Впрочем, уже вскоре всем стало ясно, что опасность, если и была – невеликая. Поток отборной ругани изливался из уст пана Анджея. Мешая польские, русские, украинские, литовские и даже немецкие слова, пан сумел добиться неповторимого эффекта. Что же до смысла... Выходило так, что пан за что-то яростно и безжалостно отчитывал мальчишек. При его спокойном, даже вялом характере лентяя и балбеса, такие взрывы гнева случались лишь в самых тяжёлых случаях. Что же натворили мальчишки?!
Пан Анджей ругался до тех пор, пока не оказался в пределах видимости. Его обычно доброе, круглое как тыква лицо с огромным слоем жира под подбородком и слегка обвисшим носом, выпяченными губами и глубоко упрятанными глазами, сейчас было искажено гримасой жуткого гнева. Пан Анджей как раз закончил перечислять ближних родственников Марека и переходил к дальним, упомнив под конец матушку отрока...
-Пан Анджей! – поспешил вмешаться Роман. – Не забывайте, пожалуйста, что через молоко своей матери, моей кормилицы, этот вьюнош приходится мне молочным братом! Пусть и младшим... Извольте упомянуть среди прочих близких родичей Марека и меня! Ну же!
Пан Анджей немедленно умолк. Кому-кому, а ему хорошо было известно, КАК может ответить пан Роман на подобное упоминание. Вон, кончар на боку висит, ладонь словно случайно, невзначай поглаживает его рукоять... Ну, нет уж!
-Нет, ты подумай только, пан Роман! – сбавив тон, но всё ещё возмущённо, воскликнул пан Анджей, спешиваясь. – Эти придурки, эти уроды... Нет, пусть сами расскажут, чтобы ты не подумал, что я – преувеличиваю!
Пан Роман выразительно посмотрел на своего стремянного и тот, немного сбавив гонору, рассказал всю историю. Лицо его, покрытое, несмотря на морозную ночь, мелкими капельками пота, выглядело испуганным. Выглядело... Уж кто-кто, а пан Роман знал, что оно только выглядело! Марек был слишком нагл и бесстрашен, чтобы бояться своего господина. Правда, лгать ему он так и не научился, поэтому рассказал всё. И про убитого телёнка, и про шалость в деревне, и про волков. Что до волков, то последствия стычки с ними хорошо видны были на крупах обоих коней. Только у коня Яцека это были огромные раны, заживить которые будет делом не одного дня, а у Огонька Марека – притороченная позади седла огромная серая туша. Да уж, волк так волк!
По мере того, как Марек продвигался в своём рассказе-исповеди, вокруг его коня и коня Яцека собиралась толпа. Человек тридцать из сорока, бывших в отряде, громко и восторженно обсуждали раны коня, над которыми колдовали мастер на все руки, мессир Иоганн и двое казаков пана Романа. Не забыли отметить и огромного, матёрого самца, убитого Мареком.
-Добрый удар! – похвалил отрока седой, вислоусый волынянин Ондрий Голыш, сам мастер сабельного удара. – Надвое развалил бы, попади поточнее! Пан Роман, его не за что ругать! Ну, а что смердов попугал... так и прах бы с ними, право ж слово!
Его поддержали десятком голосов и пан Роман, хоть и покачал недовольно головой, спорить не стал... не посмел.
-Ладно, живи! – пробурчал милостиво, старательно упрятав всё же присутствующее в голосе удовлетворение своим оруженосцем.
9.
Когда люд немного успокоился, Марек осторожно покинул круг воинов подле костра и крадучись направился к реке. Ещё четверть часа тому, туда отправилась Зарина. Постирушки она устраивала каждый вечер, в этом не было ничего особенного... Как не было ничего особенного и в том, что туда же направлялся либо Марек, либо Яцек. Под видом охраны прелестной пани, они просиживали подле неё часами, развлекая разговором и исподтишка любуясь на стройные ноги татарки, которые она вынуждена была оголять, чтобы войти в воду и не замочить юбки. Зарина в принципе благосклонно относилась к подобным «посиделкам», хотя всё же иногда огрызалась, когда тот же Марек начинал уводить разговор в нужную ему, но противную настрою Зарины сторону.
Сейчас он нашёл её быстрее, чем обычно. Речка протекала рядом и, уйдя чуть выше по течению, поближе к кустам, Зарина старательно застирывала в реке исподние рубахи, свою и госпожи. На Марека, бросив одинокий косой взгляд, она более никак не отреагировала. Даже слова не сказала.
Марек тоже выдержал характер. Уселся удобно на склоне, щёлкнул курками пистолей и уложил их подле себя. Отстегнул и положил на колени саблю. И замер, время от времени поводя пристальным, полным подозрений взглядом по противоположному берегу и близкому лесу. Вроде как бдит он!
Зарина выдерживала характер до тех пор, пока не ощутила, что его пристальный взгляд нашёл себе другой объект для изучения... вместо леса.
-Ты не сдержал своего слова! – голос у неё, она знала, был красивый, с лёгкой хрипотцой и очень нравился Мареку. – Не привёз ежа! Тоже мне, мужчина! А я-то размечталась... Наградить по достоинству хотела!
На беду свою, Зарина не была снаружи, когда Марек возвращался, иначе подробности, им рассказанные, навели бы её на мысль попридержать язык. Марек внезапно ухмыльнулся и добыл из-за пазухи небольшой свёрток, немедленно выразившим своё неудовольствие происходящим громким и частым стуком сердечка. Тёмная мышиная мордочка торчала из свёртка, самый кончик, маленький и чёрный, быстро двигался. Ёжик приходил в себя, обнюхивая воздух...
-Ой! – вскрикнув, Зарина, однако, быстро пришла в себя. – Марек, это же ёж!
-Не ёж, а ёжик! – возразил Марек солидно. – Он ещё маленький. Но – храбрый... как я! Представляешь, что ему пришлось пережить, когда на нас напали сначала эти тупые сервы, а потом – волки!
Забыв про рубаху хозяйки, которая начала медленно уплывать вниз по течению, восторженная Зарина схватила ёжика на руки и начала его разглядывать.
-Ой, какой красавчик! – прошептала она. – Марек, ты – чудо!
-Заслужил награду? – поинтересовался Марек, с вожделением разглядывая её круглые, обнажённые колени.
-Заслужил! – весело признала Зарина. – Ой, заслужил! Иди-ка сюда!
Поцелуй, которым она наградила героя, вознёс отрока на небеса счастья. Мареку не впервой, несмотря на свой юный, пелёночный возраст, приходилось целоваться с девушками... да и не только целоваться, по правде говоря. Но вот чтобы так долго добиваться её!
Получив возможность, Марек постарался ей воспользоваться и Зарина, к своему вящему изумлению, довольно быстро оказалась на траве. Ещё через некоторое время нахальная рука Марека оказалась у неё за пазухой. Зарина взбрыкнулась и, оттолкнув Марека, уселась, лихорадочно запахивая раскрытую рубаху. Марек с большим трудом оторвал взгляд горящих зелёных глаз от её груди, может, не слишком пышной, но очень красивой.
-Ты что? – спросил, тяжело дыша и не в состоянии побороть эту тяжесть.
-Не многовато ли, за ёжика одного? – спросила Зарина, в голосе её был яд.
Марек сердито повёл плечами.
-Не многовато! – возразил. Попытки приблизиться, впрочем, оставил. Обиделся...
Зарина помолчала немного, ожидая продолжения, но надувшийся Марек был непривычно молчалив и очень сердит. Кажется, ему и впрямь взбрело в голову, что Зарина сегодня вечером станет его... Ну, если так, он сильно просчитался! Она если кого и любила, так уж точно не щуплого, прыщавого, мерзкого, наглого юнца! Ей нравятся мужчины постарше. Вот, например, пан Роман... Богатырь, красавец, храбрый и благородный! И возраст вполне подходящий. Двадцать три года – не юнец, хотя и не старик! Свою госпожу как соперницу Зарина отметала со всем присущим юности пылом. Впрочем, имея на то все основания. Татьяна никогда доселе не отличалась постоянством в чувствах и Зарина не сомневалась, что года через два-три она остынет к любовнику... Тем более что, человек православный, пан Роман не сможет, даже если захочет, жениться на венчанной жене. Ему будет два пути: или искать и убить – в поединке или подло, в спину, боярина Совина, или искать себе другую жену, а с этой расставаться... На Волыни, говорят, процветают женские монастыри! Зарина же, пленница из благородной крымской семьи, вывезенная чуть ли не с самого полуострова, дочь аргыня[6] Мехмета, вполне разумно полагала, что шансов у неё ничуть не меньше... Хорошо, наверное, что совершенно уверенная в себе Татьяна Совина, мирно спящая сейчас в палатке, ни единым духом не подозревала о мыслях своей верной служанки!
-Зарина... – наконец-то нарушил тишину, а вместе с ней и уверенный, спокойный ток мыслей, приободрившийся за время её размышлений Марек. – Зарина, я тебя обожаю! Ты – богиня моих мыслей...
-...Фу, наслушался у хозяина! – безжалостно оборвала его Зарина. – Замолчи уже, надоел!
Марек, растерянный, запнулся и замолчал. Ему доселе не доводилось слышать таких слов, тем более – от женщины, которую он только что обнимал и целовал. Губы, пухлые по-детски, но прикрытые сверху густым каштановым пушком, предтечей будущего украшения каждого настоящего мужчины – усов, дрогнули обиженно. Как если бы Марек собрался заплакать.
Впрочем, нет. Выучка ли хорошая, характер ли крепче, чем казалось... Марек, крепко сжав побелевшие губы, резко встал во весь свой невеликий рост. Лицо его не видно было – его заслоняла тень.
Только его Зарина и видела...
-Вот так! – протянула она, несколько разочарованная. Впрочем, теперь можно было заняться делом... Боже, как же далеко успела уплыть рубаха!
10.
И это утро тоже выдалось морозным в Москве. Лужи, вода в канавах и даже мелкие речушки Москвы покрылись хрупким, громко и грозно хрустящим под копытами коней ледком. Впрочем, вряд ли даже лютый мороз мог бы остановить отряд Кирилла Шулепова, выдвигавшийся сейчас из Москвы на Тулу. Пока на Тулу... Отряд – пёстрая смесь из тяжёлой панцирной конницы, казаков и посаженных на конь стрельцов, впечатлил воротную стражу. А главное, грамота, подписанная великим мечником, князем Михаилом Скопиным, вполне удовлетворила стрелецкого полусотника, командовавшего стражей. Ворота открылись...
Вороной аргамак-пятилетка Кирилла – давний подарок отца, привезённый ещё жеребёнком из Литвы, застоялся в конюшне и теперь рвался в скок. Жаль, но приходилось его сдерживать... Путь был долгий, а кони далеко не у всех походили на аргамаков... Особенно у стрельцов. Часть бородачей в зелёных кафтанах, вполне возможно, впервые в жизни села в седло. Другие, может, сидели, но не на боевых. Настоящий конь всё же отличается от того одра, на котором в отрочестве охлюпкой выезжаешь в ночное. Что до конников, коих в отряде было всё же большинство, так тут и вопроса не возникало. Что воины Кирилла, что казаки Дмитро Оленя, были сплошь прирождёнными всадниками. Таких не стыдно бросить в сшибку. Даже против гусар польских! Впрочем, к последним Кирилл относился со всем возможным презрением, искренне полагая неверным общее мнение, будто эти гусары ротой могут разогнать полк русской или татарской конницы. Это ещё смотря, какой полк! И смотря какой – конницы! Московская дворянская конница, почти двадцатитысячный полк отборных всадников, ту роту и не заметил бы. Стоптал, не вынимая сабель...
-Эй, сотник! – окликнули его со спины, и обернувшийся Кирилл увидел, как, неловко подпрыгивая в седле перешедшего на мелкую рысь коня, к нему поспешает Павел Громыхало, полусотник стрелецкий.
-Что тебе, Павло? – хмуро спросил не расположенный к долгому и беспричинному трёпу Кирилл. После вчерашней вечеринки, закончившейся поздно ночью и стоившей сыну боярскому больной головы наутро, настроение у него было не слишком хорошим. Можно даже сказать – отвратительным.
-Я хочу спросить... Мы вообще, куда путь держим? Нет, я знаю, что у нас – погоня. Но – за кем? Ты хоть предполагаешь, что нас ждёт впереди? Насколько силён враг? Сколько у него сабель? Опытные воины это, или авантюристы, шалопаи вроде Митька?
Дмитро, как раз подъехавший послушать разговор, оскорблёно насупил брови. Он вовсе не считал себя шалопаем, а уж первое слово, несомненно, заморское ругательство, заставило его бросить ладонь на рукоять кривой сабли.
Несколько мгновений, слишком долгих, на взгляд Кирилла, они мяли друг друга полными ярости взглядами. Получалось у них совсем неплохо – оба были известными упрямцами...
-Ну, цыть! – рявкнул Кирилл. – Ишь, петухи... Погоня наша за каким-то ляхом со вполне пристойным именем Роман. Может, то литвин, а может – казак украинский – Бог весть! Отряд у него не велик, на каждого его воина по трое наших придётся... Может, и по четверо! К тому же, они идут по чужой земле, значит – медленно, с оглядкой! Нам же опасаться нечего и некого. Будем двигаться быстро...
-Значит, будем драться? – радостно предположил Павло и почесал левый, размером с голову не мелкого барашка, кулак.
-Будем, конечно! – подтвердил Кирилл. – Но не обязательно. Нам надо лишь отнять у них ларец, который Самозванец отправил ляхам... Да не блести ты так глазами, казак! Там не золото... наверное! Ларец небольшой, даже маленький. Скорее, там бумаги, тебе бесполезные. Отвезём их царю, получим пожалование...
Дмитро скривился, не считая нужным скрывать своё отношение к грядущему пожалованию. Пожалуй, что он был прав. Князь Шуйский, провозглашённый, но пока что не венчанный на царство государь, был известен прижимистым характером, скупостью, доходящей до жадности и тупым упорством. Если уж он что решил для себя, никакие его же обещания ничему не помогут. Так что о награде можно говорить лишь тогда, когда она будет звенеть в калите. Лучше бы, конечно, не звенела. Лучше бы, конечно, кошель так туго был набит, что и не звякнуло бы ничего! Лучше... но вряд ли случится.
Правды ради, здесь не было наёмников, идущих на копья и мечи только ради денег. Разве что Дмитро Олень и его ухорезы... А впрочем, они тоже сражались не только ради денег. Хотя серебро и особенно золото в их кошелях подняло бы боевой дух.