
- Вот еще! Как татарина! Не говорила я такого! Вы, сударь, там на татарах душу отведете, а нам без вас здесь скучать придется.
- Угомонись, гайдучок! (Прости, что я так тебя зову, но только ужас как идет тебе это прозвище.) Пан гетман сказывал, что отлучка моя будет недолгой. Через неделю или две отправлюсь в путь, а к избранию и коронации непременно должен поспеть в Варшаву. Сам гетман этого пожелал, и быть посему, даже если Рущиц из Крыма к маю не вернется.
- Вот и отлично!
- Эх, была не была, послужу и я у пана полковника под началом, сказал пан Нововейский, быстро взглянув на Басю.
А она в ответ:
- Губа не дура! С паном Михалом служить всякий рад. Езжай, езжай, сударь! Пану Михалу веселей будет!
Молодец только вздохнул, провел широкой ладонью по пышным волосам своим и вдруг вытянул вперед руки, будто играя в жмурки, и закричал:
- Но сначала я панну Барбару поймаю, ей-ей, поймаю!
- Алла! Алла! - звонко воскликнула Бася.
Тем временем к Володыёвскому подошла Кшися. Просветлевшее лицо ее было исполнено тихой радости.
- Ах, злой, нехороший пан Михал! К Басе добрый, а ко мне злой.
- Я злой? К одной только Басе добрый? - с удивлением переспросил рыцарь.
- Басе пан Михал сказал, что скоро вернется, а кабы я это знала, не приняла бы отъезд так близко к сердцу!
- Ненагляд... - воскликнул было пан Михал, но тут же умерил пыл: Друг мой дорогой! Сам не помню, что я наговорил, совсем, видно, голову потерял!
ГЛАВА IX
Пан Михал понемножку стал собираться в дорогу, при этом он по-прежнему давал уроки Басе, которую полюбил от души, и ходил на уединенные прогулки с Кшисей Дрогоёвской, ища у нее утешенья. Казалось, он находил его, потому что день ото дня становился все веселее и по вечерам даже принимал участие в играх Баси с паном Нововейским.