-Чего тебе? – быстро подавив мгновенный испуг, сердито спросил Дмитро.
-Да я хотел спросить, где рождаются такие... славные люди!
-Коломасовские мы! – подумав немного и не найдя в вопросе подвоха, осторожно, но с достоинством ответил казачий атаман. – Сельцо такое есть... А что?
-Коломясово... М-да! Буду знать, куда не след заезжать! – вроде бы ни к кому не обращаясь, пробормотал Павло.
-Коломасово! – рявкнул Дмитро. – Ко-ло-ма-со-во! Село такое, под Рязанью.
-Ты ж вроде на Мурмане жил?! – искренне изумился Кирилл. – Монах...
-Не монах я! – возразил Дмитро. – Ибо схиму принять не восхотел! Послушником жил... так послушник, это ещё ничего не значит... Да, в монастырь ходил в северный. Там устав суровее. А родился – под Рязанью. На самой границе с мордвой! Тяжкая там жизнь, стрелец. Не пожелаешь и врагу такой... Каждый год ворог лютый, мордвин дикий налетает, грабит да убивает! Потому и вернулся я на Волгу-реку, свою землю от ворога защищать... Да только не вышло у меня. Народ всё больше купцов пограбить, да вина зелена выпить норовит. Вот и ушёл я, с людьми верными, царю-батюшке служить. Всё лучше, чем на верёвке подвешену быть, за бунт и воровство против государя!
-А и мудр ты, Дмитро Олень! – ухмыльнулся Кирилл. – Только отчего ж ты против царя пошёл, в Москве-то оказавшись?
-Да какой он царь... – презрительно отмахнулся казак. – Так... Одно слово, самозванец! Опять же, веру нашу, исконную русскую, православную, под корень извести восхотел! А ведь слышали, небось, пророчество великое: пока стоит вера, будет стоять и Русь. Сгинет вера – сгинет земля Русская! Так что не против царя, а против отступника пошёл я! И своих людей подвиг!
Выспренный тон его, пристойный скорее и впрямь монаху, а не атаману казаков... разбойников... вызывал скуку и раздражение, причину которого Кирилл не понимал. Ну, мало ли, что там человек говорит! По сути ведь – правильные слова!
Дмитро, меж тем, закончил речь. Его мрачная рожа с покрасневшим от холода носа, с нелепым тюрбаном на голове, выглядела сейчас ещё мрачнее. Похоже, казак успел пожалеть о собственной откровенности.
-Да-а-а! – длинно протянул Павло. – Вот я так и не задумывался об этом! Нет, конечно, госуд... тьфу, Самозванец... он враг мне. И вера святая, опять же... Но я-то лишь приказ выполнял! Приказали мне штурмовать Кремль, я и штурмовал. Приказали бы оборонять, оборонял бы! Вон, приказал князь Иван Васильич, чтобы мы ляхов обороняли, в посольстве-то, мы и обороняли честно. Даже зарубить кого-нито пришлось... А поляки-то, поляки! Тоже ведь хороши... Своих же не пущали, когда те в ворота стучали, пустить просили! Даже и не выехал никто, пока мы там в капусту, в крошево их месили! Ох, и много же ляхов там полегло... Сотни две, наверное. Может и больше!
-И что, никто не помог? – не поверил Дмитро. – Ляхов же, говорят, полно было в посольстве!
-Да не меньше полутысячи! – подтвердил стрелецкий полусотник. – Вот ведь – трусы...
На том, что ляхи – трусы, они и порешили...
1
-Ну, вот! – продолжил пан Анджей, дождавшись, пока угоготавшиеся до колик слушатели слегка утихнут, и можно будет говорить, не слишком повышая голос. Не надсаживаясь, так сказать. – Я и говорю, они, жиды-то, тупы, словно их из дерева сделали! Прихожу я к тому купцу и говорю: мол, давай я тебе кое-что продам. Он мне – что же? А я ему – твою жизнь, дурак! И всего-то за сто цехинов можешь прожить лишние полгода! А жид-то обрадовался, полез в кошель...
-Ну, ну! – поторопил его пан Роман, утирая слезу. – Что дальше-то? Не тяни, пан Анджей!
-А что – ну! – обиделся пан Анджей. – Наскрёб он сорок цехинов и – всё. Нету, говорит, больше. Это у жида-то! Да ещё в Кролевеце! Ну, я и не поверил!
-Добыл остальные-то? – заинтересованно спросил кто-то из шляхтичей.
-Добыл, само собой! – усмехнулся довольный пан Анджей. – Там как раз его дочурка пробегала... страшновата, правда... Ну, так он мне ещё и доплатил потом! Ещё сотню!
-Так ты хотя бы успел её... – не удержался пан Людвик, старый соратник пана Анджея.
-А как же! – даже обиделся тот. – За то и доплачивал старый жид! Чтобы значит, позорных вестей по местечку тому не ходило! Чтобы он дочку замуж отдать мог... Вот дурак, я ж говорю!
-Да почему ж дурак? – удивились слушатели сразу на несколько голосов.
-Да потому как я не один через то местечко проходил, а с отрядом пана Ходкевича! Там ни одной жидовки целой не осталось!
-Га-га-га! – взорвались весельем гарные хлопцы казаки и их соратники – ляхи. Весело послушать пана Анджея! Завсегда что-то интересное расскажет! Правда, поспать, когда он под хмельком да в настроении, так лучше и не думать. Заболтает, историями своими лживыми да правдивыми до колик доведёт... Вот как сейчас!
Сейчас пан Анджей более всего походил на ходячий сосуд с вином. В него влилось не меньше половины бурдюка молодого вина, закусь же была слишком бедна, чтобы выпитое прошло без последствий. Как результат, из сорока человек спали – в час ночи – не больше десятка. Остальные, плотным кольцом окружив пана Анджея, с нетерпением ждали следующей истории. То, что все они были как сёстры-близняшки похожи друг на друга: в каждой пан Анджей за счёт храбрости и хитрости одолевал врагов или соперников, завоёвывал любовь очередной красавицы или наказывал отвергнувшую его, никого особо не занимало. Редкий воин притязателен настолько. Большниству – лишь бы поржать в полный голос.
-А вот ещё была история! – внезапно вспомнил пан Анджей, даже по лбу себе залепив со всей силы – только толстые щёки содрогнулись. – Случилась она, правду сказать, не со мной, а с моим... другом. Вернее сказать – знакомым паном из Мазовии. Зовут его, кому интересно, Лешек, а уж фамилию я оставлю при себе. Вдруг кому придётся столкнуться! Сей пан Лешек – человек множества достоинств и всего одного недостатка. Увы, он непроходимо глуп! Господь, творя его, даровал и силу, и красоту, а вот ума – лишил. А ещё пан Лешек жуть как влюбчив. Вот и тот раз – влюбился позарез. Надо сказать, он ещё и женат, притом – детей трое. Все девочки, о чём он особливо горюет. И тут – любовь! Великая любовь пана Лешека была невысока ростом, худощава, имела длинный нос и единственное её достоинство, – огромные серые глаза на этом фоне выглядели уродливо. Однако пан Лешек влюбился и вознамерился сделать всё, чтобы эту пани добиться. Имя той красавицы я сохраню в тайне по причинам вполне понятным... Она была замужем, бедняга!
-Была? – не удержавшись, перебил его Роман. – Почему – была?
Загадочно ухмыльнувшись, пан Анджей продолжил:
-... Бедный пан больше месяца мучался от безответной любви. Его возлюбленная, кроме того, что совершенно не подозревала о тайной страсти пана, своим низким рождением оскорбляла бы любого, кто проведал бы про связь. К тому же, жена засобиралась в гости к матушке, куда-то в Померанию и пан Лешек логично предположил, что так будет куда легче. Он отослал жену с дочками и приступил к осаде. Возлюбленная его, женщина простая и бедная, от золотого дождя, обрушившегося на её бедную голову, эту самую голову совсем потеряла. Пан Лешек почти не встретил сопротивления в первую ночь и сполна насладился любовью. Другое дело, что под утро совершенно внезапно вернулся муж его возлюбленной и пан, спасая честь её, вынужден был бежать без штанов, в одном исподнем. Только саблю и прихватил! Что обидно, вместе со штанами и сапогами, пропал и кошель с тысячей цехинов. Ещё обиднее, что та возлюбленная вместе с мужем уехали из города всего неделю спустя...
Молчание. Потом один из шляхтичей, молодой и серьёзный, удивлённо вопросил:
-А что же здесь смешного?
-А смешное в том, что жена пана Лешека, разумеется, не могла не обнаружить потерю такой суммы. Пану Лешеку пришлось выкручиваться, был большой скандал... В общем, можете представить разочарование этого славного поляка, когда двумя годами позднее он наткнулся на свою возлюбленную в самом Кракове. Она там жила со своим мужем, не бедствовала и явно имела средства к существованию... Угадайте, откуда?
Вот теперь стало ясно всё. Такое случалось – временами, хитроумные смерды поправляли своё положение за счёт гонористых, но не слишком осторожных панов. Другое дело, нередко это заканчивалось
поркой, а в самых исключительных случаях, когда речь шла о попятнанной чести панов, даже и потерянной головой.
Особого веселья рассказ пана Анджея не вызвал. Мрачные слушатели один за другим довольно нелицеприятно отзывались о чести женщин... Баб!
-Бабы, они все такие! – подумав, согласился с ними пан Анджей. – Редкая упустит возможность поиметь своё с мужчины, будь он пан или смерд! И за примерами не треба далеко ходить...
Тут он заметил, как изменилось лицо пана Романа, но прежде чем успел оглянуться, пан Роман сорвался с места, чуть ли не перепрыгнув через костёр. Впрочем, даже шум его движения не смог заглушить шороха быстрых, лёгких шагов, как будто кто-то быстро, почти молниеносно удалялся от костра. Обернувшийся пан Анджей увидел только, как рухнул вниз, отделяя внутреннее помещение от внешнего мира, полог палатки. Ну, и само собой разумелось, вряд ли пан Роман побежал бы за Зариной... пусть та почти в открытую крутила молодым хвостом перед паном... Пусть даже пани Татьяна была слепа и ничего не замечала... или предпочитала не замечать.
-Так на чём бишь я остановился? – нисколько не смутившись тем, что слушатели растеряны и вряд ли горят желанием продолжать их беседу, спросил пан Анджей. – Ах да... Так вот, что же тогда сделал пан Лешек...
2.
Взрыв хохота, донёсшийся от костра, ворвался в палатку сразу следом за паном Романом. Потом полог опустился... но веселье казаков было столь буйным, что слышно было так, будто боярыня по-прежнему стояла у костра. При воспоминании о дерзких словах, высказанных при всех паном Анджеем, о том, что пан Роман даже не подумал возразить своему приятелю и собутыльнику, у Татьяны немедленно вскипели слёзы на глазах. Нет, она не была достаточно терпелива, чтобы сносить такие оскорбления! И – да, пану Роману придётся в полной мере заплатить за то, что он, именно он оскорбил её, даже не подумав встать на защиту. Что пан Анджей... Он – дурак и пьяница, не способный всерьёз задуматься над словами, которые слетают с его болтливого языка! Ему простительно брякнуть, не подумав толком! Но почему же смолчал пан Роман?! Она-то поверила в его нежность, в его любовь...
-Почему ты смолчал? – резко спросила она, разворачиваясь и, в упор, глядя в его глаза.
-Почему? – вздохнув, устало переспросил тот. – Дорогая моя, но ведь ты знаешь, я... А впрочем, ты права – я зря смолчал. Я должен был осадить Анджея... Но ведь он не со зла! И вряд ли он говорил о тебе... Да я уверен, что это не так! Пан Анджей очень хорошо относится к тебе. С чего бы ему оскорблять тебя?!
-Но он, тем не менее, оскорбил! – возразила возмущённая Татьяна. – А ещё больше оскорбили вы, не оспорившие его слов! Как будто он прав!
-Я не говорил этого! – быстро возразил он. – И даже не думаю так... Татьяна! Ну как, как ты прикажешь доказать тебе свою любовь, если за всё время, что мы едем вместе, мы не перекинулись и двумя дюжинами слов? Хотя у тебя есть лошадь, ты предпочитаешь передвигаться в возке и выходишь на остановках... чтобы сразу же укрыться в разобранной для тебя палатке! Что происходит, любимая моя?
-А происходит то, что и должно! – сердито ответила Татьяна. – Знаешь ли, такая дорога тяжела для женщины, тем более что для меня она впервые. Я никогда прежде не покидала Москвы так надолго, да и не ездила так далеко! И ты хочешь, чтобы я не уставала? Ко всему прочему, мне тяжело... Я ведь теперь грешница, Роман, жуткая грешница! Мне приходится думать о том, что в Москве остался мой муж, с которым я венчалась в церкви, а впереди меня ждёт... А что меня ждёт у тебя, в Смородиновке? Я не могу стать твоей женой, я уже венчана и муж мой жив. Солгать перед Богом и людьми? Нет, я не согласна... Я уже жалею, что согласилась на это безумие, пан Роман...
Прежде, чем она успела продолжить, пан Роман уже стоял подле неё и ладони его впервые за поход нашли место на её талии и под затылком. Татьяна дёрнулась, но как-то неуверенно, слабо. И почти не сопротивлялась, когда пан Роман привлёк её голову к себе и жадно, готовый побороть сопротивление с её стороны, впился губами в её губы. Да, сопротивления не было. Но не было и ответа. Губы Татьяны оставались безжизненными, вялыми... пусть и покорными. Дикое возбуждение, охватившее пана Романа, медленно покинуло его. Мрачный, он прервал поцелуй и пристальным взглядом уставился на возлюбленную.
Она стояла перед ним, бледная и спокойная. Слишком бледная и слишком спокойная. Как будто на что-то решившаяся. Пан Роман – с испуга – окончательно потерял голову... Резко шагнув вперёд, он вновь привлёк боярыню к себе, но на этот раз поцелуем не ограничился. Она оставалась покорна, даже когда он, уже не борясь с захлестнувшим тело и душу желанием, стягивал с неё исподнюю рубаху и валил на шкуры, служащие постелью. Она, впрочем, никак не помогала ему и даже сопротивлялась – самую малость, лишь обозначая сопротивление, давая понять, что она не согласна подчиниться. И лишь однажды подала голос – тихо застонала, когда пан Роман, слишком разгорячившийся, чтобы быть осторожным, резко вошёл в неё...