-Я люблю тебя! – не выдержав молчания, хриплым, похожим на карканье голосом нарушил тишину пан Роман. – Слышишь? Я люблю тебя!
Татьяна не ответила... Впрочем, она и не возразила ему – уже хорошо.
-Что ты молчишь?! – чуть-чуть повысив голос, резко спросил пан Роман. – Ты мне ничего не хочешь сказать?
-Что я должна тебе сказать, пан Роман? – вздохнув, вопросом на вопрос ответила Татьяна. – Ты получил всё, что ты хотел. Разве тебе этого мало?
-Твой... Боярин никогда разве не... – пан Роман заикался, как человек, не знающий, как подойти к этому вопросу.
-Мой муж женился на мне ради моего приданного! – равнодушно ответила Татьяна. – Он, наверное, хороший воевода. Его смерды не ведают нужды – он заботится о них, как о детях! Что до меня... Ему нужда была хозяйка в доме, он её получил... Он редко бывал в доме в эти два года! А когда бывал, обычно – пьяный. От вина или от крови – как когда! Ты зря удивляешься, что я... что я до сих пор оставалось нетронутой им. Дворовые девки были ему милее!
Обида, даже злость в голосе Татьяны были неприятны пану Роману, как бы он ни пытался заставить себя не думать об этом. Стиснув зубы, он, однако, сумел выдохнуть воздух ровно, даже так, что его труднота осталась не замеченной девушкой. Впрочем, кто угодно мог подтвердить, что спокойнее пана Романа редко бывали люди. Спокойнее и хладнокровнее! Правда, на фоне московитов, он выглядел горячим крымчаком.
Внезапно, полог зашуршал, отодвигаемый и прежде, чем любовники смогли хотя бы прикрыться, внутрь вошла Зарина. Она, по своему обыкновению, провела первую половину вечера за стиркой и теперь плечо ей придавила тяжёлая плетёная корзина, не доверху, но почти полная белья. Она так и застыла у порога, изумлённо вскинув брови и медленно, растерянно переводя взор с госпожи, на пана Романа. В тёмных зрачках её глаз медленно разгоралось пламя, и только её хозяйка, слишком занятая собой, могла не заметить этого.
Пан Роман, не торопясь, натянул штаны. Встал – рослый, мускулистый, красивый... Татьяна была быстрее.
-Выйди вон! – резко приказала она Зарине, хотя та и сама уже пятилась к выходу.
Резкий голос госпожи лишь подхлестнул Зарину. Круто развернувшись и отшвырнув прочь корзину с бельём, она стрелой вылетела из палатки. Только чёрная коса, тугая, тяжёлая, больно хлестнула пана Романа по лицу.
Медленно погладив враз заболевшее место, тот равнодушно пожал плечами и вернулся обратно, на шкуры. Беды и горести чернавки его нимало не взволновали, её сердечные тайны так и остались для него тайнами. Для него, но не для Татьяны. Взор её, устремлённый на пана Романа, был полон ярости и так давно ожидаемой ревности. Впрочем, тон был слишком холоден, на взгляд ни в чём не повинного пана.
Мрачный, полный самых дурных предчувствий, он уселся обратно... только для того, чтобы услышать воистину змеиное шипение её голоса:
-Что у вас с ней было?
-Да ничего! – пан Роман на всякий случай даже рукой махнул. – Ничего! Любимая, ты же знаешь, я обожаю только тебя! Как ты можешь сомневаться в моих...
-Могу! – не дав ему договорить и впустив в голос немалую толику слёз, выкрикнула Татьяна. – Все вы, мужики, что бояре, что последние смерды – кобели! Любая... сучка... что оказывается у вас на пути и хотя бы столь привлекательна, как вот Зарина, уже заслуживает вашего внимания! А уж у вас, в Польше... Как будто я не знаю, что пан – истинный царь и Бог в своих землях! Скольких девок ты у себя там обрюхатил? Или, скажешь – ни одной?
-Ну отчего же! – спокойно возразил пан Роман, усилием воли загоняя вглубь раздражение. – Наверно, бегает где-нибудь пара-тройка. Только это всё было – до ТЕБЯ! С тех пор я не ведаю других женщин... они мне и не нужны! Я люблю... Я боготворю только тебя, любимая! А Зарина... Да что мне до этой холопки?!
Бедная Зарина... Однако, столь уверенный и презрительный отзыв о ней, немного успокоил Татьяну. Она даже позволила себе слегка улыбнуться. Потом улыбка её обрела новые черты, стала призывной.
-Иди ко мне! – нежным, зовущим голосом сказала она.
Пан Роман не заставил её звать дважды...
3.
Зарина бежала по лагерю, даже не задумываясь, куда бежит. Когда же слегка остыла, оказалось, что она стоит у сгуртованных по-татарски коней и плачет, уткнувшись в бархатистую морду коня. Нечего было и думать о том, чтобы оставить госпожу, или тем более – как-то мстить ей... до сего дня Зарина видела от боярыни только хорошее и вряд ли это изменится в дальнейшем. Было только жаль, что те дружеские, почти как у сестёр отношения уже никогда не станут такими же. Пройдут, наверное, недели, прежде чем они смогут посмотреть друг другу в глаза... Правда, Татьяна в этом уж никак не виновата! Она, только она, возомнив о себе Бог весть что, возжаждала любимого своей госпожи и благодетельницы! Она, только она... Да и мысли, приходившие ей иногда в голову, более походили на козни Шайтана... Сейчас, конечно, Зарина раскаивалась, да поздно уже. Случившегося не вернёшь...
Неожиданно, она услышала рядом пение. Откуда-то из-за кустов, глухой на расстоянии, раздавался голос. Слов было не разобрать, а мелодия была заунывна... Зарина, однако, заинтересовалась...
Когда надо, татарка умела передвигаться бесшумно – как кошка. Сейчас был тот самый случай и Зарина, без треска и шороха скользнув в кусты, оказалась на берегу...
Они опять выбрали для стоянки место у воды – на этот раз, это было озеро. Окружённое густым кустарником, оно больше походило на болото в начале своего существование... но это была вода! Чистые кони, накупавшиеся люди. Свежая рыба, порядком скрасившая им наскучившую еду! Нечего и говорить, что, хотя они прошли за день очень немного, бивак у озера был разбит до самого утра. Пан Роман, хоть и торопился домой, вполне разумно опасаясь погони бедолаги-боярина, столь же разумно решил, что спешить надо, не особо торопясь. Весь отряд его решительно в этом поддержал...
А пел, оказывается, Яцек. Устроившись удобно под ветлой, он хрипловатым, но в общем приятным голосом выводил немного занудную песню. Зарине раньше не приходилось её слышать... да и польскую речь она не понимала. С другой стороны, ей показалось, что песня была добрая. Может, про любовь...
Всё же нашлась предательница-веточка, которая хрустнула под её ногой! Яцек, даром что весь ушёл в песню, мигом вскочил на ноги и сабля в его руке оказалась прежде, чем сердце Зарины ударило в третий раз.
-Кто там? – хрипло и испуганно спросил Яцек. – Кого черти носят ночью?
-Это я, Яцек, не бойся! – тихо и мирно сказала Зарина, выходя из темноты на освещённую Лунным светом полянку. – Я, Зарина!
-А я и не боюсь... – машинально огрызнулся не отличавшийся особой храбростью юнец. – Зарина?!
Зарина, нарочито медленно и осторожно, сделала два шага вперёд. Её улыбка была ласковой настолько, что сабля немедленно опустилась остриём в землю. Вот уж кого-кого, а Зарину увидеть здесь Яцек не ожидал... Показалось девушке, или лицо Яцека покрылось краской? Впрочем, он смущался всегда, когда на него обращали внимание. Таков уж есть... никуда не денешься!
-Яцек, а что ты пел такое? – усаживаясь подле него на траву и обхватывая укрытые шальварами ноги, спросила Зарина. – Я никогда раньше не слышала этой песни... Впрочем, я по-польски всё равно почти не понимаю!
Яцек смущённо почесал затылок.
-Ну... Это про любовь юноши к девушке. Он... она его не любит, а он готов умереть за неё. В общем, кончается песня тем, что он погибает у НЕЁ на руках.
Зарина кивнула, запечалившись... Песня её тронула, а, узнав ещё и содержание, она чуть не всхлипнула... Слёзы, по крайней мере, выступили, а одна наглая слезинка скатилась по щеке раньше, чем Зарина успела её сморгнуть!
Яцек, меж тем, набрался храбрости... даже сверх меры.
-Я бы тоже хотел... умереть на руках любимой! – быстро сказал он и, прежде чем Зарина хотя бы обернуться, звонко приложился влажными, как у телка, губами к её щеке. И тут же отпрыгнул, явно готовый к тому, что предмет его обожания пустит в ход свои кулаки... увесистые, к слову!
Зарина, однако, вопреки обычаю, была тиха и смирна. Лицо её, опущенное и завешенное прядями непокорных чёрных волос, склонилось чуть ли не к самым коленям, пальцы на обхвативших колени руках побелели от напряжения...
-Пан Яцек! – наконец заговорила она, и голос её был тих и покоен. – Вам, ясному пану, красавцу, не след так издеваться над бедной девушкой, полонянкой без роду, без племени... ибо весь мой род вырезали казаки, а племя моё давно забыло про меня!
-Пани Зарина! – так же тихо и очень твёрдо, необычно твёрдо для Яцека, сказал он. – Я сам – безроден, ибо пан Анджей привёз меня из Праги, подобрав на дороге, ободранного и грязного попрошайку... Никто не знает, кем я был до семи лет, пани Зарина! Не отвергайте меня, как того, кем я не был и вряд ли буду...
Голова его поникла на манер Зарины, и он вряд ли мог заметить быстрый взгляд, брошенный красавицей на него. Если же и заметил, то виду не подал и наоборот, только ниже опустил голову. Его настроение было окончательно испорчено этим разговором... Потому, наверное, ласка девушки для него была неожиданна – он даже вздрогнул. А ведь она всего лишь провела кончиками пальцев по его пушистой, ещё не мужской, но уже и не детской щеке. Яцек судорожно вздохнул и прижался щекой к ладони.
Зарина была тронута. Этот шестнадцатилетний, глуповатый, но очень честный юнец, совсем ещё телок, казался ей безобидным. Он и был безобидным... по крайней мере, если равнять его с Мареком. Вот тот, хоть и был меньше и младше, являл собой будущего волка... Причем, такого волка, которому недолго осталось ждать своего воплощения в истинную сущность. То, как он несколько дней назад повёл себя с ней, вполне ясно показывало, кем он являлся... Впрочем, в глубине души Зарина признавала, что его напор нравился ей и будь Марек тот раз чуть более настойчив... Да, она могла бы уступить ему. А вот Яцек...
Яцек угрюмым бычком сидел подле неё, даже не пытаясь пустить в ход руки, хотя их разделяло всего-то несколько пядей. Кажется, ему даже в голову не пришло подобное! Зарине даже пришлось бороться с охватившим её раздражением... Хотя раздражение тут же стихло, после того, как, выполняя её просьбу, Яцек вновь запел...
Его голос и в самом деле нельзя было назвать красивым, хотя он был и сильным, и глубоким. Тем не менее, слушать его было приятно, а польская песенка, которую он пел для неё, казалась продолжением той, первой. Правда, она была ещё грустнее, и вряд ли можно было спутать её с первой. Слёзы же – хотя Зарина и понимала слово через три, опять навернулись на глаза. Зарина всхлипнула...
Яцек – вот ведь дурак! – тут же оборвал песню. Его голос заметно изменился, в нём появились тревожные нотки.
-Я расстроил вас, пани Зарина? – тревожно спросил он.
-Нет! – всхлипнула та. – Но лучше не рассказывай мне эту песню... Я не хочу догадываться! Она... Она такая жалобная!
Яцек, кажется, был обескуражен её ответом. Тем не менее, просьбу выполнил без спора, и пересказывать сюжет не стал.
Ещё некоторое время они сидели молча, разглядывая ясно видные этой ночью звёзды на небе, выискивая кто Стожары, а кто – Волосыню. Потом Зарина вдруг резко вскочила на ноги. Глаза её сверкнули в свете звёзд, сами как две звёздочки, но голос был далеко не приветлив.